В трех часах езды к западу от Токио, в горах рядом с горячими источниками расположился отель под названием Nishiyama Onsen Keiunkan. Это самый старый отель мира: принимать гостей в номерах с традиционными татами на полу здесь начали еще в 705 г. Япония вообще славится предприятиями с тысячелетней историей, в числе которых можно встретить пивоварни, мастерские по пошиву одежды и небольшие фирмы, специализирующиеся на строительстве усыпальниц. В стране свыше 3000 компаний, возраст которых составляет 200 лет и более. Это по большей части семейные предприятия, где из поколения в поколение передается не только право собственности, но и традиции, обеспечившие столь продолжительное существование бизнеса.

Долгосрочное видение характерно и для крупных японских корпоративных игроков, таких как технологический гигант SoftBank. «Мы создаем компанию, которая сможет расти и через 300 лет», — говорит ее основатель Масаёси Сон. Его флагманский фонд Vision Fund стоимостью $100 млрд осуществляет долгосрочные инвестиции в такие секторы, как робототехника, беспилотные транспортные средства, спутниковые технологии и геномика. Сон — большой поклонник ИИ, считающий, что «золотая лихорадка в этой сфере не за горами» и вскоре «Земля превратится в один большой компьютер».

Как и Уоррен Баффетт, Сон служит живым доказательством того, что в корпоративном мышлении все больший вес приобретает долгосрочность. «Компании, ориентированные на долгосрочные перспективы, демонстрируют более высокие финансовые результаты со временем», — говорится в отчете консалтинговой фирмы McKinsey. Компании, которые сосредотачиваются на долгосрочном росте и инвестируют в исследования и разработки, опережают конкурентов, зацикленных на квартальных целях и цене акций. В 2001–2014 гг. доходы таких компаний были выше на 47%, а прибыль — на 81%, и с финансовыми кризисами они справлялись не в пример лучше, чем их близорукие конкуренты. Долгосрочный подход полезен и для экономики: по оценкам McKinsey, если все публичные компании примут такой стратегический подход, ВВП США будет больше на 0,8% в год.

Здесь самое время сделать паузу.

У подобной статистики есть серьезный недостаток: она предполагает, что цель долгосрочного мышления — финансовая отдача и экономический рост. В этой главе мы рассмотрим альтернативную точку зрения, ориентированную на совершенно иную цель — создание глобальной экономики, удовлетворяющей потребности человека в пределах биофизических возможностей планеты поколение за поколением. Речь идет о стремлении к «экологической цивилизации», которую экономический мыслитель Дэвид Кортен описал как цивилизацию, способную «обеспечить материальный достаток и духовное изобилие для всех в балансе с регенеративными системами живой Земли».

Действительно ли можно преодолеть зависимость от финансовой выгоды, роста ВВП, потребительской культуры и взять на вооружение экономическую концепцию, в которую заложено трепетное отношение к живой природе? Как раз это и пытаются сделать экономические повстанцы времени. Речь идет не об известных инвесторах, таких как Сон и Баффетт, а о растущей группе экологически мыслящих экономистов, градостроителей и передовых социальных предпринимателей по всему миру — от Бразилии до Бангладеш и Бельгии. Успешность их инициатив не гарантирована, ведь они стоят во главе пока еще хрупкого, зачаточного восстания, которое легко может потерпеть неудачу в сражении с существующей системой. Честно говоря, исторически шансы не на их стороне. Но их борьба дает надежду всем, кто стремится создать мир, пригодный для потомков. Итак, какие же проблемы стоят перед ними? Как мыслят и что делают эти люди, чтобы проложить путь долгосрочной регенеративной экономике?

Спекулятивные финансы и большая игра на понижение

Вкратце проблема заключается в следующем: краткосрочность встроена в генетический код неолиберальной парадигмы, которая доминирует в экономической мысли с 1980-х гг. в результате победы идеологии свободного рынка, провозглашенной Маргарет Тэтчер и Рональдом Рейганом.

Одним из закономерных следствий этой идеологии стало рождение новой эры спекулятивного капитализма. Финансовое дерегулирование, за которое ратовали неолиберальные экономисты, такие как Милтон Фридман, открыло возможности для быстрого заработка на рынках, но привело к серии катастрофических бумов и крахов. Достаточно упомянуть черный понедельник 1987 г., азиатский финансовый кризис 1997 г., пузырь доткомов, лопнувший в 2000 г., и глобальный финансовый кризис 2008 г., в результате которого миллионы людей лишились не только средств к существованию, но и своих домов. С 1970 по 2016 г. средний срок владения акциями на Нью-Йоркской фондовой бирже сократился с пяти лет до четырех месяцев. Сужению финансовых временны́х горизонтов способствовали цифровые технологии: в 1815 г. Ротшильды использовали почтовых голубей для доставки новостей в целях торговли на результатах битвы при Ватерлоо, а современные оптоволоконные и беспроводные сети позволяют проводить сделки с акциями меньше чем за одну миллисекунду (в 300 раз быстрее, чем мы моргаем). Это эпоха «большой игры на понижение», быстрых денег и мгновенной алгоритмической торговли.

Краткосрочный подход столь же заметен и в неолиберальном стремлении осадить государство посредством приватизации. С 1990-х гг. миллиардные государственные активы, включая железнодорожные сети, системы водоснабжения и электростанции, активно продавались в частные руки, зачастую под давлением Международного валютного фонда, причем как в богатых, так и в бедных странах. Это могло быть полезным для решения проблемы государственного долга, но означало долгосрочную потерю государственных активов, которые должны были стать общим наследием будущих поколений.

