Первые профессиональные составители прогнозов, насколько известно, появились более 3000 лет назад в верховьях реки Нил. Это были древнеегипетские жрецы. Каждую весну они собирались в месте слияния трех основных притоков реки, чтобы предсказать силу ежегодного паводка, который орошал поля на тысячу километров вниз по течению. Если вода была прозрачной, это означало, что Белый Нил, истекающий из озера Виктория, преобладает в общем потоке и следует ожидать низкой воды и такого же урожая. Если вода была мутной, значит, поток определял Голубой Нил, который, как правило, обеспечивал идеальный объем воды, необходимый для обильного урожая. Если же в общем потоке преобладали зеленовато-коричневые воды реки Атбара, текущей с Эфиопского нагорья, нужно было готовиться к раннему и, возможно, катастрофическому наводнению, способному уничтожить посевы. Основываясь на предсказаниях жрецов, чиновники в сельскохозяйственных районах долины Нила могли планировать на месяцы вперед запасы зерна, оценивать налоговые поступления и доступные для расходования средства.

Никто не знает, насколько точны были выводы жрецов. Наверняка известно только то, что люди, предсказывающие будущее, — гадалки, оракулы, звездочеты, шаманы и просто пророки, — существовали во всех обществах и пытались заглянуть в грядущее с помощью движения звезд, комбинации цифр на брошенных костях, толкования снов или закономерностей в прошедших событиях. Сегодняшние предсказатели обращаются к науке и рационализму. Это прогнозисты, футурологи, исследователи тенденций и эксперты по предвидению всех мастей. Хотя обычно они отрицают возможность предсказывать конкретные события подобно Нострадамусу или Дельфийскому оракулу и предпочитают говорить о сценариях и вероятностях, сама их роль осталась той же, что и раньше: укротить неопределенность и дать представление о том, какие перспективы могут нас ждать.

Эти современные провидцы, как правило, заглядывают вперед лишь на несколько месяцев, в лучшем случае — на несколько лет вперед, особенно в мире бизнеса. Корпоративное прогнозирование уделяет крайне мало внимания, если вообще заботится о будущих поколениях: когда нефтяная компания прогнозирует собственные показатели, ее интересует лишь цена акций, а вовсе не то, сколько человечество заплатит за ее деятельность. Тем не менее прогнозирование имеет несомненную ценность. Трудно представить, что долгосрочное мышление возможно без каких-либо прогнозов на будущее. Если не пытаться прогнозировать, то мы будем просто подпитывать реактивную культуру краткосрочности, нацеленную на уже происходящие в настоящем события. Нам нужно заранее подготовиться к этим событиям и понимать, что именно может появиться на горизонте, будь то лесные пожары в жаркий сезон, рост ультраправого популизма или медленное выгорание целой цивилизации.

В этой главе мы рассмотрим пятый из шести ключевых инструментов долгосрочного мышления, который я называю холистическим прогнозированием. Оно ориентировано на более отдаленные горизонты, чем традиционное прогнозирование, и оперирует десятилетиями и веками. Кроме того, оно намного шире по тематическому охвату и фокусируется на перспективах человечества и природы в глобальном масштабе, а не на узких институциональных и корпоративных интересах, которые обычно преобладают при прогнозировании. Речь идет не о предсказании ближайших событий, а о том, чтобы наметить карту потенциальных путей, по которым может пойти планетарная цивилизация в долгосрочной перспективе.

Рост сетевой неопределенности

Неопределенность будущего всегда была препятствием для долгосрочных прогнозов. Более того, чем долгосрочнее прогноз, тем шире диапазон возможных вариантов, что многократно увеличивает уровень неопределенности. Как любят выражаться футурологи, «конус неопределенности» постоянно расширяется.

Однако на рубеже тысячелетий мы перешли от конусообразной модели неопределенности будущего к сетевой: события и риски, с которыми мы сталкиваемся, становятся все более взаимозависимыми и глобальными, что повышает вероятность быстрого распространения и возникновения эффекта бабочки, делая даже ближайшее будущее практически нечитаемым. Вот перечень факторов, обусловливающих такую взаимосвязанную нелинейную структуру радикальной неопределенности, которые вызывают идеальный шторм: ускорение темпов появления технологических инноваций; увеличение скорости передачи данных; геополитическая нестабильность, возникшая после окончания холодной войны; рост незащищенности рабочих мест; волатильность и взаимосвязанность финансовых рынков; угрозы со стороны искусственного интеллекта, биологического оружия, киберпреступности и генетически модифицированных патогенов.

