16

Василий II Болгаробойца

(976–1025)

Со смертью бездетного Иоанна Цимисхия освободилась дорога к власти для двух юных сыновей Романа II – восемнадцатилетнего Василия и шестнадцатилетнего Константина. Братья были совершенно разными. Константин не выказывал ни малейшего интереса к общественным делам, Василий впечатлял всех сообразительностью и неистощимой энергией. Он ни в коем случае не был интеллектуалом вроде Льва Мудрого или Константина Багрянородного и не имел склонности к учености или литературе. Лев и Константин подчеркивали свою власть ослепительной роскошью; Василий же урезал придворный церемониал до минимума и носил совершенно неподобающую императору повседневную одежду, к тому же не особенно чистую. Внешне он тоже не особо походил на отца или деда: низкорослый, крепко сбитый, с густой бородой и бледно-голубыми глазами. Рассказывают, что если он не сидел в седле, то внешность его была самой заурядной; и лишь верхом на коне он, будучи прекрасным наездником, производил нужное впечатление. Василий отличался от отца и образом жизни: Роман был сибаритом и сластолюбцем, Василий вел весьма аскетичную жизнь, был очень умерен в еде и питье и совершенно избегал женщин, став практически единственным византийским императором, который так и не женился.

Став старшим императором, он намеревался не только царствовать, но и править, а поскольку его брат с благодарностью снял с себя эту ответственность, управление страной не должно было представлять для него проблем. Однако на пути у него стояли два препятствия. Первым был его двоюродный дед и тезка, главный министр Василий. Прошло уже около тридцати лет с тех пор, как этот внебрачный сын Лакапина стал вторым человеком в государстве после императора, и он не собирался расставаться со своим положением без борьбы. Вторым препятствием был сам характер трона. Первые римские императоры получали власть, когда их провозглашала правителями армия; и, хотя принцип наследования уже давно стал общепринятым, он так и не превратился в закон. После того как меньше чем за шестьдесят лет власть трижды захватывали военачальники, этот принцип выглядел неубедительным, особенно в глазах анатолийской военной аристократии: императорской короной должны владеть зрелые мужчины, доказавшие свою силу в бою, а не зеленые юнцы, в пользу которых выступала лишь их родословная.

Таким образом, первые девять лет теоретически самодержавного правления Василия прошли в тени его грозного первого министра, а первые тринадцать он занимался защитой престола от притязаний двух военачальников, которые намеревались его отобрать. Одним из них был Варда Склир, доместик восточных войск, а вторым – Варда Фока, племянник императора Никифора, который потерпел поражение во время первого мятежа, но намеревался при первой же возможности затеять еще один бунт. Склир первым перешел к действиям. Через два месяца после смерти Иоанна его войска провозгласили его василевсом; к осени 977 года он выиграл две решающие битвы и получил поддержку южного флота; а еще через несколько месяцев, захватив Никею, приступил к осаде столицы с суши и с моря.

На море все решилось быстро: верный императору флот метрополии быстро разделался с кораблями мятежников. Однако ситуация на суше выглядела серьезной и могла бы такой и оставаться, если бы главный министр, к всеобщему удивлению, не поручил командование армией Варде Фоке. Едва ли можно было полагаться на верность Фоки больше, чем на верность самого Склира, – он ведь еще находился в ссылке на Хиосе. Однако какие бы мечты о власти он ни лелеял, ему все равно пришлось бы сначала иметь дело со Склиром.

Итак, Варда Фока сбросил монашеское одеяние, дал клятву верности и направился в свою ставку в каппадокийской Кесарии, где ему легко удалось собрать армию. Последовавшая гражданская война длилась почти три года. Во время последней битвы весной 979 года Варда Фока, увидев, что перевес не на его стороне, вызвал мятежника на поединок один на один. Склир отважно принял этот вызов – ведь Фока был настоящим великаном; последовал поединок, словно сошедший со страниц Илиады. Внезапно Склир наклонился вперед и без сознания упал на землю; из его головы лилась кровь. Несколько человек понесли его к ручью неподалеку, чтобы промыть рану; остальные бежали с поля битвы. Война закончилась.