Рост влияния финансового сектора также способствовал укоренению краткосрочности. К 2011 г. 45 из 50 крупнейших транснациональных корпораций мира представляли банковский или страховой сектор. Постепенно становясь доминирующими акционерами крупных производственных, горнодобывающих и сервисных компаний, они стали склонять их к краткосрочности с помощью двух золотых показателей финансовой выгоды: акционерной стоимости и рентабельности инвестиций. Крупные инвесторы начали повышать целевые показатели рентабельности инвестиций для контролируемых компаний, заставляя их ориентироваться на достижение финансовых целей с горизонтом всего несколько месяцев или даже недель.

Неолиберализм предложил миру экономическую модель, отрицающую реальность будущего. Однако было бы несправедливо возлагать всю вину за такую недальновидность на сторонников свободного рынка и трейдеров с Уолл-стрит, уверенных, что «жадность — это хорошо». Три основные модели экономического развития, которые преобладали после Второй мировой войны, — неолиберализм, его предшественник кейнсианство и марксизм, — объединяет вера в бесконечный экономический рост как средство прогресса. Именно эта основополагающая вера представляет самую большую проблему для обеспечения долгого будущего человечества. Как сказал экономист Кеннет Боулдинг в начале 1970-х гг., «любой, кто верит, что экспоненциальный рост может продолжаться бесконечно в конечном мире, либо сумасшедший, либо экономист».

Слова Боулдинга, возможно, очень не понравились некоторым экономистам, но они знаменовали появление нового экономического мышления, которое ставило во главу угла долгосрочные интересы людей и самой планеты.

Лоракс, «пончик» и подъем экологической экономики

Критический взгляд Боулдинга на рост нагляднее всего объяснил детский писатель доктор Сьюз в своей книге 1971 г. «Лоракс», ставшей уже классикой. Названная журналом Nature «своего рода "Безмолвной весной" для детской площадки», эта книга рассказывает историю о том, как некто по имени Находкинс прибывает в сказочную страну изобилия и начинает бизнес по производству и продаже изобретенного им универсального изделия «всемнужка», сделанного из шелковистых листьев местных деревьев. Дух и хранитель леса Лоракс пытается помешать вырубке деревьев, но безрезультатно. Находкинс помешан на увеличении своей извергающей дым фабрики, груженых фур и, конечно, прибыли. Он все время твердит: «Мне нужно расти, и я расту». Вскоре деревья изводятся начисто, дикая природа исчезает, вода становится грязной, а Находкинс сворачивает свой бизнес. Единственный утешительный момент в этой печальной экологической притче появляется в самом конце, когда мальчику дают последнее уцелевшее семечко, чтобы он мог возродить уничтоженную природу.

Эта история содержит суровое предупреждение для современной глобальной потребительской экономики, которая стремится стать все больше, несмотря на разрушительные долгосрочные последствия: непрерывный экономический рост в качестве цели рано или поздно уступит логике «Лоракса».

Пожалуй, доктора Сьюза можно назвать одним из первых повстанцев времени в сфере экономики. И он не одинок. Как раз в то время, когда «Лоракса» начали читать детям перед сном по всей Северной Америке и Европе, в экономике стало формироваться новое направление с не менее радикальной повесткой. Сегодня это направление хорошо известно как экологическая экономика, но много лет оно находилось в безвестности. Когда я сам изучал экономику в начале 1990-х, а затем недолгое время работал финансовым журналистом, мне ни разу не довелось услышать этот термин. Однако сегодня экологическая экономика начинает пробиваться в мейнстрим, и это хорошая новость, поскольку она предлагает базу для долгосрочного экономического видения тем, кто стремится стать хорошим предком.

Знаковым моментом в истории возникновения экологической экономики является публикация в 1972 г. доклада «Пределы роста», в котором группа системных мыслителей из Массачусетского технологического института во главе с Донеллой Медоуз и Деннисом Медоузом с помощью компьютерного моделирования показала, что «если нынешние тенденции роста мирового населения, индустриализации, загрязнения окружающей среды, производства продуктов питания и истощения ресурсов останутся неизменными, то пределы роста на нашей планете будут достигнуты в течение ближайших 100 лет». Авторы доклада пришли к выводу, что наиболее вероятным результатом будет цивилизационный коллапс и фундаментальное снижение благосостояния людей, хотя серьезные изменения в политике могли бы обеспечить плавный переход к экономике построста.

В момент публикации большинство экономистов встретили исследование с недоверием и насмешкой, но сегодня многие признают, что оно было пророческим. Одним из популяризаторов нового видения был экономист-эколог Герман Дейли. Его решающий аргумент (вроде бы простой, но в то же время радикально меняющий взгляды) заключается в том, что экономика — это подсистема более крупной системы, биосферы, которая сама по себе конечна и не увеличивается в размерах, а значит, материальное производство не может расти вечно. «Человечество, — говорит Дейли, — должно совершить переход к устойчивой экономике, которая учитывает биофизические ограничения, присущие глобальной экосистеме, чтобы продолжить функционировать в долгосрочной перспективе». По сути, это означает не использовать ресурсы Земли и не плодить отходы быстрее, чем они могут быть, соответственно, восстановлены или поглощены естественным путем.

Звучит разумно и отражает стремление к процветанию планеты, которое обсуждалось в главе 8, но вы вряд ли найдете упоминания об экологической экономике в стандартных экономических учебниках, где экологические последствия использования ресурсов обычно считаются «внешними факторами», своего рода сопутствующим ущербом, который не учитывается ценовыми сигналами рынка, — а базовые модели, такие как круговой поток доходов, никак не связывают экономику с биосферой. Дейли рассказывает историю о своей работе во Всемирном банке над отчетом о мировом развитии за 1992 г. под названием «Развитие и окружающая среда». Первая версия отчета содержала диаграмму, представляющую собой квадрат с надписью «Экономика». Дейли предложил нарисовать еще один квадрат, большего размера, с надписью «Окружающая среда», показывающий, что экономика является подмножеством биосферы и подчиняется ее ограничениям. Когда он получил очередную версию отчета, то увидел, что внешний для «Экономики» квадрат действительно появился, но без какой-либо надписи, а в финальной версии отчета удалили и его. Все, так сказать, вернулось на «квадраты» своя.

