Сеть по-калифорнийски: интернет лучше психоделиков

На вторую половину 1980-х пришелся расцвет сетей, построенных на базе BBS (Bulletin Board System), то есть соединяющих персональные компьютеры друг с другом через модем и телефонную линию. Вокруг этих сетей собирались разнообразные сообщества: любителей игры Doom, поклонников Бэтмена, бейсболистов, людей с вич-инфекцией и т. п. По подсчетам автора фильма “BBS: The Documentary” Джейсона Скотта, в промежутке между 1978 и 2004 годами функционировало 106 418 станций – персональных компьютеров, подключенных к какой-либо сети BBS. Все участники должны были платить за телефонную связь, поэтому эти сети могли быть только локальными и объединяли людей, живущих в одном городе или регионе, иначе участникам пришлось бы платить большие деньги за международные звонки. Большая часть BBS-сетей существовала в США, но подобные сообщества возникали и в других странах, например Латинской Америке, где они тоже объединяли пользователей одного региона. Современные ностальгические статьи о временах расцвета BBS часто отражают своего рода мистические переживания по поводу подключения к сети и ощущение некоей особенной жизни, которое она давала. “Телепортация всего тела” и “интимность прямой связи между компьютерами” – так, например, назвал BBS-сети журналист Бендж Эдвардс.

Если Битнетом и Юзнетом пользовались в основном аспиранты и сотрудники университетов, то в BBS-сообществах общались самые разные люди. В это время персональные компьютеры уже не были такой редкостью, как, например, в 1970-е, поэтому подключиться к локальной сети мог любой, у кого был компьютер, модем и телефон. Самой известной сетью, построенной на технологиях BBS, стала описанная Говардом Рейнгольдом The WELL. Ее пользователями были жители Сан-Франциско и его окрестностей, а сама сеть была основана деятелями калифорнийской контркультуры 1960-х, которые увидели в компьютерных сетях отличную замену психоделическим практикам, будь то наркотики или медитация. К этой же группе принадлежал калифорниец Джоэл Шатц, основатель первой компании – провайдера интернета в СССР (см. главу 3). Вот как он сформулировал свою эволюцию в интервью Андрею Лошаку для фильма “Холивар” об истории русского интернета: “Психоделический опыт помог мне почувствовать взаимосвязанность всех элементов бытия. Я задался вопросом, почему без наркотиков мир кажется таким разъединенным. Тогда я понял, что моя миссия – развивать информационные инструменты”.

“Недорогой общественный онлайн-сервис был запущен благодаря двум товарищам из предыдущей стадии культурной эволюции, – писал Говард Рейнгольд, – которые заметили, что у технологий компьютерных конференций гораздо больший потенциал, чем у первоначально заложенных военных, научных и правительственных коммуникаций”. Это был тот самый момент, когда в Кремниевой долине происходило слияние контркультуры 1960-х с молодой IT-культурой 1980-х. Представители первой передавали новому компьютерному поколению свою миссию: поиск возможностей для объединения людей в единое человечество, преодоление разобщенности и выход в трансцендентное. Просто теперь роль психоделиков выполнял интернет и делал это гораздо эффективнее.

Одним из пионеров поворота от веществ к технологиям был Стюарт Бранд. Деятель калифорнийской контркультуры, создатель “Каталога всей Земли” (The Whole Earth Catalog) – культового журнала, “библии для хиппи”, где публиковались статьи на тему экологии и философии, а также обзоры продуктов, – Бранд был прежде всего экологом. При этом экология была такой же протестной темой в США 1960-х, как психоделика и антивоенные выступления, но в отличие от многих современных движений не предполагала отказа от технического прогресса. Бранд, крепко-накрепко связавший, по словам журналиста Чарли Гира, контркультуру и кибернетику, был одним из тех, кто выступал за развитие технологий, в частности, в компьютерной индустрии. В “Каталоге всей Земли” часто публиковались новости о компьютерных технологиях и статьи о кибернетике, а в 1985 году Бранд стал сооснователем сети The WELL.

Он начал свою деятельность с сотрудничества с группой USCO – художниками и музыкантами, пионерами нового движения, которое объединило психоделику с кибернетикой. Оба направления – психоделическая контркультура в Сан-Франциско и компьютерная индустрия в Кремниевой долине – развивались одновременно на расстоянии примерно 100 километров друг от друга. “Свет из стробоскопа, прожекторы, магнитофоны, стереоколонки, сортировщики слайдов – для USCO продукты технократической индустрии служили удобным инструментом для трансформации коллективного сознания их зрителей. Как и психоделические вещества. Марихуана и мескалин, а позже и ЛСД предлагали членам USCO, включая Бранда, возможность войти в мистический опыт единства” – так исследователь Фред Тернер описывал феномен синтеза контркультуры и кибернетики.