По крайней мере, она прекратилась тогда, но власть Василия оставалась шаткой, поскольку оба его соперника были еще живы. Склир быстро оправился от удара в голову и бежал к сарацинам в Багдад, а Фока, ставший сильнее, чем когда-либо, вполне мог снова предъявить претензии на трон. Однако случилась столь необходимая императору передышка, давшая возможность подготовиться к выполнению предстоящих задач: ознакомиться с тонкостями работы армии, флота, церкви, монастырей и всех прочих государственных служб. В 985 году он был готов, и на его пути стоял лишь его тезка – двоюродный дед. Поначалу он был искренне привязан к молодому императору, но совершил ошибку, обращаясь с Василием как с ребенком, которым тот более не был. Василий, которому на каждом шагу мешали, знал, что от деда нужно избавиться. К счастью, для этого было множество оснований. Продажность главного министра была широко известна и принесла ему огромное богатство. Еще более серьезным оказался тот факт, что он состоял в тайной переписке с Вардой Фокой. Однажды утром жители столицы узнали, что самый опасный человек в империи был арестован и сослан, а его имущество конфисковано.

Наконец-то Василий стал хозяином в собственном доме. Однако не прошло и года, как империя столкнулась с новой угрозой: Самуил, самопровозглашенный царь Болгарии, вторгся в Фессалию. Нам мало известно о его происхождении. Его отец, комит Николай, похоже, был правителем Западной Болгарии примерно во время вторжения Святослава, и после его смерти четверым его сыновьям досталось если не его положение, то по крайней мере его влияние. Эти молодые люди стали прирожденными лидерами восстания, которое разразилось вскоре после смерти Иоанна Цимисхия и превратилось в полномасштабную войну за независимость. Когда весть об этом дошла до Константинополя, пленный царь Борис сбежал вместе со своим братом Романом, чтобы присоединиться к повстанцам; однако на границе Бориса случайно убили собственные подданные, а Роман был евнухом и не мог претендовать на трон. По этой причине лидерство осталось за сыновьями комита, которые стали известны как Комитопулы; самым способным из них был младший из четверых, Самуил.

Во время мятежа Склира Самуил мог свободно расширять свои владения, не встречая сопротивления. Он назвался царем и возродил Болгарскую патриархию, а при содействии князя Романа новое государство рассматривалось его гражданами как продолжение предыдущего. С 980 года болгары стали каждое лето вторгаться в Фессалию, и в 986 году Самуил захватил ее главный город – Лариссу. Узнав об этом, Василий взял на себя функции главнокомандующего и направился в Сардику; однако, немного не дойдя до цели, остановился, чтобы подождать арьергард, – губительная ошибка, давшая Самуилу возможность занять окрестные горы. Во вторник 17 августа, когда византийские войска двигались через перевал, известный как Траяновы Ворота, они пришли прямиком в засаду, тщательно подготовленную Самуилом. Большинство зарубили на месте; Василий, приучавший себя быть самым толковым правителем Византии, был глубоко пристыжен, но также зол. Вернувшись в Константинополь, он торжественно поклялся отомстить всему болгарскому народу; как мы увидим, слово он сдержал.

