Выживание нашего вида напрямую зависит от биосферы, которая обеспечивает нас кислородом и другими необходимыми для жизни вещами. Но, по мнению антрополога Уэйда Дэвиса, нас окружает еще и этносфера — воздух культуры, которым мы дышим. Она представляет собой смесь идей, верований, мифов и взглядов, которые существуют в обществе и составляют мировоззрение, определяющее наши побуждения и действия.

Этносфера постоянно движется и изменяется в процессе культурной эволюции (это еще одно понятие из лексикона долгосрочности). В каждый момент в этносфере доминируют определенные представления, которые со временем сменяются новыми. Например, в конце XX в. вера в коллективные ценности, такие как социальная справедливость, постепенно уступила место идеологии индивидуализма, которая проникла в этносферу западного мира благодаря подъему неолиберализма и потребительского капитализма. Точно так же светские ценности начали конкурировать с религиозными верованиями за господство.

Культурная эволюция отличается от биологической тремя особенностями. Во-первых, она может быть результатом сознательного выбора, а значит, мы потенциально способны задавать направление развития этносферы. Во-вторых, культурная эволюция происходит гораздо быстрее биологической, что позволяет нам адаптироваться к изменениям среды, таким как проблемы климатического кризиса или растущее имущественное неравенство. В-третьих, в отличие от биологической эволюции, когда естественный отбор закрепляет в нашей ДНК новые черты, которые могут передаваться из поколения в поколение, культурная эволюция должна воспроизводиться снова и снова в каждом поколении системами образования, различными институтами и движениями, прививающими ценности и идеи.

Какое отношение все это имеет к перетягиванию каната между краткосрочным и долгосрочным мышлением? Мы переживаем знаменательный период культурной эволюции, когда повстанцы времени сеют новые идеи и практики в разных культурных средах — от изобразительного искусства до институциализированных религий. Если бы путешественник во времени из 1820-х прибыл к нам в 2020-е, его, несомненно, шокировали бы колоссальный темп повседневной жизни и постоянное цифровое отвлечение, а также то, сколько времени мы тратим на размышления о будущем, отдаленном от нас на десятилетия и даже столетия. Это происходит повсюду: в кинотеатрах, школьных классах, новостных статьях, церковных проповедях, видеоиграх, образах виртуальной реальности. И благодарить за это мы должны повстанцев времени от культуры.

В результате параллельно с менталитетом «краткого настоящего», захватившего наши умы, прямо сейчас зарождается сознание «долгого настоящего»: никогда прежде в истории человечества грядущее не занимало в такой мере наше внимание. В нашем ментальном ландшафте происходит глубокий сдвиг, будь то надежда или страх. Мы начинаем дышать воздухом долгосрочного мышления.

Кто же эти бунтари, стоящие за культурной трансформацией? Каковы их стратегии? Насколько они уверены в том, что удастся использовать нереализованный потенциал нашего желудевого мышления? Эта глава представляет собой путешествие в самые креативные и разрушительные культурные сферы сегодняшнего долгосрочного мышления, начиная с одного из древнейших занятий человека — сторителлинга.

Научная фантастика и сила повествования

Если политики и экономисты начали поднимать восстание времени только в 1970-е гг., то писатели и кинематографисты уже более века расширяют наши представления о будущем. Одним из первопроходцев на этом пути был Чарльз Диккенс: в «Рождественской песне» Призрак грядущего Рождества показывает скупому Эбенизеру Скруджу смерть малыша Тима и его собственную заброшенную могилу. Однако настоящий скачок в будущее произошел в конце XIX в. благодаря трудам Жюля Верна и Герберта Уэллса — основоположников жанра, который часто называют фантастикой предположений. «Машины времени», «люди на Луне» и «затерянные в космосе» быстро вошли в наш повседневный лексикон.

Сегодня, когда один за другим на экраны выходят апокалиптические блокбастеры, такие как «Послезавтра», где изменение климата приводит к суперурагану и новому ледниковому периоду, кажется, что нам грозит передозировка этим жанром. Можно с пренебрежением относиться к «индустрии апокалипсиса» из-за того, что избыточные эмоции и острые ощущения, которые она порождает, препятствуют формированию по-настоящему глубокого чувства связи с судьбой людей будущего. Однако есть и серьезные попытки исследовать возможные варианты будущего в таких романах, как «Рассказ служанки» и его продолжение «Заветы» Маргарет Этвуд, или в фильме «Дитя человеческое» по роману Ф. Джеймс, действие которого происходит в мире, где два десятилетия тотального бесплодия людей привели общество в упадок, а наш вид поставили на грань вымирания.

