Будут ли грядущие поколения говорить о мудрости предков так же, как и мы? Если мы хотим стать хорошими предками, нужно показать потомкам, как мы совладали с этой эпохой больших перемен и кризисов.

Джонас Солк

Какую память мы оставим людям будущего? Этот вопрос затрагивает самую суть человеческого бытия, пробуждая сильное желание оставить после себя наследие и тем самым бросить вызов смерти. Более полувека психологических исследований показывает, что это почти универсальное для всех стремление возникает, когда мы вступаем в период зрелости. Большинство людей надеются, что их действия так или иначе отразятся на будущем и след, оставленный ими при жизни, не исчезнет после физической смерти. Мало кто хочет, чтобы о нем забыли навсегда.

Но формы наследия могут быть очень разными. Кто-то понимает наследие с эгоцентрической позиции, надеясь, что его будут помнить и прославлять за личные достижения. Таким был подход Александра Македонского, статуи которого воздвигались по всей империи, включая священную для древних греков Олимпию. Наследие, к которому он стремился, заключалось в превознесении своих героических деяний и блестящих побед и почитании подобно богу — желание не удивительное для того, кто утверждал, что является прямым потомком Зевса. Сегодняшние олигархи, которые с помощью благотворительности добиваются, чтобы в их честь называли здания, стадионы и залы музеев, преследуют цели того же рода.

Более распространен семейный формат наследия, передаваемого по завещанию детям, внукам и прочим родственникам, как правило, в виде денег, имущества или семейных реликвий. Именно такой вариант наследия преобладает среди аристократов, желающих сохранить родовые имения, и иммигрантов первого поколения — таких, как мой отец, польский беженец, перебравшийся в Австралию после Второй мировой войны, — которые очень много работают в надежде оставить детям достаточно денег и обеспечить им больше возможностей в жизни, чем было у них самих. Для многих не так важно оставить материальное наследство, как передать свои ценности и культуру, будь то религиозные убеждения, родной язык или семейные традиции.

Однако если мы действительно хотим стать хорошими предками, нам нужно расширить свои представления о наследии и рассматривать его не только как путь к личной славе или нотариальное завещание, но и как практику повседневной жизни, которая принесет пользу всем людям будущего. В основе такой практики лежит трансцендентная философия наследия — стремление к тому, чтобы о нас помнили поколения потомков, которые придут сюда завтра, которые мы не увидим. Эту форму долгосрочного мышления можно культивировать с помощью трех подходов: осознания собственной смертности, даров следующим поколениям и мудрости вакапапа.

Осознание собственной смертности

Что мы знаем о желании и готовности живущих оставить трансцендентное наследие совершенно незнакомым людям? Один из способов найти ответ на этот вопрос — изучить статистику «наследственных даров», когда люди завещают деньги на благотворительные цели. Данные, на первый взгляд, впечатляющие: в США размер таких пожертвований в 2018 г. составил более $40 млрд, а в Великобритании наследственные дары приносят $3,2 млрд ежегодно, причем такие организации, как Cancer Research UK и British Heart Foundation, получают более трети своих поступлений по завещаниям. Но стоит присмотреться, и цифры теряют свой блеск. Хотя 35% британцев уверяют, что хотели бы включить благотворительный дар в завещание, только 6,3% из них действительно делают это. Мы склонны рассматривать наследство в основном как семейное дело, а не как возможность принести пользу тем, кто не является нашими родственниками.

Впрочем, последние исследования поведенческой психологии показывают, как мало нужно для того, чтобы увеличить поток пожертвований в пользу будущих поколений. Все, что для этого требуется, — слегка подтолкнуть нас к осознанию своей смертности, то есть напомнить о бренности существования.