Новости об этом сражении убедили находившегося в Багдаде Варду Склира в том, что империя наконец достанется ему, стоит только протянуть руку. Он вернулся в Малую Азию с предоставленными халифом людьми, деньгами и провизией и второй раз объявил себя василевсом. Анатолийские землевладельцы уже находились на грани мятежа. Они твердо верили, что армия – их особое владение, и поскольку командующий был не из их числа, то Траяновы Ворота были неизбежны, и это неопровержимо доказывало, что им никогда нельзя выпускать корону из рук. Чьей же она должна стать? Склир вскоре обнаружил, что многие из них склоняются не в его пользу, а в пользу Варды Фоки, и его сторонников оказалось так много, что 15 августа 987 года Фока официально заявил свои претензии на империю. Теперь он был существенно сильнее второго претендента, но не смел оставить Склира у себя в тылу и поэтому предложил разделить империю: он удовлетворится европейской частью – разумеется, включая Константинополь, а Склиру достанется вся Анатолия от Мраморного моря до восточной границы. Склир согласился – и шагнул прямо в ловушку. Вскоре он был арестован и провел следующие два года в той же крепости, из которой он голодом выкурил Фоку шестнадцать лет назад. Его соперник тем временем предпринял финальную попытку добыть трон. Дойдя до Мраморного моря, он разделил армию: одну половину отправил на запад, в Абидос на берегу Дарданелл, а вторая окопалась у Хрисополя; затем он стал готовиться к атаке на столицу по двум направлениям.

Василий не терял присутствия духа. Он отчаянно нуждался в иностранной помощи, и она могла прийти лишь с одной стороны – от киевского князя Владимира Святославича. Посланцев к нему отправили еще до прибытия Фоки. По возвращении они сообщили, что Владимир считает себя связанным отцовским соглашением с Иоанном Цимисхием. Он как можно скорее отправит в Византию 6000 полностью экипированных варягов; взамен князь просил руки императорской сестры, багрянородной Анны.

На византийский двор это требование произвело невообразимый эффект. Ни одну багрянородную принцессу еще не отдавали в жены иностранцу; а Владимир был не только иностранцем, но и язычником, который убил родного брата и у которого уже было по меньшей мере четыре жены и 800 наложниц – факт, который никоим образом не мешал ему сеять панику среди замужних женщин и девиц в любом городе, где он появлялся. Все это отчасти компенсировала лишь одна черта Владимира – говорили, что он подыскивает для себя и своего народа достойную религию. Он уже провел тщательное расследование в среде мусульман, иудеев и римских католиков, однако никто из них не произвел на него большого впечатления. Наконец, он отправил эмиссаров в Константинополь, где в их честь в храме Святой Софии провели такую красивую службу, что, как они рассказывали позже, они не понимали, где находятся – на земле или на небесах. Казалось вероятным, что вскоре Владимир отречется от языческих богов, а может быть, и от некоторых своих более предосудительных привычек, и Василий дал согласие на брак, поставив условие, что киевский князь примет православие. После этого он приготовился ждать.

Прождал он почти год, в течение которого только постоянное патрулирование императорского флота мешало Варде Фоке и его людям добраться до Европы. Наконец в конце декабря 988 года дозорные на Черном море заметили на северном горизонте первый корабль большого флота викингов. В начале 989 года весь этот флот благополучно бросил якоря в Золотом Роге, и на берег сошли 6000 рослых и крепких воинов. Через несколько недель викинги под личным командованием Василия пересекли пролив под покровом темноты и заняли позиции в нескольких сотнях метров от лагеря повстанцев. С первым лучом солнца они перешли в атаку, пока эскадра византийских кораблей осыпала берег греческим огнем. Разбуженные нападением люди Фоки были бессильны: нападавшие беспощадно размахивали мечами и секирами, пока не оказались по щиколотку в крови. Мало кому из жертв удалось уйти живыми. Трех подчинявшихся Фоке командующих доставили к императору, а затем казнили: одного повесили, второго посадили на кол, третьего распяли.

Варда Фока, державшийся с резервом на некотором расстоянии, поспешил присоединиться к остаткам своей армии у Абидоса на Геллеспонте и немедленно осадил город; однако жители решительно сопротивлялись, а византийский флот в проливе сделал блокаду невозможной. Император тем временем начал готовить освободительный поход, командовать которым, как ни удивительно, должен был его соправитель и брат Константин; это был единственный раз за всю его долгую жизнь, когда этот мало к чему способный монарх повел войско на поле битвы. Сам Василий несколько дней спустя сел на корабль, сошел с него неподалеку от Лампсака и немедленно направился к осажденному городу в сопровождении гигантов-варягов.