Одну из первых системных попыток изучения жанра предприняли ученые из Лиссабонского университета, проанализировав основные темы в 64 наиболее известных научно-фантастических книгах и фильмах за последние 150 лет, начиная с романа «Мы» Евгения Замятина и фильма «Метрополис» Фрица Ланга и заканчивая «Резцом небесным» Урсулы Ле Гуин и «Аватаром» Джеймса Кэмерона. После классификации этого контента по 200 с лишним тематическим категориям начали прослеживаться четкие закономерности. В 27% выборки технологии становились инструментом манипулирования и социального контроля. Уничтожение мира живых существ фигурировало в 39% книг и фильмов, острая нехватка продовольствия была темой 28%, а сюжет 31% так или иначе ассоциировался с сопротивлением репрессивным политическим системам и борьбой с крайним неравенством. Один из главных выводов исследования состоит в том, что фантастика предположений не только помогает визуализировать абстрактное понятие «будущее», но и действует как система раннего предупреждения, которая привлекает внимание к рискам, связанным с технологиями или эксплуатацией ресурсов, намного эффективнее, чем беспристрастный анализ ученых и длинные правительственные отчеты. Она может политизировать, социализировать и изменять нас. По мнению исследователей, научная фантастика способна «говорить правду власти» и продвигать «этику предосторожности и ответственности».

Таким образом, к фантастике можно относиться как к выдумке или развлечению, а можно и как к посланию. Ким Стэнли Робинсон, который рассмотрел последствия глобального потепления и проблемы колонизации других миров в серии любопытных с политической точки зрения бестселлеров, таких как «Нью-Йорк 2140» и «Аврора», говорит, что цель его произведений — рассказать «историю следующего века». Все его научно-фантастическое творчество основано на новейших климатических и технологических исследованиях, и, хотя в этих книгах рассматриваются человеческие слабости, как и положено в художественной литературе, все же главная их цель — дать представление о грядущих кризисах и подтолкнуть нас к действиям, чтобы предотвратить их или свести к минимуму. Книги Робинсона — это сигнал тревоги. Сам автор описывает их как «современный реализм».

Если бы мне пришлось выбирать из множества примеров, иллюстрирующих силу «раннего предупреждения» научной фантастики, какой-нибудь один, то это был бы пророческий шедевр Олафа Стэплдона «Создатель звезд», опубликованный в 1937 г. В романе описана далекая планета под названием Другая Земля, очень похожая на нашу и также населенная людьми. Однажды геолог на этой планете обнаруживает литографическую пластину возрастом 10 млн лет с выгравированной схемой радиоприемника, похожего на те, что используются и в его время.

Жители Другой Земли не могут поверить, что на их планете когда-то существовала человеческая цивилизация, столь же технологически развитая, как и их собственная, которая рухнула и канула в небытие. Они утешают себя тем, что схема, должно быть, оставлена каким-то другим разумным, но менее выносливым видом, пережившим краткий цивилизационный взлет. По словам Стэплдона, «считалось, что человек, достигнув такой высокой культуры, уже никогда не утратит ее».

Что же произошло дальше с жителями Другой Земли? Это было любопытное общество, где радиотехнологии получили такое развитие, что большинство людей носили в кармане приемник, который при прикосновении к нему стимулировал мозг. С помощью такой «радиостимуляции мозга» люди испытывали чувственные удовольствия, например ощущали изысканные вкусы, не принимая пищи, участвовали в захватывающей гонке на мотоциклах, не подвергая себя опасности, путешествовали куда угодно и даже получали сексуальное удовольствие. «Сила этих развлечений была такой, что и мужчины и женщины почти всегда держали руку в кармане», — пишет Стэплдон. В конце концов «была изобретена система, которая позволяла человеку провести всю жизнь в постели, принимая радиосигналы».