В эксперименте, проведенном под руководством Кимберли Уэйд-Бенцони, одного из ведущих мировых ученых в области принятия межпоколенческих решений, участников разделяли на две группы и предлагали одной из них прочитать статью о человеке, погибшем в авиакатастрофе, а другой — о гениальном русском математике. Затем всем сообщали, что они участвуют в розыгрыше $1000, и предоставляли возможность передать часть выигрыша какой-нибудь из двух благотворительных организаций: одна из них помогала нуждающимся прямо сейчас, другая — заботилась о помощи людям в будущем. В результате прочитавшие о гении математики жертвовали в два с половиной раза больше средств организации, ориентированной на настоящее. Те же, кого статья об авиакатастрофе заставила задуматься о собственной смертности, выделили в пять раз больше средств на благотворительность, ориентированную на будущее.

Другое новаторское исследование показало, что люди, которых побуждали задуматься о личном наследии и просили написать короткое эссе о том, какими бы они хотели запомниться будущим поколениям, были готовы пожертвовать на 45% больше на экологическую благотворительность, чем те, кто не писал такого эссе.

В третьем любопытном исследовании изучались способы стимулирования британцев оставлять в завещаниях более крупные суммы пожертвований благотворительным организациям. Если юрист не спрашивал у клиента, хочет ли тот отдать деньги на благотворительность, то самостоятельно решали сделать это около 6% завещателей. Если же он прямо спрашивал: «Не хотите ли включить пожертвования в свое завещание?», этот показатель возрастал до 12%. А если юрист шел еще дальше и говорил что-нибудь вроде: «Многие наши клиенты включают пожертвования в свои завещания; есть ли какие-то благотворительные цели, к которым вы неравнодушны?», то пожертвования делали уже 17% участников исследования. Таким образом, даже небольшое изменение в формулировке может существенно повлиять на склонность сделать наследственный дар.

Результаты этих исследований позволяют сделать важный вывод. Экономисты обычно исходят из того, что люди «сбрасывают будущее со счетов», не придавая особого значения интересам будущих поколений. Но всего несколько аккуратных подсказок могут изменить ситуацию. Словно в нашем мозге есть некий «рубильник наследия», который нужно просто повернуть. Помогите людям сосредоточить мысли на возможности сделать наследственный дар, и они станут жертвовать охотнее.

Более того, исследования показывают, что размышления о смерти и о том, какими мы хотим остаться в памяти потомков, могут принести огромную социальную пользу, помогая стимулировать межпоколенческую заботу и чувство ответственности. Это сильно противоречит культуре отрицания смерти, которая пронизывает западное общество. Мы тратим немало энергии на то, чтобы оградить себя от смерти, в отличие, скажем, от Средневековья, когда стены церквей были расписаны пляшущими скелетами, а люди носили броши в форме черепа (так называемые memento mori) в качестве напоминания о том, что жизнь может прерваться в любой момент. Мы не привыкли говорить о смерти с нашими детьми, мы запираем пожилых людей в домах престарелых, подальше от глаз, а рекламная индустрия твердит, что можно оставаться вечно молодыми. Возможно, пришло время начать больше говорить о смерти.

Важно также понимать, чего исследования не показывают. Они ничего не говорят о том, что, представляя самих себя в старости, можно продвинуться в деле заботы о будущих поколениях. Растет число исследований, в которых людям предлагают сгенерированные компьютером их собственные будущие образы, морщинистые и седовласые, и это побуждает испытуемых сокращать текущие расходы и больше откладывать на пенсию. Но ни одно из подобных исследований не показывает, что такая игра воображения влияет на оформление наследственного дара. Что действительно необходимо, так это подталкивать людей думать о своей смертности, а не о выходе на пенсию.

Хотя нет сомнений в том, что подталкивание к осознанию смертности эффективно, исследования поведенческих психологов в лабораторных условиях могут показаться далекими от действительности. Например, наследство рассматривается ими как финансовое решение, принимаемое в конце жизни, хотя оно в равной степени может включать посадку деревьев, переход на растительную диету или участие в уличных протестах в защиту системы здравоохранения.

Чтобы начать обдумывать такие возможности, можно задать себе один глубокий вопрос о наследии, который впервые сформулировал мыслитель Стюарт Брэнд: «Что, с точки зрения потомков, мы могли бы сделать для них?» Задумайтесь над этим вопросом, почувствуйте его хватку и пронзительный взгляд будущего. Каким бы ни был ваш ответ, вы ощутите призыв к действию.