Этот синтез происходил не только в среде бывших хиппи – он коснулся и непосредственных разработчиков компьютерных сетей. Так, важным местом в истории интернета был Стэнфордский исследовательский институт (SRI). Буквально по соседству от офиса программы SCANATE, где Путхофф и Тарг тренировали телепатов и записывали результаты экспериментов (см. главу 3), находилось подразделение ARC (Augmentation Research Center) под руководством Дугласа Энгельбарта. В 1969 году ARC стало одной из четырех точек первого соединения удаленных компьютеров, по сути, местом рождения Арпанета. Причем без участия Энгельбарта это соединение могло бы так и остаться малозаметным фактом из истории техники: именно он (по заказу агентства DARPA) разработал так называемую “онлайн-систему” – основу современного пользовательского интерфейса. В нее входили приборы и программы, которые облегчали пользователю взаимодействие с компьютером и которые сегодня воспринимаются как очевидные: компьютерная мышь, видеомонитор, организация интерфейса с помощью “окон”, гипертекстовые ссылки и т. п. Мышь произвела неизгладимое впечатление во время презентации в 1968 году. Как пишут историки, во времена, когда для коммуникации с компьютерами нужно было быть программистом, Энгельбарт продемонстрировал нечто похожее на телепатию: незаметные микродвижения его руки приводили в действие изображение на экране. Сегодня Энгельбарт считается одним из главных визионеров в области электронных средств коммуникации, однако он не только изобретал приборы, но и много писал о наступающем синтезе человека и машины – о том, что сегодня называют “синтетической телепатией”.

С Энгельбартом и его экспериментами с машинным “дополнением” человека был хорошо знаком Стюарт Бранд. Более того, коллега Энгельбарта по Стэнфорду угостил Бранда ЛСД, а тот, в свою очередь, вовлек сотрудников института в свои контркультурные проекты. При этом в Стэнфорде были секретные правительственные контракты, которые противоречили идее протеста против государства, которое заказывает исследования. Тем не менее многие сотрудники института, как, например, Энгельбарт, занимались, по сути, теми же технологиями расширения сознания, только электронными.

В 1960-е, когда движение за человеческий потенциал только начало развиваться, его адепты пробовали расширять сознание с помощью ЛСД и галлюциногенных грибов, медитации, йоги, спорта и воспринимали этот процесс как исследование сознания, а не развлечение. Регулярный гость института Эсален Тимоти Лири, экспериментируя с ЛСД по заказу ЦРУ в рамках проекта “МК-Ультра”, первоначально тоже ставил перед собой научные задачи. Когда же популяризация ЛСД и псилоцибина стараниями активистов привела к высокому уровню их потребления и к последующим жестким гонениям, эта часть науки оказалась под запретом. Затем в Калифорнию пришли первые компьютерные сети, и Тимоти Лири стал энтузиастом интернета, называя компьютеры “кислотой восьмидесятых”. Он много говорил о киберкультуре и виртуальной реальности, которая завораживала его новыми возможностями развития личности и сообщества. Как и для многих других деятелей 1960-х, для него самым важным было понятие трансцендентного. Отсюда – интерес к психоделическим практикам, которые объединяют, дают доступ к Другому, делают возможным выход из своего тела, предположительно, в некое общее пространство. Интернет для него был одной из таких практик: в конце 1980-х Лири изобрел термин “псибернетика”, имея в виду психоделическую суть виртуальных сообществ, и считал свой предыдущий опыт с психоделиками предвосхищением новой эры электронной коммуникации.

В 1995 году, уже будучи смертельно больным, Лири увлекся новой темой – крионикой – и долгое время собирался в качестве завещания заморозить свою голову: если и не вернуться к жизни, то хотя бы предоставить потомкам материал для исследований. Незадолго до смерти Лири передумал и завещал кремировать себя, а часть праха развеять в космосе. Это движение Лири от галлюциногенов к компьютерам, затем к сетям и киберпространству и, наконец, к крионике и космосу хорошо иллюстрирует его поиск средств для достижения трансцендентного. Каждый поворот происходил в соответствии с теми технологиями и ресурсами, которые в тот момент были доступны адептам личной свободы и критикам системы, подобным Лири.

Среди тех, кто оценил потенциал компьютерных сетей, был и американский мистик Теренс Маккена – эколог, один из пионеров психоделического шаманизма и техноязычества и постоянный лектор института Эсален. Маккена считал интернет “глобальным сознанием”, а современные технологии – естественной стадией эволюции человека. Один из циклов его публичных выступлений так и назывался: “Наше кибердуховное будущее” (Our Cyberspiritual Future).