Правительства стран Другой Земли вскоре сообразили, что могут манипулировать этим виртуальным миром радиоблаженства, используя приемники для передачи националистической пропаганды, демонизирующей их врагов. В результате начались опустошительные войны. Вскоре после этого обнаружилось, что ослабление гравитационного поля планеты приводит к постепенной утечке из атмосферы драгоценного кислорода, без которого невозможна жизнь. Хотя ученые были убеждены, что их цивилизация способна преодолеть любой вызов «благодаря уникальным научным знаниям», одним из непредвиденных последствий радиовойн стало то, что научный прогресс остановился, не оставив людям Другой Земли времени для решения проблемы исчезающей атмосферы. Их судьба была решена, они оказались обреченными на вымирание.

Стэплдон написал это более 80 лет назад, но лучшей притчи для нашего времени, пожалуй, не найти. Пока мы возимся с нашими цифровыми версиями карманных устройств для радиоблаженства, не превращаемся ли мы в еще одну исчезающую цивилизацию, следы которой геологи обнаружат когда-нибудь в горной породе?

Творческий портал для мысленных путешествий во времени: искусство, музыка и дизайн

Пройдитесь по галереям эпохи Возрождения в Лувре или Уффици — вы практически не найдете попыток изобразить воображаемые миры будущего. И зайдите в любой музей современного концептуального искусства — там обязательно будут работы, посвященные времени, исследованию возможных отношений с будущим и расширению временны́х горизонтов далеко за пределы текущего момента. Восстание времени сотрясает самые основы мира искусства, знаменуя поворот к темпоральному экспрессионизму. Вот лишь несколько примеров работ в русле этого направления.

Артур Гэнсон построил «Машину в бетоне», на одном конце которой двигатель вращает шестеренку со скоростью 200 об/мин. Эта шестеренка соединена с 11 другими, каждая из которых имеет передаточное число 1/50, то есть вращается в 50 раз медленнее. Последняя из шестеренок совершает один оборот за 2 трлн лет и замурована в бетон.

Кэти Хейнс запустила в лондонском парке проект «Остров стереохронов» — кампанию за создание государства без часов, граждане которого возвращаются к солнечному времени.

Межпоколенческая композиция Джона Кейджа «Медленно, насколько возможно» в настоящее время исполняется на органе в немецком городе Хальберштадт. Ее исполнение занимает 639 лет; первый аккорд начал звучать в январе 2006 г. и звучал 2,5 года, прежде чем был взят следующий; последняя нота будет сыграна в 2640 г.

Сотрудничая со Всемирным фондом дикой природы, Ёсиюки Миками создал фотографии исчезающих видов животных, на которых каждый пиксель представляет одну особь данного вида, сохранившуюся в дикой природе. Изображение панды состояло всего из 1600 пикселей.

В апреле 2019 г. ученые Исландии установили первую мемориальную доску в честь исчезнувшего ледника Ок в знак признания того, что с высокой вероятностью в течение 200 лет в стране исчезнут все оставшиеся ледники.

Шотландская художница Кэти Патерсон входит в число наиболее заметных представителей темпорального экспрессионизма. В качестве материала она использует само время и от этого захватывает дух. В проекте Vatnajökull любой человек может набрать телефонный номер и послушать в прямом эфире звук таяния исландского ледника через подводный микрофон. Бусины ожерелья Fossil работы Патерсон сделаны из окаменелостей, найденных на просторах глубокого времени: морской звезды из песков Сахары, зуба гигантской рептилии из Атласских гор, кости пальца давно вымершего английского шерстистого носорога. Но ни одна из работ Патерсон не вызывает такого общественного резонанса, как 100-летний арт-проект «Библиотека будущего». Каждый год в течение века начиная с 2014 г. какой-нибудь именитый писатель жертвует свое новое произведение, которое будет храниться неопубликованным в качестве подарка будущим поколениям. В 2114 г. 100 книг будут напечатаны на бумаге, для изготовления которой недалеко от Осло специально высажен лес из 1000 деревьев. «В этом есть что-то волшебное, — говорит Маргарет Этвуд, участвующая в проекте, — что-то, напоминающее "Спящую красавицу". Книги будут спать целых 100 лет, потом проснутся и начнут полноценно жить».