Сегодня свидетельства сетевой неопределенности можно видеть повсюду. Сколько экономистов предвидели крах 2008 г. и его глобальные последствия, такие как движение Occupy? Сколько политологов предсказали Брексит или приход Трампа в Белый дом? И вряд ли эта неопределенность в ближайшее время уменьшится. Климатологи предупреждают о приближении переломных моментов, которые приведут к резкому разрушению шельфовых ледников и исчезновению целых биологических видов. Мы также стали свидетелями увеличения числа «черных лебедей» — событий, которые крайне трудно предсказать, но которые имеют большое значение, таких как теракт 11 сентября или взлет Google. Эксперты могут лишь задним числом утверждать, что знали о них.

Похоже, мы вступили в эпоху непостижимого будущего. Юваль Ной Харари пишет, что в 1020 г. было относительно легко предвидеть облик мира 1050 г., но в 2020 г. практически невозможно узнать, в каком мире мы будем жить в 2050 г., не говоря уже о более отдаленных временах.

Профессиональные прогнозисты по-прежнему создают впечатление, что способны пролить свет на будущее, однако есть убедительные доказательства того, что сама возможность точных прогнозов крайне ограничена. В известном 20-летнем исследовании политолога Филипа Тетлока приняли участие 284 эксперта в области прогнозирования — от сотрудников «мозговых центров» до аналитиков Всемирного банка. Их попросили сделать ряд относительно долгосрочных геополитических и экономических прогнозов — например, выйдет ли какое-нибудь государство из Евросоюза в течение 10 лет или каким будет размер дефицита бюджета США через десятилетие. Сопоставив 82 361 прогноз с реальными результатами, Тетлок пришел к выводу, что суждения экспертов были не только крайне неточны, но и работали в среднем даже хуже, чем простейшие эмпирические правила, такие как «всегда предсказывать отсутствие изменений» или «считать, что текущие темпы изменений сохранятся и в будущем». Более того, обнаружилась обратная зависимость между точностью предсказаний и уровнем известности, а также профессиональной квалификацией экспертов.

Напрашивается справедливый вывод, что долгосрочное прогнозирование — это гиблое дело. Почему бы тогда не принять неопределенность как факт, забыть о планах, а будущим заниматься тогда, когда оно наступит?

Однако в истории все же существуют закономерности. Надо только знать, где их искать.

Мудрость S-образной кривой

Люди — существа, которые постоянно ищут закономерности. Нам всегда хотелось раскрыть универсальные правила, лежащие в основе природы, начиная с закона Архимеда и заканчивая теорией эволюции и законами термодинамики. С тем же рвением мы стремимся найти закономерности общественного устройства. Аристотель, Полибий, Ибн Хальдун и Карл Маркс — каждый из них полагал, что нашел циклическую логику, определяющую подъемы и падения государств, империй, классов и экономических систем. В наши дни поиск закономерностей продолжается: Google и Facebook используют большие данные для открытия новых законов человеческого поведения, чтобы заставить нас чаще реагировать на рекламные объявления и выкладывать в сеть больше видео.

Но действительно ли такие закономерности существуют? Все, что мы знаем о сетевой неопределенности, должно вызвать здоровый скептицизм. Тем не менее я хочу выступить против скептиков и выделить одну важнейшую закономерность, которая неоднократно проявлялась в человеческих обществах в прошлом и почти наверняка будет проявляться впредь. На самом деле она настолько неотъемлема от философии долгосрочного мышления, что всякому, кто стремится стать хорошим предком, следовало бы усвоить ее накрепко.

Это общеизвестная S-образная кривая, которую называют также сигмоидой (см. рис. далее). Она не скажет вам, кто победит на следующих президентских выборах, когда обвалится фондовый рынок и будем ли мы колонизировать Марс. Послание, которое содержит в себе S-образная кривая, куда проще, но в то же время и глубже: ничто не растет вечно. Классический вариант кривой начинается с подъема, который, достигнув первой точки перегиба, начинает замедляться, выходит на ровное плато периода зрелости, а затем, достигнув второй точки перегиба, идет на спад. Более экстремальный вариант кривой соответствует резкому восходящему тренду, который, достигнув пика, переходит в не менее резкий обвал.

S-образные кривые можно найти в любых процессах живой природы — от развития муравьиной колонии и распространения раковых клеток до роста деревьев и ног у ваших детей. Подобные модели в равной степени характерны и для социальных систем. Империи и экономики, диктатуры и демократии, общественные движения и модные тренды — все это существует в логике S-образной кривой: рост, пик, спад.

