Тапки, тапочки, шлепанцы

Вечер. Семья начинает потихоньку собираться: вот уже на кухне возня, телевизор включен, радио работает. В общем, дом оживает. Наконец, с работы приходит мама. Снимает пальто, ищет тапочки. В этот момент в прихожую заходит такса, глаза у нее хитрые-прехитрые.

– Ага, – говорит мама, – где мои тапочки? Один тапок – вот он, здесь. А где мой второй тапок?!

Такса забивается под тумбочку. А сын, который выглянул в коридор, торжествует:

– Значит, мамочка, ты не знаешь, какого рода «тапочки»?!

Мама пожимает плечами: «Почему я должна всё знать? Ты знаешь – вот и расскажи».

Итак, столь необходимые нам домашние предметы: тапки, тапочки, шлепанцы. Поскольку предметы эти парные, мы редко употребляем их названия в единственном числе. Чаще говорим: «принесите тапочки», «дайте шлепанцы», «где мои тапки?», и здесь знание рода не требуется. Но вот что-то случилось, парочка распалась, и мы уже ищем свой тапок… или свою «тапку»?

Правильно – «свою тапку», «свою тапочку». Потому что «тапка» – «она», и «тапочка» – тоже «она». Словари не рекомендуют говорить «свой тапок, свой тапочек». Итак, еще раз: «где моя тапочка?», «ты нашел свою тапку?», «я никак не могу найти свою тапку», «вот она, моя тапочка».

А вот со «шлепанцами» – другая история. «Шлепанец» – мужского рода. «Он» – «шлепанец». «Где твой шлепанец, ты опять его потерял?» – «Правый шлепанец – вот он, а левого нет».

Но почему «тапка» и «тапочка» женского рода, а «шлепанец» – мужского, я, честно сказать, объяснить не берусь. Могу лишь подсказать, как это проще запомнить. Шлепанцы дома в основном носят мужчины – вот и слово мужского рода, а остальное («тапки», «тапочки») – женского.

«Вот моя тапка», «вот ее тапочка», «вот твой шлепанец».

Тарабарщина, абракадабра

– Что за тарабарщину вы несете? Выражайтесь понятнее, иначе я ничем не смогу вам помочь.

Тарабарщина. Нечто бессмысленное и непонятное, как определяют это понятие толковые словари. Собственно, современному человеку, говорящему по-русски, и без словарей понятно, что такое «тарабарщина»: само звучание слова говорит о какой-то бессмыслице, ерунде, абракадабре. Но это современному! А если обратиться к истории, мы обнаружим, что слово «тарабарский» было термином, и весьма почтенным: «тарабарский» означало «тайнописный». Сочетание «тарабарская грамота» употреблялось для обозначения одной из систем тайнописи, которая была известна с XV века (а с XVII века ее называли еще и «риторским письмом»). Суть была вот в чем: согласные буквы выстраивали в два ряда – и писали верхние буквы вместо нижних, а нижние вместо верхних, гласные при этом оставались неизменными. Как вы можете догадаться, такая система служила отличным способом шифрования: ее использовали в дипломатической переписке, ею активно пользовались в своих тайных письмах старообрядцы. Авторы словаря-пособия «Из истории русских слов» упоминают, что употребление тарабарской грамоты не было редкостью и в воровской среде.

Откуда само это слово, «тарабарский»? Предполагают, что образовалось оно от диалектного «тарабар» – говорун, краснобай, болтун. А «тарабар», в свою очередь», от звукоподражательного глагола «тарабарить», то есть болтать (тары-бары). «Тарабар» – иронический синоним слова «ритор», так что появление сочетания «риторское письмо» не было случайным: тайнопись воспринимали как письмо ученых, книжников, риторов.

А что же «абракадабра»? По современным словарям, тарабарщина и абракадабра – полные синонимы. Бессмыслица, непонятный набор слов. Однако если «тарабарская грамота» исторически была вполне осмысленной, то «абракадабра» с самого начала представляла собой бессмысленную магическую формулу, заклинание, набор букв: латинское abracadabra. Буквы этого слова располагались в форме треугольника так, чтобы его можно было прочесть со всех сторон. Слову – при многократном повторении – приписывалась чудодейственная сила. Считалось, что оно, в частности, может излечить от лихорадки.

А вы говорите – бессмыслица.

Творог

Споры вокруг ударения в слове «творо́г» (или «тво́рог»), кажется, не стихнут никогда. Поэтому, чтобы бесконечно не возвращаться к этому вопросу, скажу так: хотите быть безупречно грамотным, говорите «творо́г». Но если это вас не слишком беспокоит, сойдет и «тво́рог». Словари не считают этот вариант ошибкой, такое ударение приводится в качестве варианта.

У меня здесь другой вопрос: слово «творог» – исконно русское или заимствованное? И откуда оно взялось, что было его источником? Вот этого самого продукта питания, который вырабатывается из простокваши, из свернувшегося молока, которое отделяется при нагревании от сыворотки? Кто его таким сотворил, это слово? И не может ли оно происходить как раз от слова «творить»?

Действительно, они очень похожи: глагол «творить» и существительное «творог». И это не просто сходство – это родство.

Как сообщает нам Историко-этимологический словарь П. Черных, в этимологическом отношении «творог», несомненно, связан с общеславянским глаголом *tvoriti (то есть «творить»); *og – не что иное, как общеславянский суффикс, такой же, например, как в слове «острог». Было, кстати, церковнославянское слово «творъ» (что значило «форма»). Точно так же французское fromage (сыр) возводят к вульгарно-латинскому formaticum, производному от латинского forma, откуда formare – придавать форму чему-нибудь, формировать, устраивать, образовывать.

Вот так: где, казалось бы, «высокий» глагол «творить» (то есть придавать форму, придавать вид, а значит «создавать») и где «творог», еда из прокисшего молока? А вот поди ж ты, всё в языке рядом: великое и простое.

Наверняка путь образования слова «творог» из «творити» в действительности был более сложным и тернистым, чем я описала, но ясно главное: оно наше, исконное!