На следующее утро обе армии выстроились лицом друг к другу на открытой равнине за Абидосом. На рассвете 13 апреля император отдал приказ к атаке. Войска повстанцев бросились кто куда; кого-то зарубили мечами, прочие просто повернулись и обратились в бегство. Фоке с огромным трудом удалось восстановить порядок и перегруппировать уцелевших. Рассказывают, что после этого он посмотрел вдаль и заметил Василия, разъезжавшего на коне вдоль рядов викингов, рядом с ним был Константин; и тут он вспомнил, как во время последней встречи с Вардой Склиром он обратил поражение в победу. Он пришпорил коня и галопом помчался в сторону византийского войска; обе армии в молчании наблюдали, как он несется, направив меч на императора. Василий не двинулся с места; в правой руке он сжимал меч, в левой – икону Богородицы, известную своими чудотворными свойствами. Противник неуклонно приближался и вдруг словно споткнулся. Раскачиваясь, словно от приступа головокружения, он натянул поводья, придержал лошадь, медленно сполз с седла и остался неподвижно лежать на земле. Когда Василий, Константин и их люди подъехали к нему, они обнаружили, что он умер от внезапного удара. Оставшиеся войска Фоки запаниковали и обратились в бегство, но не смогли уйти от викингов, которые последовали за ними и порубили на куски.

Единственным претендентом на византийский трон остался Варда Склир. В течение двух лет плена тюремщиком ему был не кто иной, как жена Фоки, но после смерти мужа она немедленно освободила Склира, чтобы он собрал новую армию. Однако было слишком поздно: Склир постарел, его зрение быстро ухудшалось. Василий уже предложил ему невероятно щедрые условия; Склир их принял, и впервые за тринадцать лет молодой император и старый военачальник встретились лицом к лицу в одном из поместий Василия в Вифинии. Император начал разговор с того, что попросил у Склира совета, как ему лучше уберечься от бунтов «сильных мира сего» в будущем. Склир посоветовал крепко держать их в узде, в полной мере взимать с них налоги, подвергать финансовым притеснениям и даже намеренно и несправедливо преследовать – тогда они будут слишком заняты, чтобы строить собственные честолюбивые планы. Василий запомнил этот совет на всю жизнь.

В свете всех важных событий последних двух лет можно понять, что Василий мало времени уделял обещанному браку своей сестры с киевским князем. Именно в качестве напоминания об этом обещании Владимир летом 989 года внезапно захватил византийскую колонию в Корсуни (Херсонесе) – последний оплот империи на северном побережье Черного моря; одновременно он сообщил Василию, что, если его забывчивость продлится дольше, та же участь постигнет и Константинополь. Василий не мог рисковать потерей поддержки русов, пока Варда Склир находился на свободе, а Самуил продолжал строить свое царство. 6000 варягов все еще находились в Константинополе, и одно слово их повелителя могло превратить их благожелательность в открытую враждебность. Делать было нечего: придется выполнить соглашение. Двадцатипятилетняя Анна со слезами приняла неизбежное и неохотно взошла на борт корабля, который должен был отвезти ее в Корсунь, где ее ждал будущий супруг. Там они с Владимиром сочетались браком; колонию немедленно вернули ее брату в качестве традиционного подарка от жениха; а непосредственно перед церемонией бракосочетания местный епископ крестил киевского князя – этот обряд стал одним из решающих в русской истории.