За последние полвека роль сигмоиды была признана социальными и прикладными науками. Для эксперта по организационному поведению Чарльза Хэнди S-образная кривая является базовым графиком развития предприятий, социальных институтов и политических систем — «всего человеческого». Аналитик Пол Саффо советует «искать S-образную кривую», поскольку развитие новых технологий — от персональных роботов до беспилотных автомобилей — следует именно по такой траектории. Ученые уже использовали сигмоиду для описания подъема и упадка древних цивилизаций, таких как Римская империя, а также для прогнозирования будущих изменений, например снижения роли Соединенных Штатов как глобальной сверхдержавы. Авторы доклада под названием «Пределы роста», подготовленного в 1972 г. для Римского клуба, поместили S-кривую в основу проведенного анализа. Относительно недавно экономист Кейт Рауорт показала: господствующая экономическая теория предполагает, что рост ВВП следует «экспоненциальной кривой, висящей в воздухе», тогда как в реальности он, вероятнее всего, выровняется и примет форму S-образной кривой. Эксперт по энергетике Уго Барди вдохновился наблюдением римского философа Сенеки относительно того, что «рост идет медленно, а крах стремителен», и создал математическую модель, назвав ее «обрыв Сенеки». Согласно этой модели крупные структуры, такие как финансовые системы или популяции животных, в своем развитии следуют асимметричной S-образной кривой, постепенно достигая пика, а затем резко разрушаясь.

Среди тех, кто понимал универсальную роль сигмоиды, был и Джонас Солк, который называл ее важнейшим «мировоззренческим инструментом» века перемен. В начале 1980-х гг. Солк понял, что долгосрочная тенденция роста населения на планете будет повторять контуры S-образной кривой. На протяжении большей части последних 8000 лет численность нашей популяции оставалась ниже миллиарда человек, но после демографического взрыва, произошедшего в районе 1800 г., кривая резко пошла вверх, а сейчас ее рост начал замедляться и, скорее всего, стабилизируется к концу XXI в., когда население земного шара достигнет 10–11 млрд человек. (Последние прогнозы ООН подтверждают такой сценарий.) Солк разделил эту S-образную кривую на две части в ее первой точке перегиба, поскольку полагал, что обществу потребуется радикальная трансформация характера функционирования из состояния, в котором оно находилось в эпоху А на этапе первоначального подъема, в состояние, в котором оно должно находиться в эпоху Б, когда рост замедляется и стабилизируется (см. рис. далее).

В эпоху А ограничения на использование ресурсов и доступную энергию были незначительными. Этот период характеризовался высоким уровнем материального потребления, индивидуалистической культурой и преобладанием краткосрочного мышления. Но с приближением нашей численности к 10 млрд, как считал Солк, общество должно перейти в эпоху Б, где мы сможем выжить только в том случае, если примем новый набор ценностей и создадим институты, основанные на устойчивом использовании ресурсов, понимании ограничений, более высоком уровне социального сотрудничества и долгосрочном мышлении. Он был уверен, что стать хорошими предками мы сможем, лишь признав свое приближение к вершине сигмоиды и приняв образ мышления, характерный для эпохи Б, взамен устаревших взглядов и практики эпохи А. Если мы не сможем совершить этот переход, человеческая цивилизация окажется на грани катастрофы.

Используя S-образную кривую в качестве мировоззренческого инструмента, мы бросаем вызов базовой предпосылке господствующей сегодня культуры Просвещения, исходящей из того, что рост и прогресс будут продолжаться бесконечно. Это предположение лежит в основе мирового бестселлера психолога Стивена Пинкера «Просвещение продолжается». В этой книге представлены 75 графиков, демонстрирующих колоссальный прогресс человечества за последние 200 лет по таким критериям, как увеличение продолжительности жизни, улучшение здоровья населения, падение уровня преступности и насилия, снижение уровня бедности, доступность образования и даже защита окружающей среды. Хотя рассуждения Пинкера о характере предшествующего сегодняшнему дню прогресса не лишены смысла (при том что многие оспаривают его утверждения в отношении экологии), когда он заводит речь о будущем, его доводы становятся очень шаткими. Пинкер откровенно оптимистичен и считает, что «холодные, неопровержимые факты» указывают на якобы очевидную истину: «то, что уже произошло, будет происходить и впредь». Другими словами, кривая прогресса должна расти все выше и выше. Он пренебрежительно относится к «романтичному движению зеленых» и всем прочим, кто обеспокоен изменениями климата, потерей биоразнообразия, имущественным неравенством и технологическими рисками, которые несет, например, биологическое оружие, зато преисполнен веры в чудеса геоинженерии и экономического роста, которые решат все наши проблемы. Он даже цитирует историка XIX в. Томаса Маколея, чтобы подкрепить свою квазирелигиозную веру в бесконечный прогресс: «На основе какого принципа, если мы не видим позади ничего, кроме улучшений, нам стоит ожидать впереди только ухудшения?» Аргументы Пинкера обусловлены линейным мышлением в самом крайнем его проявлении — намеренным нежеланием видеть неопровержимые доказательства, которые предоставляет нам модель S-образной кривой, поскольку они бросают вызов рационализму Просвещения. Пинкер подобен ребенку, который искренне верит в возможность надувать воздушный шар бесконечно, не подозревая, что в какой-то момент тот непременно лопнет.

