Вместо послесловия

Петр Воронов, герой романа Павла Дмитриева “Еще не поздно”, живет в 2010 году и владеет небольшой компанией по монтажу компьютерных сетей. Однажды, возвращаясь от клиента на машине, он попадает в аварию и вскоре обнаруживает, что оказался в 1965 году. То есть в том самом времени, когда кибернетика переживала расцвет, – в десятках советских НИИ и КБ проектировали ЭВМ, а Виктор Глушков продвигал идею всесоюзной компьютерной сети. Владея информацией из будущего, Воронов ставит амбициозную цель изменить историю страны: развить компьютерные технологии, построить интернет и таким образом не только предупредить отставание советской индустрии от американской, но и вообще “спасти СССР от развала”.

“Нам нужен «большой скачок» в области цифровых технологий, – размышляет герой. – Обоснование выглядит проще простого. Весь прогресс следующих пятидесяти лет развития человечества как цивилизации, по сути, имеет в своей основе цифровые технологии… Сколько я использую цифровых электронных устройств каждый день, не считая ноутбука и мобилы? Телевизор, видеомагнитофон, микроволновка, кондиционер, часы, холодильник, электроплита, охранная сигнализация, лифт. Даже дверной звонок на десяток мелодий не обошелся без процессора и памяти”. Чтобы избежать ошибок, очевидных в 2010 году, когда почти весь мир пользуется плодами американских разработок, Павел Воронов знакомится с Виктором Глушковым и пытается убедить его переделать проект ОГАС. И хотя его многолетние усилия не приводят к появлению советского интернета, герой выполняет гораздо более важную задачу: СССР удается избежать коллапса. В стране возникает социализм китайского типа, как его понимает автор: Советский Союз сохраняет свои территории и статус сверхдержавы, бизнес разрешен и процветает в обрамлении сохранившейся с прежних времен социалистической риторики.

Роман Дмитриева относится к популярному в России жанру исторической фантастики о “попаданцах”. Он зародился на литературных сайтах и платформах самопубликации в конце 1990-х и существовал исключительно в Сети, пока крупные российские издательства не заметили его феноменальную популярность. В термине “попаданец” есть отсылка к роману братьев Стругацких “Попытка к бегству”, где главный герой тоже попадает в другое время, только, наоборот, из 1940-х годов в будущее, когда коммунизм уже построен. После распада СССР жанр зажил самостоятельной жизнью и, сохраняя формальные сходства с текстом Стругацких, развил собственную идеологию. Романы о “попаданцах” объединяет не только факт путешествия в прошлое, но и консервативная политическая программа, которая лежит в основе миссии главного героя. Эта посттравматическая фантастическая литература, как правило, описывает такое прошлое, в котором исправляются наиболее болезненные для автора и его аудитории исторические ошибки: СССР не распадается и становится мировым лидером.

Исследователь современной российской фантастики Михаил Суслов называет книги о “попаданцах” “имперской научной фантастикой” и замечает, что реваншистская повестка соседствует в них с “квазипостколониальной уязвимостью” и “чувством бесправия”. Это сочетание реваншизма и чувства уязвимости было логичным следствием распада СССР и конца холодной войны – по крайней мере для той части бывших советских граждан, кто остро переживал потерю высокого статуса своей профессии. Среди них много ученых и инженеров, переживших в 1990-е резкую смену системы координат. Тогда США остались единственным полюсом мира, и в бывшие советские республики хлынули потоки американских продуктов, музыки, кино и денег, инвестиционных и благотворительных. Обратный поток состоял из эмигрантов, часто высококвалифицированных специалистов, бывших сотрудников исследовательских институтов и конструкторских бюро. С точки зрения тех, кто остался, противостояние двух сверхдержав закончилось поражением и унизительным статусом России. Поэтому “попаданец” Дмитриева и пытается убедить руководство страны создать интернет, предотвратив победу Америки в холодной войне.

“Теория упущенного шанса” – так называет исследователь истории советских технологий Роман Абрамов популярное суждение о причинах крушения советской системы: “Согласно этой теории, во второй половине 1960-х годов было принято несколько стратегически неверных решений, ставших роковыми для компьютерной отрасли страны, что не позволило модернизировать систему управления и промышленное производство, а обществу – стать постиндустриальным и перейти к экономике знаний”. Речь идет и о решении копировать IBM-360 вместо того, чтобы развивать собственные модели, и об отказе внедрять проект ОГАС.

Сегодня участники былых событий и исследователи рассматривают советские сетевые проекты как потенциально возможный интернет, который не состоялся в силу организационных, политических или экономических причин. С их точки зрения, этот не случившийся прорыв оказался, по сути, главным итогом истории советской кибернетики – особенно на фоне победы американских технологий на мировом рынке. По этой логике, если бы кибернетика обеспечила интернетом Советский Союз, он бы выиграл холодную войну и стал мировым монополистом. Так, например, член-корреспондент РАН и главный конструктор суперкомпьютера “Эльбрус” Борис Бабаян считает середину 1960-х “критическим этапом развития отечественной вычислительной техники”: “Были расформированы все творческие коллективы, закрыты конкурентные разработки и принято решение всех загнать в одно «стойло». Отныне все должны были копировать американскую технику, причем отнюдь не самую совершенную… После того, как все были согнаны в одно место, творчество кончилось”. А разработчик из команды Глушкова Анатолий Морозов в интервью украинской газете “Факты” прямо говорит о проекте всесоюзной компьютерной сети как об упущенном шансе на геополитическое превосходство: “Если бы в то время руководство страны поддержало эту разработку, мы избежали бы тех проблем, которые привели к развалу экономики, а впоследствии и Советского Союза”. “Отстает в СССР элементная база, особенно память, – говорит «попаданец» Петр Воронов своему подчиненному в секретном советском институте. – Но наша с тобой задача как раз и заключается в том, чтобы ликвидировать эту досадную недоработку. Мы должны сделать именно советские компьютеры самыми лучшими в мире”.

Как выглядит будущее сегодня? Сама по себе вера в передовую науку, которая рано или поздно решит большую часть проблем человечества, никуда не делась – она по-прежнему движет визионерами, их стартапами и миллионными бюджетами. Просто теперь, когда советский проект закончился, воображаемое будущее существует только на одном из двух бывших полюсов холодной войны: в Кремниевой долине. Причем по содержанию это будущее мало отличается от техноутопий советских кибернетиков. Речь идет о полном слиянии виртуальной и обычной реальностей, а также о синтезе человека и компьютера – вплоть до цифрового бессмертия, – только теперь это называется “технологической сингулярностью”. Главный футуролог современности Рой Курцвейл, отвечающий за машинное обучение и компьютерную лингвистику в компании Google, считает, что она наступит уже совсем скоро, в 2020-е годы.

Что же до советской научно-фантастической утопии, ее крайними точками можно считать два романа, написанные с разницей в сто лет: “Красная звезда” Богданова и “Еще не поздно” Дмитриева. В них описывается, по сути, одна и та же конструкция: социализм, вооруженный сетевыми технологиями, которые гарантируют устойчивость системы. Только в одном случае речь идет об альтернативном будущем – роман Богданова считается одной из последних классических утопий. А в другом – об альтернативном прошлом. Между воображаемыми событиями этих двух текстов лежит история реальных проектов, дискуссий и идей, которая закончилась травматичной интеграцией постсоветской России в глобальный мир.