Обращение Владимира в православие ознаменовало принятие христианства на Руси. После свадьбы херсонские священники поехали вместе с Владимиром и Анной в Киев, где немедленно принялись проповедовать и обращать в христианство целые города и деревни. Таким образом, Русская церковь с самого начала подчинялась Константинопольской патриархии, и есть некоторые основания надеяться, что для Анны новая жизнь оказалась не настолько невыносимой, как она опасалась. Ее муж после крещения стал другим человеком: он отказался от всех прежних жен и наложниц и теперь проводил время, наблюдая за обращением народа в новую веру, исполняя роль крестного отца и занимаясь строительством храмов и монастырей везде, куда бы ни отправился. Святые никогда не бывают покладистыми мужьями, и святой Владимир Киевский вряд ли был исключением; однако для девушки, ожидавшей, что ей придется делить ложе с чудовищем, эти перемены все же должны были стать некоторым облегчением.

К 989 году Василий был императором в течение 29 лет из 31 года своей жизни. Шестнадцать из них он был несовершеннолетним, девять – марионеткой, а в течение последних четырех лет стал свидетелем череды несчастий, закончившихся капитуляцией перед шантажом киевского князя. В тот год было достаточно неприятностей: борьба с Фокой и Склиром, потеря Херсона и серьезные беспорядки в Антиохии. Землетрясение 25 октября разрушило или повредило больше сорока храмов в одном Константинополе, включая и саму Святую Софию, чей купол треснул поперек, а апсида и вовсе просела. Однако год завершился внутренним миром, которым империя наслаждалась впервые со смерти Иоанна Цимисхия в 976 году, а император наконец-то стоял на пороге славы и мог сосредоточиться на задаче, которой он посвятил всю жизнь, – уничтожении Болгарского царства.

Ранней весной 991 года он отправился в Фессалоники. В течение следующих четырех лет он ни разу не дал болгарам передышки. Новая армия, лично обученная и закаленная императором, была нечувствительна ни к январскому снегу, ни к августовскому солнцу. Были отвоеваны многие города; в некоторых поставили гарнизоны; другие, которым повезло меньше, разрушили до основания. Не было ни масштабных наступлений, ни великих побед. Успех Василия зависел от безупречной организованности. Армия должна была действовать как единый, идеально скоординированный организм. Когда начиналась битва, он запрещал солдатам покидать строй – осмелившихся на это наказывали немедленной отставкой. Люди жаловались на его бесконечные проверки, но при этом доверяли ему, так как знали, что он никогда не предпринимал никаких действий, если не уверен в победе. В таких обстоятельствах прогресс был обеспечен, но он шел медленно, так что нет ничего удивительного в том, что, когда императора в начале 995 года спешно призвали в Сирию, он мало чего добился. Самуил тоже действовал осторожно. У него было одно значительное преимущество: он находился на своей родной земле. Рано или поздно Василия куда-нибудь вызовут, и настанет очередь Самуила. Он выжидал.

Однако император, хоть и предпочитал не спешить, при этом умел действовать поразительно быстро, что и продемонстрировал во время молниеносной сирийской кампании 995 года. Он ее начал в ответ на просьбу эмира Алеппо, который тогда был византийским протекторатом: Антиохии, как и его эмирату, серьезно угрожал фатимидский халиф. Василий знал, что в подобном критическом положении он может доверять только себе. Поспешив обратно в столицу с тем войском, которое он отважился взять с собой, он задействовал все возможные резервы и набрал новую армию численностью около 40 000 человек. Оставалась, однако, проблема их переправки в Сирию: к их прибытию и Антиохия, и Алеппо, по всей вероятности, уже будут потеряны.