«Предсказывать непросто, особенно грядущее», — гласит старая датская пословица. Если предсказание конкретных событий по большей части относится к области псевдонауки, то сигмоида дает нам твердую почву в виде модели роста и упадка, который проявляется в человеческом обществе сплошь и рядом (хотя, конечно, не везде, да и кривая не всегда идеально ровная). Нужно просто подождать, и то, что на первый взгляд кажется восходящей J-образной кривой, рано или поздно превратится в S-образную кривую, независимо от того, идет речь о долгосрочном экономическом росте, технологических инновациях, изменении численности населения, расширении городов или каком-то другом явлении. S-образная кривая сама по себе не может сказать о том, когда начнется замедление роста или упадок, но она ясно дает понять, что и то и другое наверняка произойдет. И это помогает более мудро планировать будущее, поскольку становится очевидным, что нам потребуются навыки адаптации, устойчивость и переосмысление многих вещей.

В то же время сигмоида побуждает к рассмотрению альтернативных путей развития. Существуют ли способы постепенного достижения и продления фазы зрелости в противовес стремительному взлету и такому же падению? Можем ли мы замедлить темпы спада, когда он уже начался? И есть ли вообще шанс перескочить с неустойчивого пути развития на другую кривую? В этом смысле S-образная кривая служит стимулом для пересмотра того, как организованы наша экономика, общество и повседневная жизнь, а также базовых ценностей и убеждений. Перед глобальной цивилизацией открыто множество путей, и, если мы хотим понять, каких именно, нам понадобится еще один инструмент мышления, который должен быть в арсенале у каждого хорошего предка, — сценарное планирование.

Краткая история сценарного планирования

В 1948 г. молодой физик по имени Герман Кан был принят на работу в корпорацию RAND, новый исследовательский институт, созданный при финансовой поддержке ВВС США. RAND эффективно действовал как аналитический центр государственной оборонной политики, разрабатывая военную стратегию развертывающейся холодной войны. Вскоре он стал настоящим инкубатором инновационных методов долгосрочного прогнозирования с использованием новейших достижений теории игр, кибернетики и вычислительной техники, и Кан был одним из ярчайших представителей этого научного сообщества.

В 1950-х гг. Кан начал разрабатывать метод, получивший известность как сценарное планирование. Он понял простую вещь: вместо того, чтобы пытаться предсказать конкретные события в будущем, намного полезнее набросать вероятные сценарии развития текущей ситуации. Это соображение легло в основу его неоднозначной книги 1960 г. «О термоядерной войне», в которой рассматривались возможные сценарии последствий ядерной войны с Советским Союзом. Согласно некоторым из них, такая война должна была привести к гибели десятков миллионов американцев, появлению поколений детей с врожденными дефектами и сделать часть планеты непригодной для жизни на тысячелетия. Другие сценарии предполагали разрушение лишь нескольких крупных городов, статистически незначительные последствия лучевой болезни и уверенное восстановление экономики США в течение нескольких десятилетий или даже быстрее.

Хотя книга Кана представляла собой впечатляющий пример долгосрочного мышления, освещая возможные разрушительные последствия ядерной войны, она ни в коей мере не являлась аргументом против нажатия на «красную кнопку». Кан считал, что такая война возможна и, более того, что ее можно выиграть. В пресловутой таблице (см. ниже) под названием «Трагические, но возможные послевоенные состояния» он привел число погибших граждан США при разных сценариях и время, необходимое для восстановления экономики страны. Леденящий душу вывод Кана заключался в том, что потеря 20 млн жизней — вполне приемлемая для США цена победы в ядерном конфликте. Несмотря на пережитую трагедию, большинство оставшихся в живых, по мнению Кана, смогли бы вести «нормальную и счастливую жизнь» и не страдали бы настолько, чтобы «завидовать мертвым». Другими словами, ради победы над русскими стоило пожертвовать 10% тогдашнего населения США. Растущее антиядерное движение быстро окрестило эту книгу «моральным трактатом в защиту массовых убийств». Неудивительно, что Стэнли Кубрик в своем антивоенном сатирическом фильме 1964 г. «Доктор Стрейнджлав, или Как я научился не волноваться и полюбил атомную бомбу» использовал Кана в качестве одного из прототипов безумного ученого, которого сыграл Питер Селлерс. Говорят, что Кан потребовал у режиссера гонорар за использование в фильме цитат из его книги.

