Политтехнологии: от русского интернета к Русскому миру

“Реванш в холодной войне: ответный удар в виртуальном пространстве” – так назывался стратегический доклад, написанный политтехнологом Ефимом Островским в 1996 году и представленный на ежегодной сессии “Группы Островского”. Автор доклада предлагал “по-новому взглянуть на феномен холодной войны: войны идей, в которой в качестве переносимых поражающих элементов и боевых частей фигурируют не мелкие кусочки металла и килотонны тротила – а знаки и смыслы”. Холодная война закончилась за несколько лет до того, как Островский написал этот текст, однако значительная часть постсоветских интеллектуалов остро переживали 1990-е как поражение – политическое, экономические и культурное. Те, кто считал своим долгом вернуть национальную гордость и статус сверхдержавы, создали концепцию новой России и “русскости”. Так, с точки зрения Островского, задача новой России – “овладеть виртуальным пространством”, под которым понималась система ценностей и смыслов. В этом и более поздних текстах он и его соратники аргументируют необходимость создания империи нового типа – “не агрессивной, а прогрессивной”, “нового культурно-империалистического проекта России”, которую исследователь Марлен Ларуэль определила как вариант soft power. Причем под “созданием” имеется в виду конструирование, сборка, формирование образа “рекламно-пропагандистскими средствами”, как это называет Островский, – то есть точно такими же, которые использует коммерческая реклама какого-либо продукта.

Через три года эта концепция обрела устойчивое название “Русский мир”. “В течение ХХ века под воздействием тектонических исторических сдвигов, мировых войн и революций на планете сложился Русский мир – сетевая структура больших и малых сообществ, думающих и говорящих на русском языке. Не секрет, что на территории, очерченной административными границами РФ, проживает едва ли половина населения Русского мира… Основы своей устойчивости и нужности формирующаяся русская государственность может и должна искать в пределах Русского мира, в политике конструктивного развития его мировых сетей” – так чуть позже идею Русского мира формулировал соавтор Островского Петр Щедровицкий.

Щедровицкий – сын советского философа Георгия Щедровицкого и активный участник основанного отцом движения “методологов”. В середине 1990-х годов методологи стали костяком новой русской профессии политтехнолога – интеллектуала, который применяет “гуманитарные технологии” для влияния на общественное мнение, как правило, по заказу какого-либо политика, кандидата на выборах, действующего президента или органов государственной власти. Политтехнологи работали в разных городах и даже странах на протяжении 1990-х (особенно отличились в Украине, где их прозвали “зарубежными мастерами влияния на сознание народных масс”). Однако политтехнологи, наиболее близкие кружку методологов, редко удовлетворялись локальной работой с общественным мнением по поводу того или иного кандидата – своей миссией они видели более глобальные изменения. Концепция Русского мира стала одним из примечательных продуктов этого движения. Представляя в концентрированной форме философию новой, виртуальной русской колонизации, она снискала огромный успех у русских национально-патриотических движений и вскоре после первых публикаций превратилась в политическую реальность.

Концепция Русского мира не только придала импульс неоколониальной политике России, но и стала непосредственным продолжением истории русского интернета. Фактически концепция работала с понятием “сетевая структура”, адаптировав его под новую философско-политическую миссию. Термин “сетевая структура” пришел в Россию вместе с переводами работ Мануэля Кастельса – автора концепции сетевого общества в постинформационную эпоху, а также непосредственного участника советской и российской интеллектуальной жизни с 1984 года.

“Сетевая структура” и “мировые сети”, с точки зрения Щедровицкого, Островского и соавторов, – это децентрализованное распределение русскоязычных людей, живущих по всему миру. Их культурная и языковая связь с родиной служит основой новой русской державности в изменившейся исторической ситуации. Политтехнологи, за некоторым исключением, не писали прямо, что появление сетевых структур связано с распространением интернета, поэтому Русский мир – это не в точности русский интернет, но его удачная метафора. Позже эта метафора получила свое развитие у последователей идеи Русского мира. Так, например, сотрудники фонда “Россияне” (позже переименованного в “Русский мир”) уже напрямую понимали сетевую структуру как “киберпространство”, в котором соединяются “геополитические потенциалы российской метрополии и русской диаспоры”.

Генеалогические связи Рунета и Русского мира кроются в постсоветском кризисе идентичности. Как и для участников дискуссий в Юзнете середины 1990-х, обсуждавших величие русской культуры и литературы, для политтехнологов важнейшим был вопрос о перспективах сохранения и экспансии литературы и культуры, утверждении могущества русского языка, а значит, по их логике, и России. В 1990-е, когда традиционные иерархии были разрушены, язык и культура стали точкой сборки идентичности русскоязычных пользователей. И в этом смысле наилучшим воплощением Русского мира стало интернет-сообщество – распределенные по миру пользователи, развивавшие сетевую словесность и уповавшие на русский литературоцентризм, участники “электронной соборности” и продолжатели традиций великой культуры, которая нашла свою вторую жизнь в Сети.