«Библиотека будущего» — это воплощение идеала трансцендентного наследия: читатели XXII в. будут наслаждаться новыми произведениями авторов, большинство из которых уже уйдет из жизни. Проект поднимает вопросы, которые уже сами по себе помогают создать ощущение связи между поколениями. Кем будут эти читатели? В каком мире они будут жить? Будут ли вообще существовать книги как физические носители информации? И как эти люди будут воспринимать нас и то наследие, которое мы им оставили? Подобно 10 000-летним часам в пустыне Техаса, лесу «Библиотеки будущего» суждено стать местом паломничества. Когда я назвал Патерсон самым настоящим повстанцем времени, ведущим глобальную борьбу за межпоколенческую справедливость и деколонизацию будущего, она слегка опешила. Но спустя несколько мгновений она уже страстно говорила о глобальных климатических протестах и о том, как взгляд в глубь времен помогает осознать планетарные риски наших разрушительных действий. Утонченное и оригинальное искусство Патерсон несет в себе глубокое политическое послание нашему времени.

Другой творческий подход к долгосрочному мышлению можно найти в творчестве Брайана Ино. Его впечатляющий проект «77 миллионов картин» представляет собой проецирование на такие сооружения, как Сиднейский оперный театр, 296 оригинальных произведений искусства, случайным образом скомбинированных в группы по четыре, и наложение также случайно сгенерированной музыки, что вместе создает почти бесконечное число вариаций. Этот проект отражает давний интерес Ино к «генеративной музыке» — термин, который он придумал для описания композиций, в том числе своих классических альбомов 1970-х гг. Discreet Music и Music for Airports, вводящих случайные элементы в набор основных правил для создания своего рода бесконечной музыки: не вечно повторяющейся, но вечно изменяющейся. По его мнению, такие генеративные произведения, расширяющие наше сознание до более «долгого настоящего», во многом подобны регенеративной экономике, также основанной на идее создания самоподдерживающихся «сложных адаптивных систем». Вдохновение Ино черпает в композиции Терри Райли 1964 г. In C, пьесе без установленной продолжительности, написанной для любого количества музыкантов, каждый из которых играет 53 последовательные мелодические фразы, но повторяет каждую из них столько раз, сколько сочтет нужным, прежде чем перейти к следующей. «На мой взгляд, — сказал как-то Ино, — In C Терри Райли — это динамическая сложность механистических фуг Баха».

Если искусство и музыка увлекают нас в воображаемые путешествия во времени, то новое поколение дизайнеров стало создавать иммерсивные «экспериментальные версии будущего», которые позволяют не только визуализировать его, но и слышать, осязать и даже обонять. Анаб Джайн, соосновательница англо-индийской дизайн-студии Superflux, создала для правительства ОАЭ проект под названием «Лаборатория энергии будущего». Среди его экспонатов, в частности, была «машина загрязнения», позволявшая министрам возможность вдохнуть токсичную смесь угарного газа, диоксида серы и диоксида азота, которая соответствовала прогнозируемому качеству воздуха в ОАЭ в 2034 г., если загрязнение окружающей среды продолжится теми же темпами. По словам Джайн, возможность физически ощутить действие ядовитых паров стала одним из факторов, которые помогли убедить правительственных чиновников в необходимости значительных инвестиций в возобновляемые источники энергии.

Если бы мы все могли подышать тем воздухом, которым с трудом будут дышать наши дети и внуки! Если бы мы могли хоть ненадолго почувствовать ту жару, голод и незащищенность, с которыми им, вероятно, предстоит столкнуться!

Впрочем, такое возможно — благодаря виртуальной и дополненной реальностям, которые способны сделать взаимодействие с «машиной загрязнения» Джайн и другими дизайнерскими новациями доступным широкой публике. Представьте, что вы надеваете гарнитуру Oculus (все еще дорогую, но быстро падающую в цене) и полностью погружаетесь в мир, который на два, четыре или шесть градусов теплее нашего. В Лаборатории виртуального взаимодействия Стэнфордского университета вы можете «нырнуть с аквалангом» в районе кораллового рифа, кишащего разнообразной жизнью, и понаблюдать, как к 2100 г. из-за закисления океана он превращается в мертвую зону. «Мы не можем заставить всех изучать научные труды об изменении климата, поэтому решили сократить и упростить этот процесс, — говорит создатель виртуального рифа Джереми Бейленсон. — Мы хотим, чтобы люди уходили отсюда с чувством глубокой эмпатии и желанием действовать». Посетители лаборатории также могут спилить виртуальное дерево, взяв в руки механическое устройство, имитирующее движения пилы. Исследования показывают, что люди, получившие такой виртуальный опыт, в течение как минимум следующей недели используют на 20% меньше бумаги, чем те, кто просто прочитал текст или просмотрел видео о вырубке деревьев и необходимости экономии бумаги.

