Демократы, либералы, марксисты: дискуссии между западными и советскими пользователями

Виртуальные сообщества с их специфической этикой, волонтерским духом и ценностью кооперации стали питательной средой для разного рода утопий, в том числе политических. Одним из значимых текстов в этом смысле стала книга Роны и Майкла Хаубенов, в которой была подробно описана история Юзнета и его новой политической роли: “Сетяне: к вопросу об истории и влиянии Юзнета и Интернета” (Netizens: On the History and Impact of Usenet and the Internet). Это было исследованием нового типа: большую часть данных авторы собирали непосредственно в Юзнете, опрашивая пользователей, после чего там же публиковали черновые варианты глав, собирали отзывы и перерабатывали тексты. Иными словами, они проводили интерактивные полевые исследования онлайн-сообщества, где пользователи выступали не только в качестве информантов, но также и критиков, аналитиков, экспертов.

По мнению Майкла Хаубена, которое целиком разделяла его мать Рона, Юзнет представлял собой революционно новый тип сообщества, в котором возможна реализация старых идей прямой демократии, до того не воплотившихся ни в одном государстве. Хаубен посвятил этому вопросу несколько статей в журнале Amateur Computerist, а также ряд постов в Юзнете и значительную часть книги. Вот что он, в частности, писал об идеях британского политического философа XIX века Джеймса Милля и их реализации в онлайне: “Сегодня компьютерные сети, подобные интернету, служат установлению истинной демократии участия (participatory democracy). Демократия – желанная форма управления, но Милль считал, что ее невозможно поддерживать. В своем эссе Милль перечисляет практические препятствия. Во-первых, целый народ не может регулярно выполнять функции управления. Граждане не будут бросать свою обычную работу, чтобы помогать управлять обществом… Развитие интернета и Юзнета – серьезный вклад в то, чтобы сделать прямую демократию реальностью. Сеть позволяет организовывать встречи так, чтобы они проходили в удобное для каждого человека, а не единое для всех время. Дискуссия происходит в определенном месте в определенный момент, но ее участники могут быть при этом где угодно. Новостные группы Юзнета и почтовые рассылки доказывают, что люди способны одновременно делать свою ежедневную работу и участвовать в дискуссиях, которые им интересны”. Наблюдения Хаубена были основаны на реальных обсуждениях в Юзнете, посвященных актуальным проблемам американской политики. В своем оптимизме он не был одинок: его взгляды на виртуальные сообщества как лучший из возможных форматов социальной коммуникации разделяло большинство пользователей раннего интернета, которые зачастую участвовали в его строительстве и улучшении.

Примерно в то же время, когда Хаубены писали книгу, в Юзнете разразилась большая дискуссия о социализме и капитализме с участием американских, канадских и бывших советских пользователей. Ее зачинщиком был Феликс Крейзель, системный инженер из Массачусетского технологического института, основатель и автор онлайн-издания Iskra Research, член Международного комитета Четвертого Интернационала, подписчик alt.politics.socialism.trotsky и других леворадикальных новостных групп. Крейзель был пользователем Юзнета с середины 1980-х, а после 1991 года неоднократно комментировал треды, в которых обсуждались перспективы социалистических идей. В марте 1992 года Крейзель отправил целый манифест в группу talk.politics.soviet по поводу реставрации капитализма в странах бывшего СССР. “Распад Советского Союза ни в коем случае не означает провала марксизма, – писал он. – Реальный марксизм никогда не утверждал, что социализм и коммунизм могут быть построены в отдельно взятой стране. На самом деле строительство социализма возможно только как всемирное мероприятие…” Это вызвало удивленную реакцию у части пользователей, но дальше отдельных реплик дело не зашло. “Этот парень реальный? Капитализм, может, и не идеальная система, но марксизм/коммунизм в течение последнего столетия показали свое истинное лицо, и картина эта не слишком приятная”, – в частности, писал докторант Университета Торонто Джерри Кокодыняк.

Гораздо активнее и эмоциональнее Крейзелю отвечал выпускник Московского института электронной техники (МИЭТ), а в тот момент – инженер в Университете Пенсильвании Сергей Бородин. Как и большинство образованных людей его поколения, он воспринимал марксизм как идеологическое прикрытие для тоталитаризма, и появление настоящего социалиста в Сети в 1992 году произвело на него большое впечатление. “Сначала я подумал, что это шутка, – пишет Бородин, – я не мог представить, что сегодня кто-то может воспринимать марксизм всерьез”. После чего перешел к аргументам: по его мнению, если бы марксизма не существовало, Россия была бы среди лидеров первого мира, и “мы в Восточной Европе не имели бы таких проблем с телекоммуникациями”. Следующий поворот дискуссии был связан с русской культурой. Историософская концепция Крейзеля гласила, что большевикам досталась отсталая Россия с низким культурным уровнем, так как царизм не справлялся с управлением страной. На это Бородин написал следующее: “Что касается «низкого культурного уровня», нужно ли мне назвать некоторые имена великих русских ученых и писателей? Или они были лишь редкими бриллиантами в навозной куче?”