К счастью, времена изменились, и бунт в экономике сейчас в самом разгаре. Появляются новые модели — экономика замкнутого цикла, плюралистическая экономика, экономика для общего блага, движение против экономического роста и другие, — которые ставят под сомнение старую экологически слепую парадигму и то, что Дейли называет «манией роста». Среди этих альтернатив выделяется модель под названием «пончик», созданная экономистом Кейт Рауорт (примечание: это моя жена). «Пончик» (см. рис. ниже), уже взятый на вооружение городами, правительствами, прогрессивным бизнесом и активистами по всему миру, состоит из двух концентрических колец. Внешнее кольцо — это «экологический потолок» из девяти планетарных ограничений, определенных группой исследователей земных систем, в которую входили Йохан Рокстрём и Уилл Стеффен. Превышение ограничений, таких как изменение климата или утрата биоразнообразия, угрожает вывести из равновесия нашу точно сбалансированную планетарную систему, поддерживающую жизнь. За пределами же внутреннего кольца «пончика», или «социального фундамента», начинается дефицит базового благосостояния, когда людям не хватает жизненно необходимых вещей, таких как еда, жилье и образование.

Рауорт утверждает, что основной целью экономических систем должен быть не бесконечный рост ВВП, к которому стремится большинство правительств, а выход в «безопасное и справедливое пространство для человечества», расположенное между двумя кольцами. Другими словами, эта цель — удовлетворение человеческих потребностей выше уровня социального фундамента (чтобы никто не остался в дырке от бублика-пончика), но без превышения экологического потолка. Где же находимся в настоящий момент мы? Глобально мы терпим фиаско по обоим показателям, имея дефицит по всем 12 социальным параметрам и превышая как минимум четыре планетарных ограничения. Это и есть настоящий портрет человечества XXI в., шокирующее групповое селфи нашего времени.

Для хорошего предка совершенно очевидно, что стремление удержаться внутри «пончика» воплощает трансцендентную цель процветания единой планеты, поскольку ограничивает удовлетворение потребностей нынешнего и будущих поколений возможностями систем жизнеобеспечения Земли. Эта цель полностью соответствует идее о том, что для создания условий существования для тысяч будущих поколений нужно начать учиться у природы и заботиться об окружающем мире, который, в свою очередь, позаботится о наших потомках. «Пончик» открывает путь для победы над краткосрочностью: мы должны не ограничиваться только развитием чувства глубокого времени, а проявлять заботу о пространстве, нашем единственном планетарном доме. Это компас, стрелка которого указывает путь обществу к благополучным столетиям. Как отмечает Рауорт, «это единственный пончик, который в долгосрочной перспективе действительно полезен для нашего здоровья».

Итак, переход от бесконечного роста ВВП к процветанию в состоянии баланса между социальными и планетарными ограничениями кажется очевидным выходом. Что предпринимают повстанцы времени для превращения этой цели в реальность?

Расширение временных горизонтов в корпоративной экономике

Он хотел стать священником, но в итоге оказался в кресле генерального директора Unilever, британско-нидерландского конгломерата, крупнейшего в мире производителя товаров для дома — от мыла Dove до майонеза Hellmann's. В 2009 г., едва вступив в эту должность, Пол Полман ошеломил акционеров отменой квартальной отчетности. Этим он освободил компанию от необходимости каждые три месяца доказывать, что она достигает трех заветных целей: по продажам, прибыли и доле рынка. «Просто я понял, что меня не уволят в первый же день», — сказал Полман, объясняя свой решительный поступок. Вплоть до ухода в отставку в 2019 г. он возглавлял крестовый поход за устойчивое развитие Unilever, увеличив долю экологически чистых источников сырья, таких как пальмовое масло и соевые бобы, с 10 до 56%. Все это было частью плана по созданию бизнеса, в котором ценности и цель имеют не меньшее значение, чем финансовый результат. По его словам, «этика, правильные с позиции долгосрочной перспективы шаги и забота о своем сообществе — это действительно то, что нужно, чтобы управление бизнесом стало ответственным».

Хотя Полмана иногда и критиковали за недостаточную активность и непоследовательность действий на пути к устойчивому развитию, его приверженность служению на благо будущих поколений гораздо искреннее, чем у большинства руководителей компаний. Все больше бизнес-лидеров со знанием дела прибегают не только к гринвошингу (позиционированию компании, товара или услуги как экологичных без достаточных на то оснований), но и к тому, что я называю лонгвошингом (выработке долгосрочной стратегии, направленной главным образом на улучшение финансовых показателей, а вовсе не на благополучие завтрашнего мира).

Если мы хотим привить экономике более долгосрочное мышление, которое позволит нам удержаться в границах «пончика», то не стоит полагаться на добровольные инициативы прогрессивных бизнесменов, таких как Полман: их все еще слишком мало, и к тому же они обязаны соблюдать интересы компаний, которые на сегодня связаны по рукам и ногам максимизацией доходов акционеров (это касается и Unilever). Первый шаг, который нам нужно сделать, — это заставить правительства изменить правила игры с помощью нормативных актов, расширяющих временны́е горизонты в корпоративной экономике.