К сожалению, большая часть этих виртуальных технологий находится пока на ранней стадии разработки и еще не вышла из лабораторий. Есть ли у нас время ждать, пока их качество достигнет уровня «Матрицы»? И насколько нам вообще стоит верить в то, что это эликсир долгосрочного мышления? Тем же студентам Стэнфорда совсем не обязательно рубить виртуальное дерево: они просто могут совершить 20-минутную прогулку и посетить Эль-Пало-Альто, тысячелетнюю секвойю на окраине кампуса, или отправиться в поход по Уайт-Маунтинс в Калифорнии в поисках остистой сосны, некоторые экземпляры которой еще старше. Сидя у костра, они могут поиграть в «Вещицу из будущего» — провидческую и часто уморительную карточную игру, придуманную дизайнерами Стюартом Кэнди и Джеффом Уотсоном. В игре три вида карт: один определяет черты мира будущего, другой — культурный артефакт из него, а третий — тему, к которой этот артефакт относится. Таким образом, три вытянутые карты определяют ситуацию типа «В феминистическом будущем есть закон, связанный с деньгами» или «В реакционном будущем есть машина, связанная с любовью». Цель игры состоит в том, чтобы придумать и описать артефакт, используя воображение. Существуют десятки тысяч возможных комбинаций карт. Кэнди называет эту игру «предвосхищающей антропологией».

Мечтая о виртуальном будущем, нам не следует пренебрегать достоинствами такого аналогового опыта. Мы также не должны забывать о силе искусства, музыки и дизайна, способных вызывать далекоидущие культурные изменения. В 1787 г. британские борцы против рабства выпустили плакат под названием «Невольничий корабль Брукса», демонстрирующий, как 482 раба могут быть втиснуты в трюм и пребывать там в нечеловеческих условиях. Сейчас бы мы сказали, что этот плакат стал вирусным: десятки тысяч его экземпляров были расклеены в пабах, церквях, кофейнях и домах по всей стране. До сих пор этот плакат является одним из самых значительных примеров в истории графического дизайна, когда изображение помогло популяризировать и стимулировать движение против рабства и работорговли. Сегодня нам как никогда нужны креативные умы, чтобы создавать произведения, вдохновляющие на борьбу за межпоколенческую справедливость и долгое настоящее.

Формирование воображаемых сообществ через образование и религию

В XIX в. политические лидеры Франции занялись осуществлением одного из самых амбициозных культурных проектов в европейской истории: формулированием идеи «Что значит быть французом». Во времена Французской революции то, что номинально было единой страной, на самом деле представляло собой территорию, разделенную на много частей религиозными нюансами, обычаями, расстояниями и, что особенно важно, языком: 50% населения не говорили по-французски и лишь немногим более 10% владели им достаточно хорошо. Самоидентификация жителей происходила на местном или региональном уровне, а не на национальном. Но постепенно ситуация начала меняться — была проведена реформа системы образования, предусматривавшая изучение общего для всех языка и истории, введены национальные праздники и коллективное исполнение государственного гимна. Это классический пример создания того, что историк Бенедикт Андерсон называет «воображаемым сообществом» — чувства коллективной идентичности людей, незнакомых друг с другом. Именно так европейское национальное самосознание превратилось в действенную силу, благодаря которой в XX в. миллионы людей были готовы пожертвовать в войнах жизнью за соотечественников и соотечественниц.

Похожая, а может быть, даже более сложная задача стоит перед нами сегодня. Как нам создать чувство общей идентичности с еще не рожденными поколениями завтрашнего мира, людьми будущего, с которыми мы никогда не встретимся, но которых нужно принимать как родных и близких? Искусство, кино и литература должны играть в этом решающую роль. Но только этого недостаточно, чтобы создать и поддерживать новое воображаемое сообщество, основанное на солидарности поколений. Жизненно важно использовать еще две силы, обладающие потенциалом для распространения идеологии хорошего предка, — образование и религию.