Василий II принял беспрецедентное решение. Собрав всю армию, он предоставил каждому воину двух мулов: одного для езды, второго для поклажи. К концу апреля 995 года первые 17 000 человек его войска подошли к стенам Алеппо. На дорогу им потребовалось всего шестнадцать дней. Город уже был осажден; еще неделя – и он бы пал, а с ним и большая часть Северной Сирии. Теперь город был спасен. Византийцы застигли осаждавших врасплох, а поскольку войско Фатимидов безнадежно уступало им в численности, оно спешно отступило в Дамаск. Через несколько дней император направился на юг, разграбил Эмесу и оставил за собой след разрушений до самого Триполи. Затем он двинулся в обратный путь к столице; по дороге у него было время рассмотреть территории, через которые он проезжал. Это был первый визит Василия в Азию с тех пор, как он был ребенком, и его привела в ужас роскошь поместий, построенных «власть имущими» в тех местах, которые по закону либо оставались собственностью империи, либо принадлежали местным сельским общинам. Некоторые землевладельцы совершили ошибку, с размахом приняв императора у себя: они бездумно продемонстрировали ему свое богатство, чем вызвали его ярость. 1 января 996 года вышел императорский указ, согласно которому для признания любых территориальных претензий земля должна находиться в собственности не менее 61 года, то есть как минимум со времени правления Романа I. Вся полученная позже собственность должна быть немедленно возвращена ее предыдущему владельцу или его семье, без компенсаций или платы за любые усовершенствования. Даже императорские золотые буллы, включая подписанные самим Василием, не рассматривались в качестве защиты, а все дары, совершенные главным министром Василием, автоматически утрачивали силу, если их законность не подтверждала собственноручная подпись императора. Результаты этих перемен стали для анатолийской аристократии настоящим бедствием. Род Фоки утратил практически все свои обширные владения. Некоторые благородные семейства дошли до полной нищеты, другие опустились до уровня крестьян. Однако для крестьян и мелких земельных собственников, которые столетиями традиционно составляли костяк византийской армии, эти изменения открыли дорогу к возвращению земли их предков.

Император не сразу вернулся в Болгарию. В Анатолии поднялось закономерное недовольство, и ему было важно находиться в Константинополе. Четыре месяца спустя он все еще был в столице, когда туда прибыло посольство от двора семнадцатилетнего Оттона III. Оттон желал обзавестись византийской женой и официально просил руки одной из трех племянниц Василия – Евдокии, Зои или Феодоры; его устроила бы любая из них. Просьба была удивительная. Правда, Оттон II женился на греческой царевне Феофано, которая многое сделала для распространения византийской культуры на Западе, но к несчастью, он заявил, что все византийские земли в Италии – часть ее приданого, неизбежным результатом чего стала война. В 981 году он пошел на Апулию, где его гнев был направлен главным образом на оккупировавших ее сарацин, которые с помощью византийцев вскоре покрошили его армию на кусочки неподалеку от Стило в Калабрии. Он так и не оправился от этого унижения и через год умер в Риме в возрасте 28 лет.

Его сын от Феофано, Оттон III, сочетал в себе честолюбие своего рода и унаследованный от матери романтический мистицизм: он не расставался с мечтой о великой теократии на византийский манер, которая объединит германцев и греков, итальянцев и славян, а во главе ее будут стоять Господь, сам Оттон и папа римский – именно в таком порядке. Что может стать лучшим основанием для осуществления этой мечты, чем еще один брачный союз между двумя империями? В качестве посланника для этой деликатной миссии Оттон выбрал Иоанна Филагата (Джованни Филагато), архиепископа Пьяченцы, грека из Калабрии, который был близким другом и духовником его матери.

Василий, со своей стороны, был только рад браку, который поможет сохранить мир в Южной Италии; когда Филагат вернулся в Рим, он взял с собой византийских послов, которые хотели обсудить детали лично с Оттоном. К сожалению, когда они прибыли, оказалось, что Оттон уехал за несколько недель до их приезда; последствия этого отъезда оказались нерадостными для него, неприятными для послов и настоящей катастрофой для Филагата. Эти последствия слишком запутаны, чтобы описывать их подробно; достаточно сказать, что в отсутствие Оттона патриций Кресценций, глава самой влиятельной семьи в Риме, схватил послов Василия и бросил их в тюрьму – похоже, для того, чтобы досадить Оттону, нарушив его брачные планы, а не по какой-то иной причине. Недавно занявший папский престол папа Григорий V, кузен и назначенец Оттона, бежал в Павию, а Кресценций назначил вместо него архиепископа Пьяченцы Иоанна Филагата.