Одним из решений может стать ограничение краткосрочности спекулятивного капитализма путем налогообложения сделок с ценными бумагами в зависимости от срока владения ими. Культуролог и бывший генеральный директор технологической компании из Кремниевой долины Джереми Лент предлагает следующую систему налоговых ставок: 10% — если акции держат менее одного дня, 5% — менее года, 3% — менее 10 лет, 1% — менее 20 лет, и 0% — более 20 лет. «Индустрия финансовых услуг преобразится в одночасье, — говорит он. — Высокочастотная торговля акциями и дневные трейдеры просто исчезнут, а на смену краткосрочной ориентации фондового рынка придут тщательно продуманные долгосрочные инвестиционные решения». Это позволило бы привлечь намного больше инвестиций в секторы с длительными периодами окупаемости, например в сферу возобновляемых источников энергии. Лидером такого «временнóго регулирования» является на сегодня правительство Франции: оно ввело налог на высокочастотную алгоритмическую торговлю, если изменение позиции производится менее чем за полсекунды.

Еще одно возможное решение — оспорить фактическую обязанность компаний максимизировать акционерную стоимость. Корпорации постоянно утверждают, что не могут, даже если бы хотели, сделать долгосрочные экологические цели приоритетными из-за давления со стороны акционеров, требующих максимизации прибыли и угрожающих в противном случае судебным преследованием. Однако все могло бы измениться, если бы уставы компаний юридически обязывали их поступать иначе. Надо полагать, что в ближайшем будущем лишь немногие национальные правительства смогут решиться на такие изменения законодательства, однако движение B Corps показывает, как это можно сделать. Участники движения разработали инновационную бизнес-модель, призванную сбалансировать цель и прибыль за счет того, что компании юридически обязаны учитывать влияние своих решений на сотрудников, клиентов, поставщиков, общество и окружающую среду. На сегодняшний день более 2500 компаний примерно из 50 стран добровольно подписали соглашение и включили эти требования в свои уставы. Большинство из присоединившихся к движению компаний представляют собой малые предприятия, но есть среди них и несколько крупных игроков, среди которых Patagonia, Ben & Jerry's, Kickstarter, бразильский косметический гигант Natura и компания по производству экологичных чистящих средств Seventh Generation.

Действительно ли нормативные изменения, такие как отмена квартальной отчетности или отвязка оплаты труда генерального директора от краткосрочных финансовых результатов, помогут нам попасть внутрь «пончика»? К сожалению, нет. Они помогут расширить экономические временны́е горизонты, но не смогут остановить гигантский поток отходов, экологический ущерб и неуемное потребление, которое заставляет нас исчерпывать природные ресурсы намного быстрее, чем позволяет биопотенциал Земли. «Нормативные изменения являются лишь корректировками системы, которая в итоге должна быть полностью преобразована, — признает Джереми Лент, — но, подобно тому, как маленькое подруливающее устройство помогает изменить направление движения океанского лайнера, эти новые правила помогут обуздать разрушительную мощь транснациональных корпораций и перенаправить их гигантскую энергию в мирное, то есть более устойчивое, русло».

Но как же в таком случае должны выглядеть глубокие экономические преобразования, которые идут дальше простого регулирования капиталистической модели? Об этом лучше спросить повстанцев времени, стоящих во главе движения регенеративного дизайна.

Как начать регенеративное восстание

Исторически большинство попыток бросить вызов доминирующим экономическим системам терпели неудачу. Плановая экономика государственного социализма просуществовала чуть более полвека, и сегодня ее почти не видно. Кооперативное движение, на которое в XIX в. возлагали большие надежды, постепенно угасло, сохранившись лишь в таких нишах, как «Мондрагон» в Испании. Сегодня мы являемся свидетелями еще одной доблестной попытки бросить вызов гегемонии рыночной системы — подъема регенеративного дизайна. Это зарождающееся движение пока находится на раннем этапе становления, и его шансы на успех, по общему признанию, невелики. Но если мы надеемся когда-нибудь получить экономическую модель, которая заменит ориентированность на рост более устойчивым видением, то в ее основе должно лежать регенеративное мышление.

Регенеративный дизайн — это целостный системный подход к проектированию, который направлен на то, чтобы наши покупки, еда, работа и прочая жизнедеятельность оставались в рамках биофизических ограничений планеты, не разрушали ее систем, от которых зависит выживание человечества, и не толкали нас за грань глобального потепления. Речь идет о процессах, которые способны восстанавливать, обновлять и оживлять источники энергии и материалов, делая их устойчивыми и жизнеспособными в долгосрочной перспективе, измеряемой не месяцами и годами, а десятилетиями и веками. Сегодняшние повстанцы регенеративного движения развернули борьбу на четырех основных фронтах: экономика замкнутого цикла, космолокальное производство, демократизация энергетики и восстановление дикой природы.

Представьте, что вы пришли в местный торговый центр. Большинство товаров на полках, от носков и смартфонов до ватных палочек и дезодорантов, производятся по устаревшей линейной модели, которую Кейт Рауорт представляет в виде емкой запоминающейся формулы «бери, производи, используй, теряй» (take, make, use, lose). Мы берем у Земли материалы, превращаем их в нужные нам вещи, используем какое-то время (а зачастую всего один раз) и просто выбрасываем. Именно такая линейная дегенеративная экономическая модель выталкивает нас за рамки планетарных ограничений.

Сегодня набирает обороты альтернативная модель регенеративного дизайна, известная как «экономика замкнутого цикла», когда одни продукты постоянно преобразуются в новые с помощью циклических процессов, минимизирующих отходы. Например, такой биологический материал, как молотый кофе, может быть сначала использован для приготовления утреннего напитка, потом превращен в компост для выращивания грибов, затем отправлен на ферму в качестве корма для скота и, наконец, возвращен в почву в виде навоза. Для промышленных изделий из стали или пластика процесс выглядит аналогично: за счет ремонта, восстановления, повторного использования и переработки материал, из которого они сделаны, используется снова и снова. В замкнутой системе отходы как понятие полностью заменяются понятием ресурса, всего лишь оказавшегося не в том месте. Можно сказать, что экономика замкнутого цикла — это промышленный эквивалент перехода от линейной концепции времени к циклической, обеспечивающий «вечный круговорот» планетарных ресурсов.