Однако сценарное планирование получило широкое распространение только после того, как его успешно применил Пьер Вак, глава отдела планирования нефтяной компании Royal Dutch Shell. В начале 1970-х гг. Вак усовершенствовал подход Кана, превратив его в цельную методологию. Цель, по его словам, заключалась не в том, чтобы сделать «правильный прогноз», поскольку это невыполнимая задача во все более неопределенном мире, а в том, чтобы «принять неопределенность, попытаться понять ее и сделать частью наших рассуждений». Не существует одного-единственного будущего, которое ждет своего часа. Будущее — это множество возможных вариантов. Вак начал с определения трех-четырех таких вариантов, из которых как минимум один был консервативным, а другие представляли собой маловероятные, но впечатляющие альтернативы. Затем он разработал подробные сюжетные линии, по которым мог развиваться каждый из них. Основная цель метода состояла в том, чтобы обеспечить готовность организации к этим многочисленным сценариям, например, путем разработки способов преодоления различных последствий. Сценарное планирование помогало избежать «ошибки экстраполяции», когда в основе прогноза лежит предположение, что будущее является линейным продолжением прошлых тенденций.

Вак прославился среди корпоративных стратегов, когда в 1973 г. благодаря сценарному планированию смог предсказать попытку стран ОПЕК ограничить поставки и спровоцировать резкий рост цен на нефть, которые к тому моменту держались примерно на одном уровне уже несколько десятилетий.

Вскоре после этого сценарное планирование завоевало деловой мир. К 1977 г. его использовали уже 20% компаний США из списка Fortune 1000, а к 1981 г. этот показатель вырос почти до 50%. Постепенно метод вышел за пределы корпоративной сферы и начал применяться демографами, государственными ведомствами, активистами экологических кампаний и неправительственными организациями, занимающимися вопросами развития. Тем не менее к нему по-прежнему прибегали в основном как к бизнес-инструменту, позволяющему компаниям получать конкурентное преимущество за счет выявления рыночных тенденций, коммерческих возможностей и снижения финансовых рисков.

Ситуация начала меняться на рубеже тысячелетий в связи с развитием климатологии, которая вывела нашу неистребимую одержимость предсказывать погоду на завтра на новый уровень. После проведения саммита «Планета Земля» в Рио-де-Жанейро в 1992 г. и подписания Киотского протокола в 1997 г. тысячи исследователей начали делать климатические прогнозы на 50 и 100 лет вперед, зачастую используя в своем анализе инструменты сценарного планирования. Вероятные результаты различных сценариев глобального потепления начали захватывать общественное сознание. Какие части Флориды или Бангладеш окажутся под водой, если к 2100 г. средние температуры повысятся на 2, 3 или 6 градусов? Как возможные уровни закисления океана повлияют на глобальное снабжение продовольствием к 2050 г.? Как потенциально ключевые события, начиная от таяния ледяного щита Гренландии или сибирской вечной мерзлоты до массового вымирания тропических лесов Амазонки, могут усиливать друг друга? Доклады Межправительственной группы экспертов по изменению климата помогли переосмыслить значение термина «долгосрочная перспектива» применительно к обществу, выведя его далеко за пределы 5–10-летнего горизонта корпоративного мышления. Сценарии и прогнозы на 2030–2040 гг. теперь считаются краткосрочными, а сценарии на 2080–2100 гг. — долгосрочными. Некоторые пошли еще дальше и стали давать прогнозы повышения уровня Мирового океана и углекислого газа в атмосфере до 2500 г.

По сути, поколение ученых-климатологов и исследователей экологических рисков вырвало сценарное планирование и другие методы прогнозирования из тисков рынка, одновременно с этим расширив общественное сознание до новых горизонтов.

Раздвигая временны́е рамки, в которых было принято размышлять о будущем планеты, они также открыли ментальное пространство для созерцания долгосрочных путей развития человечества. Судьба глобальной цивилизации стала популярной темой фильмов, романов и научных трудов. Сможем ли мы пережить песчаные бури и снежные бураны, когда грянет экологический кризис? Справимся ли с бесчисленными технологическими угрозами, появляющимися прямо сейчас? Или мы обречены на социальный коллапс, а возможно, и на вымирание? Вооружившись двумя инструментами — S-образной кривой и сценарным планированием, — мы попробуем ответить на эти вопросы.