Плата вперед: дары грядущим поколениям

Подталкивание к осознанию смертности может вызывать немедленные изменения в поведении человека, но вряд ли способно привести к глубокому психологическому сдвигу, необходимому для укоренения в обществе ценностей хорошего предка. Так как же установить более глубокую связь с еще не родившимися людьми и планетой, на которой им предстоит жить? Ответ: обратившись к древней практике обмена дарами.

В большинстве традиционных обществ дарение подарков возникло как ритуальная практика, направленная на укрепление общинных связей и обеспечение хороших отношений между племенными группами. Иногда это был прямой обмен: вы дарили трубку, а взамен получали шкуру животного. Но во многих культурах, например у народа массим, населяющего острова Тробриан близ Новой Гвинеи, дары передавались не напрямую из рук в руки, а путешествовали по архипелагу. В церемониальном обмене, известном как «кула», который около века назад изучал антрополог Бронислав Малиновский, ожерелья из красных раковин (женские украшения) передавались по часовой стрелке, а браслеты-раковины (украшения мужские) — против часовой, от острова к острову, от общины к общине.

Создание трансцендентного наследия для людей будущего — это что-то вроде непрямого обмена дарами, только не в пространстве, а во времени. Такой обмен можно встретить в нашей повседневной жизни — например, когда родители отдают другим семьям поношенную детскую одежду. Мои дети часто носят куртки и обувь, которые достались им от более старших детей из нашего района, и, как только вещи становятся малы, мы передаем их дальше. В широком смысле все мы являемся получателями подарков от предыдущих поколений: от рабочих, строивших дороги и канализацию, которыми мы пользуемся каждый день; от ученых-медиков, нашедших лекарства от оспы и бешенства; от всех тех, кто боролся с рабством и за избирательные права; от композиторов, написавших музыку, способную вызывать у нас слезы. Как писал анархист и географ XIX в. Петр Кропоткин:

В течение тысячелетий миллионы людей работали, расчищая леса, осушая болота, прокладывая дороги, устраивая плотины на реках… Везде, где пересекаются дороги, возникли и разрослись города с их сокровищами промышленности, искусства и науки. Целые поколения людей, родившихся и умерших в нищете, униженных и оскорбленных господствующими классами, истомленных трудом, завещали нашему веку это огромное наследство.

Хотя мы не всегда признаем это наследство, наша жизнь во многом строится на дарах, полученных от предков. Трансцендентное наследие является данью, которую мы платим. Но вместо того, чтобы расплачиваться за прошлое, мы платим вперед, становясь дарителями для будущих поколений.

Подарок — это идеальное воплощение первоначального значения слова legacy («наследие») в английском языке, которое уходит корнями в средневековую Европу. Легат (от лат. legatus — посол) был папским посланником, несущим важные вести в дальние страны. Таким образом, человека, оставляющего потомкам наследие, можно рассматривать как посланника во времени, отправляющего дары из настоящего в далекое будущее.

Вряд ли есть более высокое призвание, чем стремление оставить дар для тех, кто придет сюда завтра, дар, который оправдает наше место в великой цепи жизни, связывающей нас с первыми клеточными организмами и неизвестными формами, в которые мы эволюционируем через тысячелетия. Мы получили необыкновенные дары от прошлых поколений живых существ, но ни один из них не сравнится с планетой, на которой есть все, чтобы мы могли дышать, питаться и процветать. Как минимум мы должны передать ее в хорошем состоянии тем, кто придет за нами, чтобы не остаться в их памяти виновниками биологической халатности или инициаторами массового вымирания. Неужели мы хотим, чтобы нас запомнили именно так? «Мы — первое поколение, которое осознает, что столкнулось с беспрецедентными глобальными экологическими рисками, но в то же время и последнее поколение, у которого есть реальный шанс что-то с этим сделать», — предупреждает специалист по экосистемам Йохан Рокстрем. Время для того, чтобы оставить наследие, которым мы сможем гордиться, уже на исходе.