Тысячи компаний и социальных предприятий приобщаются к мышлению, ориентированному на замкнутый экономический цикл. Канадская компания по переработке отходов Enerkem извлекает углерод из бытового мусора, который не может быть переработан, и превращает его в газ для производства экологически чистого биотоплива. Благодаря этому город Эдмонтон уже добился повторного использования 90% городских отходов и уменьшает объем свалок на 100 000 т ежегодно. Чтобы доказать безотходность своего цикла, шведская компания по производству спортивной одежды Houdini открыла в 2018 г. первый в мире комплекс по превращению одежды в компост, куда покупатели могут принести свою одежду из натуральной шерсти, положить ее в контейнеры для компоста, а затем использовать полученный субстрат для выращивания вкуснейших овощей и других съедобных растений.

Правда, звучит здорово? Но распространению этой модели мешает одна проблема: замыкание цикла и устранение из производственной цепочки отходов может быть весьма дорогостоящим. Именно поэтому спортивная одежда Houdini стоит дорого. Конечно, компания делает акцент на том, что в отличие от конкурентов она полностью покрывает экологические издержки производства, но реальность такова, что без серьезного сдвига в массовом сознании и поведении большинство людей будут по-прежнему искать выгодные предложения в Primark или H&M, а одежда Houdini так и останется нишевой. Что действительно необходимо, так это распространить циклическую модель на экономику в целом.

Движение Fab City нацелено именно на эту задачу. Оно зародилось в 2014 г., когда мэр Барселоны обратился к городам мира с призывом самим наладить «производство всего, что они потребляют», к 2054 г. С тех пор к движению присоединилось более чем 30 городов, от Сантьяго до Шэньчжэня, которые не только продвигают создание экономики замкнутого цикла с нулевым уровнем отходов, но и применяют на практике инновационную философию, известную как космолокальное производство.

Основная идея этого подхода к регенеративному дизайну состоит в том, что «атомы имеют вес, а биты информации — нет». Иначе говоря, имеет смысл производить продукты (сделанные из атомов) на местах, чтобы снизить транспортные расходы и потребление энергии, а конструкторские решения (представленные в виде битов информации) с открытым исходным кодом можно вырабатывать в любой точке мира и передавать через цифровые платформы. Мы часто слышим о ПО с открытым исходным кодом, таким как Linux, Drupal или Firefox, но движение Fab City также продвигает и оборудование с открытым исходным кодом. Например, американский изобретатель польского происхождения Марцин Якубовски создал то, что он называет «глобальным деревенским конструктором». По сути, это бесплатная база данных, включающая в себя разработанные сообществом проекты создания 50 ключевых машин — от трактора до 3D-принтера. «Наша цель, — говорит он, — это создание настолько понятной и исчерпывающей открытой базы проектов, что, записанная на DVD-диск, она фактически станет стартовым набором для цивилизации». Работа Марцина вдохновила многих, и уже появились такие инициативы, как Институт открытого строительства и WikiHouse, предлагающие проекты модульного недорогого экологичного жилья, которое можно полностью производить и строить на месте. Многие из этих проектов уже реализуются в мейкерспейсах, или общественных мастерских, возникающих сегодня по всей Африке — от Бенина до Нигерии.

Как и всякая преобразующая идея, космолокальность борется с существующей системой, которая может легко ее задушить. Конечно, было бы здорово жить в недорогом доме с низким уровнем выбросов углекислого газа, который доставили в плоской упаковке из IKEA и возвели за несколько месяцев, но сможете ли вы позволить себе купить сверхдорогую городскую землю для строительства, если не готовы жить за много километров от цивилизации? Впрочем, бельгийский гуру P2P-экономики Мишель Баувенс считает, что космолокальное производство имеет хороший потенциал для того, чтобы «радикально уменьшить воздействие человека на природные ресурсы, которые необходимо сохранить для будущих поколений и всех населяющих планету существ». Более того, космолокальное производство обладает встроенной адаптивностью и гибкостью, создавая экономику, которая реагирует на местные потребности и устойчива к изменениям: каждый город, взявший за основу эту модель, будет выглядеть по-своему, опираясь на инновации своих технически подкованных производителей.

Само собой разумеется, что в идеале регенеративная экономика должна на 100% питаться энергией солнечного света, ветра, волн и других возобновляемых источников. Если мы хотим удержать рост температуры планеты ниже 1,5 °C, у нас нет другого выбора, кроме как полностью декарбонизировать энергетические системы не позднее чем через два десятилетия. В этой области уже достигнут серьезный прогресс: более 100 городов от Дар-эс-Салама в Танзании до Куритибы в Бразилии в настоящее время получают не менее 70% потребляемой электроэнергии из возобновляемых источников. Но по-настоящему захватывающим является то, что социальный теоретик Джереми Рифкин называет «демократизацией энергетики». Под этим подразумевается распространение микросетей возобновляемой энергии, которые позволяют домохозяйствам не только производить электричество, но и продавать его излишки соседям через горизонтальные одноранговые сети. Этот процесс наблюдается не только в богатых странах, таких как Германия. В Бангладеш десятки тысяч человек, многие из которых — бедные сельские женщины, прошли обучение и теперь могут устанавливать и обслуживать в своих деревнях системы на солнечных батареях. Государственная программа электрификации уже охватила более 4 млн домов, а к 2030 г. по плану должна привести к созданию свыше 10 000 микросетей, соединяющих домохозяйства по всей стране.