Наконец, сетевыми технологиями заинтересовались и трансгуманисты – еще одно популярное в Калифорнии философское направление, основанное на вере в прогресс биологии и достижение бессмертия. Классический для трансгуманизма способ решить проблему, пока бессмертие не изобретено, – это крионика, идея глубокой заморозки человеческого тела и его сохранения до той поры, когда ученые будут готовы разморозить и вылечить умершего. В 1980-е на смену классическому трансгуманизму, который предполагал заморозку тела до лучших времен, пришла идея цифрового бессмертия. По сути, она мало отличалась от концепта, о котором Виктор Глушков говорил в интервью журналисту в 1970-е годы (см. главу 1), – за тем исключением, что это была не просто фантазия академика в свободное от работы время, а целое движение. Основанное философом Максом Мором (настоящее имя Макс О’Коннор) в 1980-е, оно получило название “экстропианства”. Его последователи соединили идею крионики с идеей виртуальных сообществ, членами которых они были во времена Юзнета и The WELL.

По мысли экстропианцев, развитие биотехнологий должно привести к созданию системы, когда сохранять тело целиком необязательно – всю важную информацию из мозга можно будет загрузить в компьютерную сеть. “Философия экстропианства утверждает ценности безграничного расширения, самопреобразования, динамического оптимизма, интеллектуальных технологий и произвольного порядка”, – писал Мор в работе 1990 года “Трансгуманизм: к философии футуризма” (Transhumanism: Toward a Futurist Philosophy). Однако главной целью экстропианства было не просто бессмертие, а именно коллективное сосуществование разных сознаний. Фактически речь идет о вечной жизни в сети, при которой человек и машина выступают частью единого целого. “Будет исторически быстрая фаза перехода от человеческого существования к постчеловеческой безвозрастности, суперинтеллекту, а также физическому, интеллектуальному и эмоциональному самомоделированию”. И, что для нас более существенно, эти посмертные сознания будут общаться друг с другом. Развивая эту мысль, Мор настаивал на том, что сохранение чьего-то конкретного сознания не так важно, как возможность вступить во взаимодействие с сознанием другого человека. Именно социальная коммуникация, согласно Мору, придает смысл трансгуманистическому этапу жизни.

Идеи Макса Мора разделяли и продолжают разделять всего несколько сотен человек, и в целом экстропианство – довольно радикальное течение, которое вряд ли когда-нибудь станет массовым. Однако у более общей идеи наступающей сингулярности как синтеза человека и информационных технологий гораздо больше последователей. Один из них – Кевин Келли, основатель журнала Wired, эколог и один из авторов того самого “Каталога”. В 1994 году Келли выпустил книгу “Вне контроля. Новая биология машин, социальных систем и мира экономики” (Out of Control. The New Biology of Machines, Social Systems and the Economic World), в которой собрал многочисленные примеры того, как стираются границы между природным и тем, что создано человеком, включая технологии: “Вещи, сделанные человеком, становятся все более жизнеподобными, а жизнь – все более сконструированной. В этом будущем мире контроль будет рассеян в высокоплюралистических, открытых и децентрализованных системах. Природные, технологические, экономические и социальные элементы системы совместно эволюционируют к высшей, необиологической цивилизации, которая воспитает низовой контроль, координированное изменение и кооперацию между элементами”.

Поиски новых форм жизни и ее смысла активно велись в Калифорнии с 1960-х годов и до наших дней. Правда, содержание утопий, которые стояли и до сих пор стоят за этими поисками, не привязаны к конкретному месту или десятилетию, а гораздо более универсальны. Когда Норберт Винер в 1950-е обсуждал перспективы путешествий человека посредством телеграфа, это было еще не собственно концепцией цифрового бессмертия, но уже попыткой представить себе трансформацию тела в электронный сигнал. Одним из первых идею загрузить информацию из мозга в компьютер и тем самым обеспечить бессмертие человеческой личности высказал писатель Филип Дик в романе “Убик” 1969 года, описывая коммуникацию с умершими с помощью синтеза электронной связи и телепатии. Через несколько лет эту же мысль высказал советский кибернетик Виктор Глушков на страницах журнала “Фантастика” (см. главу 1). В 1984 году ее одновременно подхватили один из основателей киберпанка Уильям Гибсон в романе “Нейромант” и калифорнийский философ Макс Мор, духовный отец экстропианцев. И если у калифорнийских авторов еще можно заподозрить прямые заимствования, то совершенно очевидно, что академик Глушков не имел к ним никакого отношения. Просто цифровое бессмертие – самая радикальная версия техноутопии, которая родилась на стыке научно-технического прогресса и безграничной фантазии о его возможностях. И в СССР 1960-х, и в Калифорнии 1980-х сложились идеальные условия для такого рода радикализма.