Трудно понять, отчего самый надежный слуга императора позволил втянуть себя в такую подлость, но похоже, он не смог устоять перед перспективой немедленно занять папский престол, пусть и в качестве антипапы. Вскоре у него появились причины пожалеть о своем решении. К концу года император Западной Римской империи во второй раз появился на полуострове, присоединился к папе Григорию в Павии и пошел на Рим. Кресценция публично обезглавили в замке Святого Ангела, где он искал убежища, а Иоанна Филагата взяли в плен. Ему отрезали уши, нос, язык и кисти рук и выкололи глаза. Он пережил последовавший за этим суд и кое-как дожил до 1013 года. Для Василия II вести об этих событиях оказались весьма неприятными: его весьма устраивал бы грек на папском престоле и племянница в качестве западной императрицы. Спустя почти два года его послов наконец освободили, но они до сих пор не встретились с Оттоном, чьи симпатии к грекам за это время вполне могли ослабеть.

Была у Василия II и еще одна забота: за последние три года власть Самуила возросла, и это вызывало тревогу. Захватив Диррахий, важный порт на Адриатике, Самуил перешел в долгое триумфальное продвижение через сердце Далмации в Боснию. Византийские земли вдоль Адриатического побережья оказались в серьезной опасности. Они находились не дальше от Константинополя, чем Сирия, но ландшафт там гористый, дороги неудобные, а местные жители недружелюбны. По мнению Василия, существовало лишь одно решение – Венецианская республика. Почему бы ей не взять на себя ответственность за все побережье Далмации, чтобы править им как протекторат под властью византийского сюзерена? Для дожа Пьетро II Орсеоло это предложение означало новый бесценный источник зерна и древесины для кораблестроения. Оно также развязывало ему руки в борьбе с хорватскими пиратами, нападавшими на венецианских купцов. На праздник Вознесения в 1000 году Орсеоло, получивший новый титул – Dux Dalmatiae, – сел на флагманский корабль и во главе огромного флота отправился принимать феодальную присягу своих новых подданных. Царь Самуил, может, и контролировал боснийские твердыни, но грекоговорящие города на побережье с того времени находились в надежных руках.

В 1001 году не утративший решимости Оттон III отправил в Константинополь второе посольство, которое должно было привезти к нему его невесту. Возглавлял его архиепископ Милана Арнульф, самый впечатляющий священнослужитель Запада, который прибыл на превосходном коне в роскошной попоне, с золотыми подковами, подбитыми серебряными гвоздями. Василий не чинил никаких препятствий: чем скорее состоится свадьба, тем скорее он сможет вернуться в Болгарию. Две из трех его племянниц были ужасно некрасивы, однако средняя из сестер, двадцатипятилетняя Зоя, была миловидной. Архиепископ пришел от нее в восторг, да и сама она не противилась браку. В январе 1002 года она отправилась в новый дом в сопровождении свиты, подобающей багрянородной принцессе. Увы, браку не суждено было состояться. В Бари ее ждали печальные вести: ее жених, пораженный внезапной лихорадкой, умер 24 января в возрасте 22 лет. Бедняжка Зоя: если бы у них с Оттоном родился сын, он мог бы унаследовать не только Западную Римскую империю, но (в отсутствие других наследников мужского пола) и Восточную; он наконец объединил бы их и правил бы от Франции до Персии, а мировая история была бы совсем другой.