Преимущество этой модели в том, что она является не только регенеративной, но и распределительной, то есть помогающей людям подняться над социальным фундаментом «пончика» через более справедливое распределение электрогенерирующих мощностей между домохозяйствами, чем при существующей системе, когда мы зависим от крупных энергетических компаний, нацеленных на получение прибыли. Такая демократизация энергетики может иметь глубокие политические последствия. Энергетические микросети способствуют сплочению сообществ. Поскольку производство, владение и распределение энергии становятся локальными, у людей возникает вполне естественное желание решать на местном уровне и другие вопросы, включая политические. На протяжении всей истории человечества энергетические системы формировали политику. Подобно тому как развитие горнодобывающей промышленности в XIX в. усилило профсоюзное движение и борьбу за права трудящихся, солнечная революция XXI в. на уровне общин может стать движущей силой радикальной децентрализации власти и способствовать долгосрочному мышлению. Однако нужно понимать, что если домохозяйства предпочтут частные накопители и будут запасать получаемую энергию у себя вместо того, чтобы делиться ею, или если в производстве возобновляемой энергии будут доминировать крупные корпорации, как это уже происходит во многих странах, то демократизирующий потенциал модели так и останется не реализованным в полной мере.

Четвертое направление в регенеративном дизайне — это движение за восстановление дикой природы, которое в последнее десятилетие набирает размах по всему миру — от Шотландии до Южной Африки и Румынии. Во многом оно возникло в ответ на неудачи традиционных природоохранных организаций. Более века защитники природы утверждали, что наша великая задача — сохранить землю и передать ее будущим поколениям в первозданном виде. И хотя это прекрасное устремление созвучно трансцендентной цели хорошего предка — процветанию в границах природы, — критики отмечают, что многие природоохранные организации скатились к тому, что называют синдромом смещения базовой линии.

Как объясняет эколог Джордж Монбио, «в каждом поколении люди считают нормальным то состояние экосистем, с которым они имеют дело в детстве», не подозревая, что это уже может быть состояние истощения. В Великобритании, например, многие участвуют в кампаниях по сохранению вересковых пустошей, хотя на самом деле эти пустоши когда-то были лесами, сведенными в результате разведения овец на протяжении столетий. «Природоохранные движения, несмотря на свои благие намерения, стремятся заморозить живые системы во времени», — утверждает Монбио. Поэтому он, как и многие другие сегодня, выступает не за охрану, а за восстановление дикой природы, которое, в отличие от попыток вернуть природу к некоему запомнившемуся нам состоянию, заключается в создании условий для возобновления экологических процессов путем реинтродукции растений и животных, и дать толчок к восстановлению экосистем до состояния нетронутости. Классическим примером может служить Йеллоустонский парк, где реинтродукция волков в 1995 г. привела к «пищевому каскаду» экологической регенерации: волки не давали прожорливым оленям поедать саженцы, которые смогли вырасти, а это, в свою очередь, привело к появлению певчих птиц, бобров и других существ, расположенных ниже в общей пищевой цепочке.

Целью движения за восстановление дикой природы является не просто возрождение ландшафтов и предотвращение потери биоразнообразия, а обеспечение «естественного углеродного решения» планетарной климатической проблемы. Предлагаемое решение не относится к высокотехнологичным наподобие улавливания и захоронения углекислого газа, а возвращает нас к древнему и безотказному методу: поглощению углекислого газа деревьями. Потенциал лесовосстановления огромен. Вместе с другими подходами, например регенеративным сельским хозяйством, восстановление диких ландшафтов в таких местах, как торфяники и вересковые пустоши, может более чем на треть сократить ту долю парниковых газов в атмосфере, от которой необходимо избавиться до 2030 г., чтобы остаться ниже опасного уровня нагрева планеты. И все же до сих пор на эти цели выделяется только 2,5% от общего объема финансирования смягчения последствий потепления. Исследование, проведенное организацией Rewilding Britain, показало, что перенаправление двух третей текущих сельскохозяйственных субсидий на проекты по восстановлению дикой природы позволит поглощать из атмосферы 47 млн т углекислого газа в год, что составляет более десятой части всех выбросов Великобритании. Конечно, восстановление дикой природы — не единственное решение. Переход на растительную диету, отказ от транспорта, потребляющего ископаемое топливо, и теплоизоляция наших домов значительно изменят ситуацию, но регенеративный потенциал деревьев — это напоминание о том, что долгое существование человечества связано с его способностью вернуться к «времени деревьев».

Эти четыре регенеративные практики по-настоящему инновационны и вдохновляют, но давайте посмотрим на вещи реально. Повстанцам времени противостоят грозные силы: экономическая и политическая власть. Сегодняшние хорошие предки ведут борьбу с краткосрочностью укоренившегося корпоративного поведения и финансовыми спекуляциями, с неуступчивыми правительствами, привязанными к квартальным целям, с потребительской культурой, основанной на одноразовом использовании. При таких барьерах на пути смогут ли люди через столетие оглянуться и увидеть в своей истории регенеративную экономическую революцию столь же ясно, как мы сейчас видим революцию промышленную?

С наших позиций кажется, что вряд ли это возможно. Однако такая вероятность существует. Дело в том, что глобальная экономическая трансформация на начальной стадии всегда выглядит так: как зачаточные регенеративные практики, появляющиеся по всему миру. Это хрупкий, фрагментарный и во многом случайный процесс, однако именно так все и обстояло в XVIII в. на заре индустриализации. Адам Смит и другие экономические светила даже не подозревали, что на их глазах разворачивается промышленная революция.