Три пути развития цивилизации

Понимание вероятных траекторий, по которым человечество будет двигаться дальше, занимает центральное место в искусстве долгосрочного мышления. Предположения, которые мы делаем в отношении прогресса или упадка цивилизации, влияют на наши планы, перемещения, выбор карьеры и даже на решение о том, стоит ли заводить детей. Картина потенциальных путей развития на далекую перспективу — это необходимая основа для формирования коллективных и индивидуальных представлений о будущем. С чего же начать размышления о возможных путях гигантской и очень сложной системы, какой является наша глобальная цивилизация?

Имеет смысл начать с того, что мы знаем о судьбах прошлых цивилизаций. Главный вывод, который можно сделать на основе истории, заключается в том, что цивилизации, как правило, развиваются в соответствии с логикой S-образной кривой: рождаются, расцветают и умирают. По словам Люка Кемпа, исследователя рисков из Кембриджского университета, «упадок является нормальным явлением для цивилизаций, независимо от их размера и технологического уровня». Его точка зрения основана на результатах исследования 87 древних цивилизаций за период более 3000 лет. Кемп определяет цивилизацию как общество с сельским хозяйством, многочисленными городами, устойчивой политической структурой и военным господством в своем географическом регионе, а упадок — как фазу быстрой потери населения, идентичности и сложности социально-экономического устройства. Рассмотрев примеры цивилизаций от Финикии и китайской династии Шан до Римской империи и ольмеков, он пришел к выводу, что средняя продолжительность жизни древней цивилизации составляла всего 336 лет (см. рис. ниже).

Почему же рушатся цивилизации? Этому вопросу посвящен огромный массив научной литературы. Возьмем классический пример — шумерскую цивилизацию, возникшую на территории нынешнего Южного Ирака около 3000 г. до н.э., которая могла похвастаться сложными ирригационными системами и впечатляющими городами, такими как Ур и Урук. К 2000 г. до н.э. она практически исчезла. Почему? Основной причиной считается то, что переброска огромных объемов воды на засушливые земли привела к массированному засолению почвы. Найденные археологами записи показывают, что после долгого периода изобилия урожайность пшеницы, а затем и ячменя начала резко падать из-за засоления почвы, но династические правители не обращали на это внимания. Они продолжали расширять каналы, особенно в период Аккадской империи, интенсифицировать сельскохозяйственное производство и запускать помпезные строительные проекты, купаясь в роскоши и славе. Но это требовало колоссальных ресурсов, заметно превышающих возможности местной экосистемы. В конце концов, подобно городу Копан в государстве майя и многим другим, цивилизация шумеров рухнула, уничтожив естественную среду, которая лежала в основе ее прогресса.

Хотя в основном цивилизации распадаются из-за разрушения окружающей среды, это не единственная причина. Например, история той же шумерской цивилизации говорит о том, что свою роль в этом процессе играют власть элит и социальное неравенство. Когда правящие элиты ограждают себя от проблем, которые сами и создают, эти проблемы начинают множиться и в итоге настигают их, будь то в форме экономического краха или социальных волнений. Ряд ученых, например Джозеф Тейнтер, утверждают, что цивилизации в конечном счете рассыпаются под тяжестью собственного устройства, которое становится слишком сложным. Взять хотя бы Римскую империю, где управление и контроль над гигантскими территориями стали настолько дорогими, забюрократизированными и требующими непомерной военной силы, что в какой-то момент империя не смогла поддерживать себя. Другие исследователи указывают на то, что цивилизации гибнут от серьезных климатических изменений, таких как продолжительная засуха. Третьи говорят о внешних факторах, как в случае испанского завоевания Центральной и Южной Америки, принесшего в Империю ацтеков смерть от насилия и эпидемий. Есть также спорные случаи, например цивилизация острова Пасхи: что стало причиной ее гибели — экологическая катастрофа из-за вырубки лесов, как утверждает Джаред Даймонд, нашествие крыс или европейцы, прибывшие на остров в XVIII в.?

Вероятно, пройдет еще какое-то время, прежде чем появится полноценная теория цивилизационного коллапса. Между тем животрепещущий вопрос «Не движемся ли мы к нему сами?» становится все более острым. Число свидетельств надвигающегося крушения современной высоко взаимозависимой глобализированной цивилизации, которую можно проследить с момента подъема европейского капитализма в XVI в., растет с каждым днем. Среди них — таяние ледяных шапок, опустошительные лесные пожары, исчезновение видов, нехватка воды. Точное время коллапса определить невозможно, но все говорит о том, что прямо сейчас мы пересекаем критическую черту стабильности земной системы и вступаем в новый этап, который климатологи Уилл Штеффен и Йохан Рокстрем называют эпохой «тепличной Земли». В то же время эксперты по экзистенциальным рискам предупреждают, что угрозы, исходящие от таких технологий, как искусственный интеллект и синтетическая биология, становятся все более масштабными и могут привести к массовой гибели людей уже в этом столетии. Однако, несмотря на все доказательства, мы упорно продолжаем пребывать в состоянии отрицания. Мы знаем, что Римская империя канула в Лету, но отказываемся думать, а уж тем более признавать, что нас может постичь та же участь.