Своеобразный итог политических дебатов пришелся на 1994 год, когда в ньюсгруппе comp.misc состоялся диалог Майкла Хаубена и одного из первых советских пользователей Юзнета Вадима Антонова. Все началось с вопроса, который Хаубен по обыкновению задал пользователям: что им дает компьютер как средство коммуникации? Отдельно он подчеркнул, что его интересует коммуникация между людьми, а не между людьми и компьютерами, что традиционно обсуждалось в технической среде со времен тайм-шеринга в 1960-е. Это была та самая ньюсгруппа, в которой шестью годами раньше Джон Дрейпер спровоцировал большую дискуссию о советских пользователях. И снова речь зашла о пользователях из Восточной Европы и СССР, которые “вряд ли знали о существовании другой жизни”, как писал Хаубен, но стали более информированными благодаря Сети: “Растущие возможности коммуникации помогли некоторым людям улучшить связь с Западом… Я считаю, и другие со мной согласны, что возросшие объемы коммуникации, предоставленные Сетью, помогли людям в Восточной Европе принять решение об изменении своего окружения”.

К разговору о Восточной Европе подключился Вадим Антонов. Он сравнил, насколько хорошо советские люди представляли себе реалии западных стран и наоборот, и сравнение выходило не в пользу американцев (что характерно для поздне- и постсоветского периода, под “Западом”, как правило, понимались США): “Мой опыт подсказывает, что советские люди были лучше информированы о жизни в западных странах (по крайней мере все, у кого IQ выше, чем у капусты, точно знали, что социализм – не лучшая социальная система в мире). Что вообще-то объясняет, почему система рухнула. У большинства американцев, которых я знаю, наоборот, довольно фантастические идеи о том, на что была похожа жизнь в СССР. И они часто бывают по-настоящему удивлены, когда я указываю на вопиющее сходство между функционированием КПСС и советской государственной экономики – и корпоративной политикой и деятельностью американского правительства. Что объясняет, почему они позволяют системе продолжать существовать”.

К этому анализу двух практически идентичных, с его точки зрения, политических практик Антонов добавляет, что эффект от коммуникации между Востоком и Западом сильно преувеличен. Он делает исключение для интернациональной “хакерской субкультуры”, но в целом характеризует попытку взаимопонимания как провальную, особенно когда речь заходит о политике: “Возможно, я слишком обобщаю, но средний американец мало что может сказать среднему русскому, и наоборот. Американцы не знают, какие ценности, проблемы и ожидания есть у русских (ну, та самая «загадочная славянская душа»); русские в целом не в курсе, с какого рода проблемами сталкиваются американцы, и не понимают, в чем смысл американской культуры и политики. Политкорректность? А что это? Феминизм? Да вы смеетесь, наши женщины хотели бы иметь возможность не работать. Оружие? А что с ним не так? Война полов? Да ладно, у нас другие проблемы. Черные американцы? Да, я однажды видел черного по телевизору”.

Подобные дискуссии вспыхивали в разных новостных группах Юзнета в течение 1991–1994 годов, когда русские пользователи стали частью интернационального интернет-сообщества и писали по-английски. Как правило, это была одна и та же ситуация: западные университетские ученые поднимали вопрос об актуальности марксизма после распада Советского Союза, на что советские пользователи описывали свой травматичный опыт жизни при тоталитарном государстве. Первые были склонны к левым политическим взглядам и утверждали, что советский опыт в действительности не был реализацией марксизма. Вторых можно рассматривать как правых либертарианцев, которые считали, что любая попытка государственного управления экономикой и прессой может привести только к очередному тоталитарному режиму.

В позднесоветский период научные и технические специальности служили одним из самых эффективных после партийной карьеры социальным лифтом, и из этой среды вышли многие предприниматели. Русскоязычные пользователи Юзнета принадлежали именно к этой группе: они были первым постсоветским поколением технической интеллигенции – и “последним советским”, как его определяет антрополог Алексей Юрчак. В отличие от старшего поколения ученых и инженеров, которые переживали кризис в связи с распадом советской системы финансирования науки, потери статуса и обесценивания прежних достижений, молодые специалисты могли реализовать себя, уехав из России работать в западный университет или же уйдя из науки в коммерцию. Для них слова “марксизм”, “антирасизм”, “общественная польза”, а также “ядерная угроза” и “борьба за мир” ассоциировались с советской идеологией, которая противоречила их ценностям – неприятию коллективной ответственности и культу индивидуализма. В этом смысле между американскими и советскими пользователями, “сделанными из одного и того же”, лежала пропасть.