Проводя почти все свое время в походах с 1000 по 1004 год, Василий II отвоевал практически всю восточную половину Балканского полуострова. Ныне Самуил сражался с врагом, который мог передвигаться по суровым местам так же быстро, как он сам, который никогда не давал ему возможности устроить засаду или внезапное нападение и которому были нипочем ветра и непогода. На протяжении следующих десяти лет наступление продолжалось, хотя источники сообщают о нем удручающе мало. Туман времени в достаточной степени рассеивается лишь в 1014 году, и мы можем взглянуть на битву, которая устраняет сомнения по поводу исхода войны. Сражение произошло в узкой теснине, ведущей от города Сере в долину реки Струма, и закончилось внезапно, когда застигнутые врасплох болгары в панике бросились бежать. В плен было захвачено около 15 000 человек, и именно для них Василий определил наказание, за которое его главным образом и помнят. 99 человек из каждой сотни пленных он приказал ослепить, а одному оставить только один глаз, чтобы он мог отвести остальных к царю. В начале октября эта страшная процессия с трудом дошла до царского замка в Преспе. При виде своей некогда великолепной армии у Самуила, который и так уже был болен, случился удар; два дня спустя он умер. Болгары сражались до февраля 1018 года; после этого Василий официально вошел в их столицу. Ему было 60 лет. Тридцать два года спустя он наконец выполнил свою задачу: впервые с появления славянских племен весь Балканский полуостров оказался под контролем Византии.

В войне Василий II, прозванный Болгаробойцей, был жестоким и беспощадным; с воцарением мира он стал умеренным и понимающим правителем. Болгары больше не были его врагами – они стали его подданными и в этом качестве заслуживали всяческой заботы. Уровень налогов намеренно сохраняли низким, а платить их можно было не только золотом, но и натурой. Патриархию понизили до уровня архиепископской епархии, но болгарская церковь осталась автокефальной во всех аспектах, кроме одного: назначение архиепископа император оставил в своих руках. Определенные территории на западе, особенно Хорватия и Босния, по-прежнему управлялись местными князьями, находившимися под византийским сюзеренитетом. Болгарская аристократия влилась в социальную и государственную иерархию Византии; некоторые ее представители получили высокие посты, остальные не доставляли никаких неприятностей. На Востоке император после последней кампании 1023 года основал не менее восьми новых фем, которые располагались огромной дугой на северо-восток от Антиохии. Он безраздельно властвовал от Адриатики до Азербайджана. Однако его энергия не иссякала, и он активно занимался планами по вторжению на Сицилию, но внезапно умер. Это произошло в Константинополе, за десять дней до Рождества 1025 года, 15 декабря; Василию было 67 лет.

Он был феноменальным человеком, который без усилий управлял церковью и государством; благодаря способности сочетать стратегическое мышление главнокомандующего с дотошным, словно у сержанта по строевой подготовке, вниманием к мелочам он оказался одним из самых блестящих военачальников в истории империи. Еще более примечателен тот факт, что он начисто лишен показного блеска (за исключением тех атрибутов, которые неизбежно окружают фигуру императора). Его военные кампании не были молниеносными и не случались словно гром среди ясного неба. Под его командованием армия скорее напоминала вулканическую лаву, движущуюся медленно и неумолимо. После перенесенного в молодости унижения у Траяновых Ворот, которое он так и не забыл и за которое в некотором смысле мстил всей войной с Болгарией, он редко рисковал и потому редко терял людей. Впрочем, несмотря на то что его войска ему доверяли, он никогда не пользовался их любовью.

Его вообще никто не любил. На византийском троне никогда не сидел более одинокий человек. Этому едва ли стоит удивляться: Василий был некрасивым, неопрятным, грубым, неучтивым, ограниченным и почти патологически жадным человеком – то есть совершенно не византийцем по сути. Его волновало лишь величие империи, и неудивительно, что в его руках оно достигло своего апогея. Он потерпел поражение лишь в одном – не оставил после себя детей. Несмотря на то что его отношение к женщинам остается для нас загадкой, разве не мог он ради империи заставить себя взять жену и родить пару сыновей? Не оставив потомства, он фактически обеспечил закат империи.

Василий умер 15 декабря. К 16 декабря закат уже начался.