Надежды на регенеративную революцию подкрепляет и меняющееся отношение правительств, которые начинают мыслить по-новому. Нидерланды приняли новаторскую программу по созданию экономики замкнутого цикла к 2050 г., включая 50%-ное сокращение потребления сырья к 2030 г. Швеция поставила перед собой амбициозную цель — решить основные экологические проблемы страны в течение жизни одного поколения. Финляндия взяла на себя обязательство к 2035 г. стать углеродно-нейтральной страной. Правительства стран, придерживающихся концепции всеобщего благосостояния, включая Новую Зеландию, Шотландию и Исландию, уже разрабатывают новые метрики развития, основанные на коллективном благополучии, а не на экономическом росте. Некоторые государства, например Бутан, начинают измерять «валовое национальное счастье», в то время как другие движутся к принятию «нового зеленого курса».

Самая большая проблема, однако, состоит в том, чтобы разрешить противоречие, лежащее в основе экономики XXI в.: возможно ли одновременно добиваться экономического роста и не пробивать экологический потолок? Эта неизбежная дилемма сегодня стоит перед всеми без исключения правительствами. Одним из государств, серьезно настроенных на решение этой проблемы, является Китай, который часто называют страной долгосрочного видения за то, что он нацелился на создание первой в мире экологической цивилизации. Какие уроки мы можем уже извлечь из его опыта?

Способен ли Китай создать экологическую цивилизацию?

Председатель Мао любил цитировать одну народную китайскую сказку под названием «Как глупый старик горы сворачивал». В ней 90-летний старец, раздраженный тем, что две сросшиеся горы преграждали путь к его дому, решил сровнять их с землей при помощи мотыги. Когда люди стали смеяться над глупым стариком, тот спокойно ответил, что благодаря его собственному труду и труду потомков эти горы в конце концов исчезнут. Богов настолько поразила настойчивость старика, что они приказали горам расступиться.

Китайская культура изобилует подобными сказками и пословицами о достоинствах долгосрочной перспективы. Они помогают видеть Китай как древнюю цивилизацию, временны́е горизонты которой простираются на сотни и даже тысячи лет как в прошлое, так и в будущее, в отличие от Запада, одержимого настоящим. Когда в 1972 г. китайского лидера Чжоу Эньлая спросили о значении Французской революции, он ответил словами, уже вошедшими в историю: «Еще слишком рано говорить об этом». Позже, правда, выяснилось, что он просто не понял вопроса и думал о студенческих волнениях 1968 г. в Париже, но все же эта байка хорошо иллюстрирует тот факт, что китайцы мыслят веками, тогда как остальной мир прикован к секундной стрелке. В то же время сегодняшние бешеные темпы городского строительства в Китае, похоже, никак не связаны с долгосрочным менталитетом: многие здания едва ли простоят 20 лет, прежде чем их снесут и заменят новыми, а градостроители полностью стирают с лица земли исторические районы, такие как старый город Кашгар или шанхайский квартал Лаосимэнь.

Однако Китай, несомненно, заслуживает репутации государства с долгосрочным мышлением и планированием, особенно в области инфраструктуры и промышленной политики. Его руководство полагает, что успех страны во многом обусловлен способностью политической системы «концентрировать силы» на долгосрочных проектах и приоритетах развития, в отличие от демократий, где регулярно происходят выборы и смена правительства. Как сказал председатель Си Цзиньпин: «Наше самое большое преимущество заключается в том, что социалистическая система страны может сосредотачиваться на больших делах».

Список таких долгосрочных проектов довольно обширный — от строительства гигантской плотины «Три ущелья» до колоссального проекта переброски воды с юга страны на засушливый север, начатого в 2002 г. с ожидаемым завершением в 2050 г. Он также включает в себя ряд инфраструктурных и энергетических проектов в рамках инициативы «Один пояс — один путь», целью которой является расширение экономического влияния Китая на Среднюю Азию, Африку и Европу. Последний пятилетний план правительства в области науки и технологий показывает, что к традиционным мегапроектам теперь добавляются цифровые мегапроекты: к 2030 г. Китай намерен стать доминирующим мировым игроком в области больших данных, кибербезопасности, искусственного интеллекта, умных городов и т.п.

На фоне таких инициатив председатель Си объявил, что Китай планирует стать «экологической цивилизацией» в течение следующих трех десятилетий, которая обеспечит «гармонию людей и природы» и «принесет пользу грядущим поколениям». Немногие из правительств западного мира могут похвастаться подобным видением. На практике это означает такие меры, как крупные инвестиции в возобновляемые источники энергии, борьба с загрязнением воздуха и воды и масштабное лесовосстановление. Одним из недавних китайских проектов стала крупнейшая в мире плавучая солнечная электростанция, расположенная на поверхности затопленного угольного разреза в районе города Хуайнань на востоке страны, способная обеспечить электроэнергией почти 100 000 домов. Темпы происходящих в Китае перемен поразительны: по данным Greenpeace, в стране ежечасно покрывается солнечными панелями площадь, эквивалентная футбольному полю, и устанавливается более одного ветрогенератора. Китай хорошо понимает, что должен действовать быстро: его климатологи предупреждают, что в ближайшие годы страна столкнется с повышением уровня моря выше среднего, наводнениями, засухой и проблемами продовольственной безопасности.

Создание экологической цивилизации означает движение в сторону регенеративной экономики, созвучной естественным системам живого мира, но этой цели противоречит неизменная приверженность правительства экономическому росту как главному приоритету. Одна из основных стратегий председателя Си известна как «две столетние цели». Первая из них — построить среднезажиточное общество к 2021 г. (к 100-летию Коммунистической партии Китая), и ее можно считать достигнутой, вторая — создать высокоразвитую экономическую державу к 2049 г. (к 100-летию со дня основания Китайской Народной Республики). Последняя цель представляет собой прекрасный пример долгосрочного соборного менталитета. Однако ее достижение целиком зависит от того, сможет ли Китай поддерживать высокие темпы роста на уровне около 6% в год до середины века.