Очевидно, что образование страдает от временнóго противоречия, присущего ему по умолчанию. С одной стороны, оно олицетворяет долгосрочное мышление, являясь инвестицией в молодых людей, которая начнет приносить плоды не раньше чем через десятилетие, когда сегодняшние школьники станут активными гражданами. С другой стороны, то, чему они должны научиться, непрерывно изменяется, причем сейчас больше, чем когда-либо, из-за стремительного технологического прогресса. Как утверждает Юваль Ной Харари, «поскольку мы не знаем, как будет выглядеть рынок труда в 2030 или 2040 г., сегодня невозможно понять, чему учить наших детей. Большая часть того, что они сейчас изучают в школе, вполне может потерять актуальность к тому моменту, когда им исполнится 40 лет».

Однако есть по крайней мере два базовых навыка, которые гарантированно выдержат испытание временем и должны быть освоены. Во-первых, это навыки взаимоотношений, такие как эмпатия, дающие людям огромное преимущество перед машинами с ИИ, которые угрожают занять наши рабочие места. Во-вторых, это навык долгосрочного мышления. Совершенно очевидно, что он необходим в мире, который быстро изменяется и сталкивается с долгосрочными угрозами. Нам нужны системы образования, укрепляющие связь с будущими поколениями, которым предстоит расхлебывать последствия наших действий. Образование для всех — начиная с дошкольников и заканчивая теми, кто учится на протяжении всей жизни, — должно помочь созданию нового воображаемого сообщества во времени точно так же, как системы образования XIX в. формировали национальные сообщества в пространстве.

Но как должна выглядеть такая система образования? Давайте обратимся за ответом к повстанцам времени в этой сфере. В мире уже немало проектов и движений за образовательную реформу, которые опираются на экологическое образование, хорошо зарекомендовавшее себя во многих странах и предлагающее долгосрочную перспективу. Вот лишь несколько примеров образовательных проектов для детей и взрослых.

Образовательная программа Roots of Empathy, охватывающая почти миллион детей в странах от Коста-Рики до Южной Кореи, предполагает обучение межпоколенческой эмпатии на примере реальных младенцев. Она рассчитана на детей 9–11 лет, которым предлагают представить жизнь конкретного малыша в будущем и через это осознать связь и ответственность перед ним.

Проект FutureLab подготовил для шотландских школьных учителей набор «Мышление будущего», который включает упражнения и игры для изучения возможных, вероятных и предпочтительных вариантов будущего на ближайшие 30 лет, а также знакомит с методами сценарного планирования для использования их на уроках географии, английского языка и обществознания.

В Канаде Фонд Дэвида Судзуки подготовил учебные материалы для старшеклассников на тему прав будущих поколений, опираясь на принцип седьмого поколения. Учащиеся выполняют задания, среди которых есть и такое: написать новые положения для Всеобщей декларации прав человека ООН, посвященные будущим поколениям.

Гуру футурологии Джим Датор предлагает своим студентам в Гавайском университете разработать идеальную систему управления для 50 000 человек, живущих на Марсе в середине XXI в. Используя видео, изображения и описания, они должны проработать основополагающие ценности общества, его конституцию, систему распределения ресурсов и обязательства перед будущими поколениями.

Калифорнийский университет в Беркли предлагает курс «Мышление в духе хорошего предка: поиск смысла в технологиях, которые мы изобретаем». Создатель курса Алан Купер заставляет студентов переключиться с вопроса «Как максимизировать личную выгоду сейчас?» на вопрос «Как максимизировать выгоду для всех на века?».

Дисциплина, нацеленная на развитие системного мышления, пионерами которой стали такие ученые, как Донелла Медоуз, уже преподается в школах и университетах по всему миру. С идеями долгосрочного мышления можно познакомиться на таких бесплатных массовых онлайн-занятиях, как курс «Планетарные ограничения и возможности человека», предлагаемый Стокгольмским центром устойчивости.

Педагоги могут черпать идеи, способствующие развитию долгосрочного мышления, из различных онлайн-источников. На веб-сайте DearTomorrow вы можете написать письмо кому-нибудь в 2050 г. (например, своему ребенку или даже самому себе) с обязательством принять меры по преодолению климатического кризиса.