Идея сделать подарок поколениям потомков является сильным мотивом для многих людей, независимо от того, будет ли это процветающая планета, мирная эпоха или что-то иное. И все же почувствовать глубокую личную связь с еще не родившимися обитателями Земли, которых мы никогда не встретим и не сможем посмотреть им в глаза, очень непросто. Их жизнь настолько далека, абстрактна и непознаваема, что почти невозможно встать на их место и проникнуться к ним заботой. Сопереживание будущим поколениям, возможно, является одним из самых больших моральных вызовов.

Есть ли какой-то способ преодолеть этот разрыв? Да, способ есть, и он коренится в древних традициях поклонения предкам.

В поисках вакапапа (при участии моей дочери)

Почитание предков — это нить, пронизывающая всю историю человечества. Христианский Ветхий Завет, древнеиндийский эпос Махабхарата и скандинавские Эдды содержат длинные генеалогические списки, которые прослеживают родословные в далеком прошлом. Само исландское слово «эдда» означает «прабабушка»: саги представляют собой истории, которые поколения бабушек рассказывали своим внучатам. Среди них был и миф о Валгалле — огромном зале для пиров, крытом боевыми щитами, куда попадали те, кто погиб славной смертью в бою, чтобы присоединиться к предкам. Викинги верили, что духи предков судят о них по героическим деяниям, и стремились, чтобы их помнили те, кто придет после. Археологи обнаружили в Китае следы поклонения предкам, насчитывающие более 4000 лет, в том числе сосуды, которые использовались для ритуальных жертвоприношений: в качестве подношений духам мертвых убивали врагов, захваченных на войне. В современном Китае об умерших предках тоже не забывают, хотя ритуалы стали не такими ужасными. Например, во время ежегодного «Фестиваля голодных призраков» для умерших членов семьи оставляют места за столом и закатывают роскошный пир, чтобы удовлетворить их вечные аппетиты. Такие ритуалы укрепляют сыновнюю почтительность — один из ключевых идеалов конфуцианской этики, который и сейчас остается важным элементом китайской культуры.

Поклонение предкам предлагает нам обратиться из настоящего в прошлое, что на первый взгляд сильно отличается от идеи наследия, когда мы представляем, как наши потомки смотрят на нас из будущего и судят о наших действиях в настоящем. Однако традиция почитания предков создает мощную связующую цепь между поколениями, двигаться по которой можно как вперед во времени, так и назад. Об этом свидетельствует и пословица маори, в которой время словно переворачивается: «Киа вакатомури тэ хаэре вакамуа», что буквально означает: «Я иду назад в будущее с глазами, устремленными в прошлое». Мировоззрение маори основано на подвижном восприятии времени, которое растворяет «вчера», «сегодня» и «завтра» друг в друге, требует уважать традиции и верования прошлых поколений и помнить о тех, кому еще предстоит родиться. Все присутствуют здесь и сейчас: и мертвые, и живые, и нерожденные. «Все мы внуки и все мы предки, — говорит адвокат и защитница прав детей маори Джулия Вайпути. — То, что побуждает меня делать мир лучше, чем он был до нас, — это мокопуна ("будущие поколения")».

Наиболее известным примером такого мышления является вакапапа — маорийская концепция, которая описывает непрерывную линию жизни, соединяющую нас с прошлым, настоящим и будущим. В традиционной культуре маори родословная человека может быть представлена в виде та-моко — татуировки на лице или других частях тела. Наная Махута, первая женщина-политик в парламенте Новой Зеландии с та-моко на лице, описывает ее как демонстрацию того, «кто я, откуда родом и какой вклад собираюсь внести».

По словам эксперта по лидерству и писателя Джеймса Керра, сборная Новой Зеландии по регби пытается жить в соответствии с философией вакапапа, которая побуждает их одновременно представлять игроков, которые были до них, и создавать наследие для тех, кто придет после:

Существует фундаментальная духовная концепция маори под названием вакапапа, что означает длинную неразрывную цепь людей, стоящих рука об руку от начала времен до скончания вечности. И солнце светит всего лишь мгновение, приходящееся на наше время. Наша обязанность и ответственность — пополнить полученное наследие. Наша первейшая обязанность — быть хорошими предками.