В этом и заключается проблема, поскольку нет достаточных доказательств, что такой стремительный экспоненциальный рост не будет подвергать риску создание экологической цивилизации. У Китая есть плавучие солнечные электростанции, но он по-прежнему использует половину добываемого в мире угля, треть добываемой в мире нефти и 60% производимого в мире цемента. Он также производит больше стали и использует больше пестицидов, искусственных удобрений и древесины, чем любая другая страна в мире. И это не только потому, что Китай большой, но и потому, что промышленная модель по-прежнему в значительной степени зависит от ископаемого топлива и токсичных химикатов. Даже при оптимистичных сценариях в 2040 г. уголь все еще будет обеспечивать 47% электрогенерации страны (по сравнению с примерно 70% сегодня). В то же время Китай передал на аутсорсинг бо́льшую часть своей зависимости от ископаемого топлива: с 2001 по 2016 г. он участвовал в строительстве 240 угольных электростанций в 25 странах в рамках своей инициативы «Один пояс — один путь». По мере того как население становится богаче, люди будут хотеть больше автомобилей, коммунальных услуг, мяса и бытовой техники, а это приведет к большему потреблению энергии и ухудшению состояния окружающей среды. Как выразился экономист Ричард Смит, «Си Цзиньпин может создать либо экологическую цивилизацию, либо богатую сверхдержаву. Он не может создать и то и другое».

Сторонники «зеленого роста» утверждают, что эти две цели совместимы. Тем не менее ни одной стране в мире пока не удалось одновременно добиться высоких темпов роста и сокращения выбросов парниковых газов в масштабах, необходимых для предотвращения опасного изменения климата. При всей нашей изобретательности мы еще не нашли способ «отвязать» экономический рост от уровней использования ресурсов, которые выводят нас за рамки планетарных ограничений. Минимальная «отвязка», достигнутая в некоторых странах, далека от того, что необходимо для сокращения вдвое глобальных выбросов углекислого газа в течение десятилетия. «Экономисты скажут вам, что мы можем отвязать рост от потребления материалов, — говорит ученый-энергетик Вацлав Смил, — но это полная чушь».

Не только Китай сталкивается с этой дилеммой — она стоит перед всеми странами с высоким и средним уровнями дохода. Истина, которая открылась китайскому руководству, заключается в том, что цели экономического роста и экологической цивилизации могут быть абсолютно несовместимыми друг с другом. Кажется, что они бросают вызов древней даосской философии инь и ян, в которой противоположные силы могут сосуществовать в гармонии и равновесии как часть единого целого. Возможно, Китай станет исключением из правил и председателя Си запомнят как лидера, который объединил эти две цели. Но, даже имея в своем распоряжении всю мощь китайского государства, он вряд ли обойдется без помощи богов, раздвигающих горы.

Климатический апартеид

Повстанцы времени, ратующие за модель замкнутого цикла и другие регенеративные экономические проекты, могут спасти нас от цивилизационной проблемы, обеспечив переход от экономики с целью бесконечного роста ВВП к экономике, которая, возвращаясь к словам Дэвида Кортена, способна «обеспечить материальный достаток и духовное изобилие для всех в балансе с регенеративными системами живой Земли». Однако эта «битва Давида и Голиафа» легко может закончиться победой существующей системы, нацеленной на рост.

Если это произойдет и мы продолжим вести дела привычным образом, нужно быть готовыми к последствиям. И мы уже знаем, как именно они могут выглядеть. Когда в 2012 г. на Нью-Йорк обрушился ураган «Сэнди», сотни тысяч малообеспеченных и уязвимых семей остались без электричества и медицинского обслуживания, в то время как штаб-квартира Goldman Sachs была защищена десятками тысяч мешков с песком и получала электроэнергию от собственного генератора. По мнению Филипа Олстона, специального докладчика ООН по вопросам бедности и прав человека, это сигнал опасности «климатического апартеида», при котором «богатые платят за то, чтобы избежать перегрева, голода и конфликтов, а весь остальной мир страдает». Вспомните «Зеленый сойлент», «Элизиум», «Стену» или любой другой фантастический фильм-антиутопию.

Хотя 1% людей, которым принадлежит половина всего мирового богатства, возможно, и удастся оградить себя от разрушительных последствий глобальной экологической катастрофы, большинство этого сделать не смогут, особенно те, кто живет в бедности в странах и с высоким, и с низким уровнем доходов. Вот почему так важно стремиться к созданию регенеративной экономики, которая не только удержит нас в кольце планетарных ограничений, но и позволит поднять большинство выше уровня социального фундамента «пончика». Это вопрос экономической и социальной справедливости не только сегодняшнего, но и завтрашнего дня. Именно межпоколенческая справедливость сможет обеспечить нынешнее и будущее население планеты соответствующими средствами и устойчивостью к возможным катаклизмам.

Некоторые страны с низким уровнем доходов утверждают, что они не могут позволить себе регенеративную экономику и что им как воздух необходим экономический рост, иначе не вывести граждан из состояния острой нужды. Более того, почему бы им не получить свою долю выгоды от ископаемого топлива, если развитые страны получали ее на протяжении последних двух столетий?

Действительно, было бы вполне справедливо возложить бремя сокращения выбросов в первую очередь на те страны, которые исторически несут за них ответственность: долгосрочная перспектива требует именно этого. Но переход к регенеративной экономике — не роскошь, предназначенная для удовольствия богатых стран. Как показывает успех децентрализованной солнечной энергетики в Бангладеш, эта модель также предлагает путь к экономическому благополучию в экологических границах живого мира странам с низким уровнем доходов. Регенеративный подход мог бы позволить им перепрыгнуть через старую модель промышленного капитализма и создать новую экономику, более чистую, справедливую и основанную на концепции «долгого настоящего». Эта экономика уже здесь. Ее ростки пытаются пробиться через трещины и щели, их могут затоптать, но, если мы поможем им взойти, новая экономика обязательно расцветет.