Конечно, перемены только начинаются, и такая пестрая мозаика подходов, ограниченных в основном странами с высоким уровнем доходов, не может претендовать на полноценную образовательную революцию. Но в целом эти инициативы могли бы составить основу учебных программ «Хороший предок» для разных возрастных групп и культур по всему миру. Прогрессивные образовательные движения, такие как International Baccalaureate, которое ежедневно охватывает более 1 млн детей в 157 странах, могли бы выдвинуть идею долгосрочности на первый план. Некоторых родителей беспокоит затрагивание таких травмирующих вопросов, как экологический коллапс, особенно когда речь идет о детях младшего возраста. Это законное беспокойство, которое требует деликатности. Однако, судя по темпам роста глобального движения за климатические забастовки, школьники осознают угрозы намного лучше большинства взрослых. Они хотят больше знать о них и действовать в соответствии с полученными знаниями.

Любые усилия по включению будущих поколений в наше воображаемое сообщество были бы лишены смысла, если бы игнорировали самый мощный механизм, изобретенный человечеством для формирования коллективной идентичности. Я имею в виду религию. Мусульмане, иудеи и христиане могут зайти в мечеть, синагогу или церковь практически в любой точке мира и чувствовать себя частью сообщества верующих. Но что мы знаем об основных конфессиях с точки зрения долгосрочного мышления? Картина неоднозначная. Например, в буддизме такие понятия, как взаимосвязанность всех живых существ, милосердие, карма и переселение душ, обеспечивают связь между нынешним и будущими поколениями (не столь очевидную в христианстве, исламе или иудаизме), а также создают основу для природоохранной этики.

Христианство предлагает своим адептам высший дар — вечную жизнь на небесах, но при этом грешит экологической близорукостью. Со времен Средневековья христианские мыслители продвигали идею господства человека над природой, не особо задумываясь об экологических последствиях такого отношения (не считая редких исключений, таких как учение святого Франциска Ассизского). В 1960-х гг. историк окружающей среды Линн Уайт заявила, что, уничтожив языческий анимизм, в котором у каждого дерева, реки и животного был свой дух-хранитель, «христианство позволило эксплуатировать природу с безразличием к чувствам живых существ», что сделало его «самой антропоцентричной религией, которую когда-либо видел мир», и пособником промышленной революции.

С тех пор христианские экологи защищаются от подобных обвинений, подчеркивая, что человек — это управляющий, которому поручено сохранять священное творение Бога. Подобное мышление хорошо прослеживается в энциклике папы Франциска Laudato si 2015 г., где подчеркивается важность «справедливости между поколениями» и «межпоколенческой солидарности», а также ставится вопрос «Какой мир мы хотим оставить тем, кто придет после нас?», критикуется «культура потребления, которая ставит во главу угла сиюминутную выгоду и личные интересы», и излагается призыв к «дальновидной политике». Похоже, папа римский присоединился к бригаде повстанцев времени. Когда я брал интервью у представителя Ватикана, он не только отметил внимание, которое Laudato si уделяет вопросам поколений, но и указал на многолетнюю репутацию таких католических институтов, как аббатство Айнзидельн, бенедиктинский монастырь в Швейцарии, который бережно сохраняет свой лес уже более 1000 лет. Другой вопрос — воплотятся ли в жизнь намерения папы-повстанца? Несмотря на общественное давление, Банк Ватикана до сих пор не отказывается от сделок в секторе ископаемого топлива.

В XXI в. католическая церковь явно переписывает историю о том, что значит быть христианином, точно так же, как евангелисты и протестанты постепенно повышают уровень своего экологического сознания и чувства долга перед будущими поколениями (хотя среди них по-прежнему немало тех, кто отрицает изменения климата). Благодаря обширной глобальной сети церквей и общественных организаций 2 млрд христиан обладают бóльшим потенциалом для привнесения ценностей долгосрочного мышления в этносферу, чем любое другое общественное движение на планете.