Однако то, что все цивилизации в конце концов умирают, не означает, что мы не можем на это повлиять. Человеческая история — не линейный сюжет, а непредсказуемая драма, траекторию которой определяют действующие лица, идеи и события. Давайте рассмотрим три возможных пути, по которым может пойти наша цивилизация: упадок, реформы и трансформация. Каждый из них повторяет знакомые очертания S-образной кривой, а вместе они составляют набор вероятных сценариев будущего. Этот набор не является исчерпывающим, однако эксперты в области изучения глобальных рисков считают представленные траектории наиболее вероятными.

Первый путь, по которому мы можем пойти, — это упадок. Чтобы встать на него, нужно просто продолжать жить как ни в чем не бывало и по-прежнему преследовать цели материального прогресса. Довольно скоро мы достигнем точки общественного коллапса, поскольку не сможем ответить на бушующие экологический и технологический кризисы и, не справившись с ситуацией в переломные моменты, подтолкнем цивилизацию к обрыву. Упадок может принимать разные формы: нас могут ожидать темные века, сопровождающиеся социальным хаосом, массовым голодом и институциональным коллапсом (об этом мы поговорим в следующей главе), или же общество может прийти к такому состоянию, которое аналитик глобальных сценариев Пол Раскин называет «мир-крепость», где богатые уходят в закрытые анклавы, оставляя обнищавшее большинство страдать за воротами (вспомните, например, фильм «Голодные игры»).

Второй и наиболее вероятный путь, когда мы реагируем на глобальные кризисы, но неадекватно и фрагментарно, делая кривую лишь более покатой, — это реформы. В этом случае нам удастся сохранить существующее направление развития цивилизации со всеми его проблемами и неравенством в течение десятилетий или даже дольше, но в конечном счете мы достигнем точки перегиба и помчимся с горки вниз, хотя, возможно, и менее крутой, чем в сценарии упадка. Какое-то время будет казаться, что ситуация относительно стабильна, но в действительности это просто продление жизни старой системы и оттягивание неизбежной гибели.

Именно по такому пути в настоящее время идет большинство правительств, особенно в странах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). В ответ на климатический кризис они выдвигают реформистские идеи вроде стратегии зеленого роста и переосмысления капитализма или слепо верят в то, что технологические решения уже не за горами. Эти правительства деловито устанавливают неадекватные цели по сокращению выбросов углерода и ведут международные переговоры, результатом которых становятся слабые компромиссные решения, лишенные механизмов реализации. Одни проводят более масштабные реформы, другие — менее масштабные, но всех объединяет нежелание вносить в экономические и политические системы серьезные изменения, которые позволили бы адаптироваться к новой реальности. В сегодняшнем виде это путь, при котором глобальное потепление менее 2 °C рассматривается как достижение, хотя исследования показывают, что повышение средней температуры Земли более чем на 1,5 °C обернется гибелью 150 млн человек только от загрязнения воздуха. Как отмечает Дэвид Уоллес-Уэллс, «такие большие цифры воспринимаются с трудом, но 150 млн — это 25 Холокостов».

Третий путь, путь трансформации, — это радикальное изменение базовых ценностей и институтов общества. Как показывает диаграмма, зародыши этого возможного будущего уже есть в настоящем — вопрос в том, сможем ли мы перескочить на новую кривую и поддержать ее подъем, на котором произойдет замена старой системы. Это требует активного использования исторических данных для достижения желаемых результатов, в отличие от сценарного планирования, которое обычно предполагает адаптацию к формирующимся вариантам будущего вместо стремления создать это будущее. Такой упреждающий подход иногда называют методом обратного прогнозирования: определите, какое будущее вы хотите, а затем проработайте шаги, необходимые для его достижения.

Существуют разные точки зрения на трансформацию. Некоторые считают, что это сугубо технологический путь, при котором прорывные открытия в сфере высоких технологий изменят направление развития цивилизации — например, позволят человечеству завоевывать космос и колонизировать другие миры, тем самым обеспечивая долгую жизнь нашему виду. Пол Раскин называет трансформацию «новой парадигмой», в рамках которой возникнет глобальное гражданское движение и, как следствие, новая система управления планетарного уровня для преодоления экологического кризиса. В своей книге, как бы взирая из 2084 г., он пишет, что в 2048 г. после бурного периода «всеобщего чрезвычайного положения» 2023–2028 гг. будет основано Содружество Земли. Книга, которую вы читаете прямо сейчас, тоже предлагает путь трансформации, который я называю цивилизацией долгого настоящего. Цель этого пути состоит в создании условий для процветания на Земле грядущих поколений через глубокое укоренение этики долгосрочного мышления. В таком мире старые институты представительной демократии и экономики, зависящей исключительно от роста, утратят доминирующее положение и будут заменены новыми политическими, экономическими и культурными формами, которые мы рассмотрим далее в части III книги.