Хотя вакапапа является частью взаимосвязанных концепций маори, таких как ванау («расширенная семья») и венуа («земля» или «плацента»), очевидно, что и сама по себе она способна стать кросс-культурным феноменом, помогающим людям в разных уголках мира осознать себя звеном бесконечной цепи живых, умерших и еще не рожденных. Но внедрить такое мышление в жизнь довольно непросто, поскольку западная культура успешно разорвала глубокое чувство связи поколений. Подобно тому, как дети в романах Филипа Пулмана «Темные начала» отделены от своих деймонов — воплощений души в виде разных животных, — мы отрезаны от наших предков и будущих наследников. Мы настолько заняты жизнью в настоящем, заперты в клетке дедлайнов и коротких сообщений, что даже мысль об огромной цепи человечества, протянувшейся сквозь космологическое время, и о нашей роли промежуточного звена в ней может показаться дикой и непонятной. Наша индивидуалистическая культура в духе «помоги себе сам» делает восприятие этой мысли еще более сложной задачей. В результате мы разрываем связи между поколениями и сужаем временны́е горизонты до настоящего. Если мы и задумываемся о том, чтобы оставить наследие, то оно, как правило, ограничивается одним-двумя поколениями и не выходит за рамки нашего генеалогического древа.

Однако, проявив воображение, можно найти способы приобщения к силе вакапапа. Пожалуй, самым эффективным из тех, что мне довелось опробовать самому, был иммерсивный семинар по философии наследия, проведенный The Long Time Project. Семинар был организован активистами Эллой Солтмарш и Ханной Смит, вдохновлен экологом Джоанной Мейси и назывался «Слои человека». Хотя наилучший эффект достигается в группе, испытать его можно и в одиночку.

Для начала вам нужно выйти на открытое пространство, закрыть глаза и сделать шаг назад, представляя близкого человека старшего поколения: кого-то из родителей, бабушек или дедушек. Затем сделайте еще один шаг назад и представьте этого человека в зрелом возрасте, какими были его жизнь, мысли и чувства, надежды и трудности. Через минуту сделайте третий шаг назад и представьте себе его пятый день рождения: присутствующих людей, выражения их лиц, эмоции, витающие в воздухе. На семинаре я представлял своего отца в пятилетнем возрасте, его жизнь в польской деревеньке, всего за год до того, как Вторая мировая война перевернула все. Я слышал смех, чувствовал теплые бабушкины объятия, вкус первой весенней земляники.

На следующем этапе вы возвращаетесь в исходную точку и представляете кого-то из младшего поколения, кто особенно дорог вам: собственного ребенка, племянницу, крестника. Точно так же с закрытыми глазами сделайте шаг вперед и визуализируйте его лицо, услышьте его голос, вспомните, что он любит делать. Затем сделайте еще один шаг вперед и перенеситесь на 30 лет в будущее: что происходит в его жизни, какие у него радости и беды, как выглядит мир вокруг? Наконец, сделайте последний шаг и представьте праздник по случаю его 90-летия. Вокруг него дети и внуки, близкие друзья, соседи и коллеги. Вот он встает, слегка пошатываясь, с бокалом в руке и собирается сказать тост, но взгляд его натыкается на вашу фотографию на каминной полке, и вдруг вместо тоста он решает рассказать собравшимся о том наследии, которое вы оставили ему: чему он у вас научился, как вы его вдохновляли.

После этого нужно сесть и написать речь, которую произнесет ваш потомок, — речь в память о вас, его ушедшем предке.

Это упражнение может показаться сложным, особенно тем, кто склонен думать о будущем в мрачных тонах. Некоторых оно буквально доводит до слез. Но в то же время это прекрасный способ визуализации и персонализации будущего, которое так легко оставить далекой абстракцией.