Политтехнологии целенаправленно пришли в русский интернет, когда развитием политического контента занялся Глеб Павловский, став посредником между Русским миром и Рунетом. В 1995 году Павловский вместе с философом Сергеем Чернышевым создали Русский институт. Цель этой организации – “содействовать становлению русского культурного самосознания и формированию институтов новой общественной идентичности”. Деятельность Русского института началась с переписки его сооснователей, в которой они обсуждали проблему “русскости”. “Есть трудность быть русским. Говорить по-русски, даже зваться русским – трудно… Крушение СССР, утянув в Лету «советское», не вернуло русскому его прежних прав… Мы ничтожны без Мира… Задача Русской программы – восстановить русское без кавычек и псевдонимов”, – писал Павловский Чернышеву в 1996 году. Потеря “русского без кавычек”, по его мнению, напрямую связана с распадом СССР, в результате которого возникло новое слово “россиянин”. Подчеркивая искусственность этого определения, Павловский предлагает сравнить эту ситуацию с американской: “А представь Америку, житель которой больше не смеет зваться американцем, но только «американером» или «американменом». Из цивилизации вынули штифтик, и головоломка-рубик распалась. Русское не было опрокинуто силой, не было подавлено. Русское обезлюдело”. Для решения этой проблемы и создан Русский институт – “один из первых десантов всемирной корпорации Россия”. В этих текстах о смысле России и о русскости – не только характерная для многих интеллектуалов 1990-х фрустрация от потери старой и поиска новой идентичности, но и вполне осознанная отсылка к сборнику “Вехи”, в которой русская интеллигенция начала XX века пыталась найти ответы на подобные вопросы.

Глеб Павловский одним из первых увидел огромный потенциал интернета как средства массовой коммуникации. Возможно, к этому его подтолкнул опыт диссидента и самиздатчика, для которого возможность свободной публикации текста была абсолютной ценностью. Однако более значимой, по всей видимости, оказалась деятельность, которую Павловский вел в конце 1980-х – начале 1990-х, когда он в качестве директора программы “Гражданское общество” фонда “Культурная инициатива” Джорджа Сороса участвовал в развитии социальных сетей в России, как офлайновых, так и компьютерных (см. главу 4).

В 1995 году Павловский основал Фонд эффективной политики (ФЭП), в рамках которого со своими соавторами и коллегами-политтехнологами занимался информационной поддержкой предвыборных кампаний. В 1995 году ФЭП работал с Конгрессом русских общин, но две самые громкие кампании с участием фонда относятся к 1996 году, когда в ситуации острой потери доверия электората Борис Ельцин сумел остаться у власти, а также к 2000 году, когда президентом стал Владимир Путин. С 1998-го до 2011-го Павловский был советником руководителя Администрации президента РФ – на общественных началах, не получая зарплату, но регулярно участвуя в заседаниях администрации в Кремле. Благодаря успехам в 1990-е политтехнология стала популярным словом в новом русском языке, а Павловского стали называть ее отцом. Примечательно, что в становлении этого феномена большую роль сыграли американские консультанты Бориса Ельцина. В 1996 году их пригласили для помощи в предвыборной кампании, и вместе с ними в Россию пришли американские методы политического пиара. Творческая переработка этих методов Павловским и его коллегами и стала называться политтехнологиями.

В 1997 году при Русском институте открылся онлайновый проект “Русский журнал”, где публиковалась аналитика, сетевые обзоры, рецензии на книги, а также тексты философов, методологов и политтехнологов, которые обсуждали смысл новой России и проекты поддержки русского языка и культуры (там же в конце 1990-х вышла серия статей Островского, Щедровицкого и их соратников, посвященная Русскому миру). “Русский журнал” не был исключительно рупором политтехнологий – скорее это было хобби Павловского, который “всегда мечтал быть главным редактором журнала”, как сформулировал бывший руководитель отдела интернет-проектов ФЭП Иван Давыдов.

Основная деятельность ФЭП в интернете была связана с политическими заказами, по которым создавались персональные страницы политиков, сайты, посвященные выборам, и целые онлайн-СМИ. Среди них были, например, обзоры средств массовой информации Smi.ru, литературный проект Litera.ru, призванный стать “литературным входом” в интернет, новостные сайты Lenta.ru, Gazeta.ru, Vesti.ru, а также созданный специально для президентских выборов vvp.ru (от “Владимир Владимирович Путин”), “политическая экспертная сеть” Kreml.org и сайт Strana.ru, прославившийся официозной трактовкой политических событий. Некоторые из этих проектов были напрямую заказаны политиками и политическими движениями, другие создавались как независимые, а третьи имитировали независимость, выполняя при этом политический заказ. “Учитывая накал политической интриги в России в девяностые, неудивительно, что одними из первых новые возможности интернета открыли для себя политтехнологи, – писал Иван Засурский в книге «Реконструкция России. Масс-медиа и политика в России девяностых». – С одной стороны, для политических консультантов интернет оказался полезным оружием в информационных войнах – информацию в интернете можно было публиковать анонимно, а потом цитировать как источник. Таким образом происходил вброс спорных, недостоверных и полученных незаконным путем данных, которые становились общеизвестными благодаря публикациям в прессе”.

Политический заказ, принесенный Павловским в интернет, означал появление денег, а значит, и профессионализацию русского интернета – то есть постепенную трансформацию досуга, развлечений и волонтерства в регулярный заработок. Русский интернет в 1990-е был слишком маленьким, чтобы можно было предположить независимое друг от друга сосуществование сетевой литературы, новостных сайтов и политических проектов. В основном онлайн-проекты делались одними и теми же людьми – вчерашними участниками дискуссий в Юзнете и интернет-писателями, которые приходили работать в “Русский журнал” и другие проекты ФЭП. Они получили возможность писать тексты за деньги – так возникла профессиональная онлайн-журналистика, а интернет из маргинального медиума стал мейнстримом.