На траекторию, по которой пойдет цивилизация, будут влиять сдвиги: прорывные инновации или иные события, позволяющие перескочить с одной кривой на другую (на диаграмме обозначены сплошной линией). Это могут быть и новые технологии, такие как блокчейн, и стихийные бедствия, например мощное землетрясение, и возникновение новых политических движений. Недавние климатические забастовки учащихся по всему миру являются ярким примером подобного сдвига. Вполне возможно, что этими повстанцами времени, отстаивающими межпоколенческую справедливость, воспользуется в своих целях существующая система власти: политики начнут приглашать представителей молодежного протеста на публичные трибуны, но поддерживать их требования будут лишь на словах. В этом случае мы получим все тот же путь реформ, который лишь отодвигает наступление упадка. Тем не менее забастовки могут быть использованы сторонниками трансформации в целях создания новых радикальных движений за перемены, как это уже делают бастующие против изменения климата и активисты Extinction Rebellion.

В ближайшие десятилетия все три пути, скорее всего, будут сосуществовать, переплетаясь друг с другом. Наряду с городами и организациями, вовлеченными в трансформацию, мы увидим государства, идущие по пути реформ, и сообщества, переживающие упадок. Мы стоим перед выбором цивилизационного пути, по которому пойдем дальше, и этот выбор мы должны сделать как личности, как члены сообществ, как профессионалы и как граждане. Чем дольше мы откладываем вступление на путь трансформации, тем больше страданий придется пережить человечеству, поскольку наши общества неумолимо соскальзывают вниз по S-образной кривой. Хороший предок должен распознавать гибнущую систему и вместо того, чтобы пытаться передать свою неблагополучную цивилизацию следующему поколению, принять участие в историческом акте закладки в почву семян новой цивилизации, которая сможет вырасти на месте прежней и обеспечить благоприятные условия для жизни в далеком будущем.

Мечты о психоистории

В классическом научно-фантастическом романе Айзека Азимова «Основание», написанном в 1951 г., блестящий статистик по имени Хари Селдон изобретает новую науку и называет ее «психоистория». Анализируя огромные массивы данных, Селдон обнаруживает универсальный метод предсказания будущего галактической цивилизации — от войн до подъема и гибели империй. Используя полученные знания, Селдон понимает, что Галактическая империя, которая правит миллионами миров, переживает упадок, после чего наступит период варварства, который продлится около 30 000 лет, прежде чем новая империя сможет подняться из руин. И хотя уже слишком поздно, чтобы остановить наступление темных веков, при мудром планировании их продолжительность вполне можно сократить до 1000 лет. Зная об этом, Селдон основывает на противоположных концах галактики две новые колонии, названные им «основаниями», которые должны послужить зародышами новой галактической цивилизации.

Психоистория — миф, но это совсем не означает, что будущее человечества покрыто абсолютно непроницаемым мраком. Холистическое прогнозирование помогает выявить повторяющиеся S-образные кривые, которые идут вверх, а потом вниз, отражая природные циклы жизни и смерти. Утверждение, что мы ничего не знаем о будущем, часто становится оправданием апатии и даже главным аргументом идеологии бездействия. Наше видение вероятных контуров грядущего базируется на тысячах научных исследований планетарных и живых систем. Последствия чрезвычайной экологической ситуации уже проявляются в виде засух, экстремальных погодных явлений, растущей нехватки продовольствия и воды у миллионов людей. Последнее особенно касается бедных и маргинализированных сообществ, причем как на богатом Севере, так и на глобальном Юге. Именно они принимают на себя первый удар и страдают больше других. Будущее уже здесь.

В процессе работы над этой книгой, в самые тяжелые моменты, когда казалось, что уже слишком поздно пытаться предотвратить крах нашей недальновидной цивилизации, я вспоминал сюжет Азимова. Он вселяет надежду на то, что мы еще можем вступить на путь трансформации, что на месте близорукой и саморазрушающейся цивилизации еще может возникнуть иная, перекликающаяся с долгосрочным мышлением эпохи Б Джонаса Солка. Мы должны найти способы создать собственные «основания», но только не на дальних рубежах галактики, а прямо здесь, среди суеты нашего общества.