Когда я представлял, как моя 10-летняя дочь превращается в 90-летнюю старуху, меня посетило откровение. Это был момент вакапапа. Впервые в жизни я глубоко ощутил себя частью всеобщей цепи человечества. Я задумался о том, какой мир хотел бы оставить не только дочери, но и всем будущим поколениям, — в моей визуализации их олицетворяли люди, присутствующие на юбилее. Я осознал, что моя дочь не просто изолированная личность, а часть сложной паутины отношений, которые и есть ее будущее: все эти люди в комнате, природа за ее стенами, воздух, которым они дышат. Забота о жизни дочери стала означать для меня заботу обо всем живом. Глубокие размышления о семейном наследии, как выяснилось, могут перекинуть мостик к его трансцендентному осмыслению и помочь нам выйти за рамки родового сознания.

Трансцендентную связь с будущим может обеспечить не только родной ребенок — таким потенциалом обладают любые отношения, в которые мы вовлечены. Когда мы чувствуем эмпатию к конкретному сообществу людей, как в случае с новозеландскими регбистами, это позволяет нам ощутить солидарность с его будущими членами и проявить заботу о них в виде оставленного наследия. Мы можем явственно представить себе этих людей; мы почти знакомы с ними. Независимо от того, что объединило людей — спорт, вероисповедание, культура, география или политика, — нас мотивирует чувство общей истории и общий нарратив, мы начинаем действовать в интересах общей судьбы. Именно так сила эмпатии может пронизывать толщу времени, помогая нам вырваться из смирительной рубашки эго, сломать ограничения краткосрочного подхода.

Взращивание наследия для завтрашнего дня

Из шести способов развития долгосрочного мышления, представленных в этой книге, философия наследия ближе всего к исходной идее Джонаса Солка о хороших предках. Мы вступаем в отношения с будущими поколениями и буквально начинаем ощущать на себе их пристальный взгляд. Нам очень повезло, что люди обладают глубоким психологическим стремлением оставить наследие для потомков, и теперь мы знаем, как активировать его: мудрость вакапапа, дары грядущим поколениям и своевременные подталкивания к осознанию смертности запускают желудевое мышление.

Перед нами стоит экзистенциальный выбор: какими мы хотим остаться в памяти потомков и кому будет предназначаться наше наследие? Вряд ли мы сможем стать хорошими предками, следуя эгоцентричному желанию прославить в веках свои достижения или сводя идею наследия к семейному наследству, каким бы заманчивым оно для нас ни было. Как отец двоих детей я хорошо понимаю желание оставить что-то после себя членам семьи, особенно финансы, которые создают видимость безопасности в этом нестабильном мире. Однако если мы надеемся, что человечество — в том числе и наши кровные потомки — выживет и будет процветать в XXI в. и далее, то должны расширить понимание наследия и использовать более трансцендентный подход.

У индейцев-апачей есть поговорка: «Мы наследуем землю не от предков, мы берем ее в долг у детей». В конце концов, судить нас будут все будущие дети, не только наши собственные.

Наследие — это не то, что мы оставляем, а то, что мы взращиваем на протяжении всей жизни. Это не просто последняя воля, записанная в завещании, а ежедневная практика. Мы приумножаем свое наследие как родители и друзья, как работники и граждане, как творцы и активисты, как члены сообществ. Речь идет о том, чтобы помнить о последствиях наших действий, будь то шопинг или голосование на выборах, для отдаленного будущего; о передаче мира, пригодного для жизни и процветания; о посадке желудей от имени тех, кто еще не пришел.

Нас могут вдохновить те, кто уже встал на этот путь. Например, Вангари Маатаи, профессор медицины из Кении, первая африканская женщина, получившая Нобелевскую премию мира. В 1977 г. она основала в Кении движение «Зеленый пояс», преследующее две цели: расширение прав и возможностей женщин и возрождение природы родной страны. К моменту своей смерти в 2011 г. она успела обучить более 25 000 женщин навыкам лесоводства и посадить 40 млн деревьев. Ее наследие процветает до сих пор: движение насчитывает свыше 4000 общественных групп по всей стране и проводит кампании за устойчивое жизнеобеспечение Африки. Отличный пример того, что значит быть хорошим предком.