А что можно сказать о 16% мирового населения (включая меня), которое не отождествляет себя ни с какой религией? Одно время я считал, что для них почти необходимо придумать новую религию, способную прививать долгосрочные ценности, но затем, прочитав книгу Пола Хокена «Благословенное беспокойство», понял, что сотни тысяч экологических организаций по всему миру действуют как массовая децентрализованная религия поклонения божеству, которое так долго почиталось коренными народами, — Матери-Земле. Хотя это необязательно включается в их программные заявления, все они по-своему руководствуются квазирелигиозной верой в то, что всякая жизнь священна. Нет необходимости изобретать новую религию, поскольку она уже существует и является продуктом экологического активизма, возникшего в последние полвека. А благодаря децентрализованной форме она даже может избежать характерного для традиционных религий стремления к власти.

Я поделился своей идеей с биологом-эволюционистом Ричардом Докинзом, возможно, самым известным в мире атеистом. «Разве поклонение некой версии Матери-Земли в век экологических катастроф не является единственной религией, которая заслуживает нашей верности?» — спросил я его. В ответ я ожидал типичной для него резкой критики подобных предложений, но был удивлен, услышав вот что:

«Мне было бы жаль, если бы Мать-Землю связали с религией: я предпочитаю приводить научные аргументы, почему мы должны что-то делать с изменением климата. Но я признаю, что существуют политические аргументы в пользу того, чтобы относиться к Земле как к богине, как к Гее, поскольку это способ воодушевить людей и побудить их защищать ее».

Даже у наиболее рационально мыслящих людей, исповедующих научный подход, могут найтись причины (пусть даже вызванные логической необходимостью) для укрепления духовной связи с живой планетой и развития верований и ритуалов, которые прививают нам долгосрочные ценности, направленные на сохранение и возрождение. Неважно, поклоняемся ли мы рассвету в день солнцестояния в Стоунхендже, боремся ли за сохранение видов, находящихся под угрозой исчезновения, проводим ли кампании по озеленению пустошей или устанавливаем ветрогенераторы в море, — все это приобщает нас к идеалам хорошего предка, напоминает о необходимости смотреть на жизнь с точки зрения глубокого времени. Это побуждает нас задуматься о том наследии, которое мы оставим будущим поколениям, и направляет к трансцендентной цели — процветанию в рамках возможностей планеты.

Белая лошадь: ритуал возрастом 1000 лет

Прошлым летом на склоне холма, расположенного примерно в 40 км к югу от моего дома в Оксфорде, я занимался кое-чем для себя не свойственным: колотил молотком по большим кускам известняка. Рядом со мной еще с десяток человек занимались тем же самым, превращая мягкие белые камни в порошок. Так мы участвовали в древнем ритуале осыпания лошади мелом, который существует уже более 1000 лет.

Речь идет об Уффингтонской белой лошади — культовом произведении минималистского искусства, выполненном в форме глубоких траншей на склоне известнякового холма в эпоху бронзового века. Силуэт скачущей лошади длиной более 100 м можно увидеть за много километров от этого места. Достоверно неизвестно, кто и зачем его сделал. По традиции, восходящей как минимум к Средневековью и существовавшей до XIX в., местные жители каждые семь лет поднимались на холм, чтобы очистить поблекшую фигуру от сорняков и заменить смытый дождями мел на новый, сохраняя, таким образом, Белую лошадь для будущих поколений. По завершении работы они спускались вниз и устраивали празднество.

Хотя празднества больше не проводятся, их с успехом заменило паломничество энтузиастов, которые ежегодно обновляют мел в траншеях под бдительным присмотром Национального фонда. Я был там вместе с коллегами из лондонского отделения Long Now Foundation. Для нас — разношерстной команды, состоявшей из инженера-программиста, графического дизайнера, специалиста по маркетингу, экохудожника и пары ребятишек, которым представился отличный повод прогулять школу, — это был шанс испытать чувство глубокого времени. Наши мобильники были выключены, и только ритмичные удары молотков да солнце, медленно катящееся по небосводу, помогали ориентироваться во времени.

Ритуал осыпания Белой лошади мелом напоминает нам о важности заботы. Сохранение всего, что имеет для нас значение, — от культурного наследия и семейных отношений до живой планеты в целом, — требует преданности, усилий и регулярного поддержания. В противном случае начинается разрушение, системы выходят из строя и все покрывается трещинами.

Пока мы дробили мел, внося этим скромный вклад в процесс коллективного искусства, я представлял себе бесконечную цепь людей, которые веками делали то же самое в прошлом и могли бы веками делать это в будущем. Непрерывная цепь людской заботы, поддерживающая жизнь Белой лошади.