14

Ученый император

(945–963)

К началу 945 года, когда Константин Багрянородный стал единоличным властителем Византийского государства, он уже давно перерос свои юношеские болезни. Высокий, широкоплечий, с румяным лицом, наполовину скрытым густой черной бородой, и с блестящими ярко-голубыми глазами, в свои 39 лет он выглядел так, как будто ни разу в жизни не болел. От отца, Льва Мудрого, он унаследовал страсть к книгам и учению, на удовлетворение которой у него было вполне достаточно времени; он оставил после себя впечатляющее, по любым меркам, собрание произведений. Ни один император не дал нам такого количества информации о своей эпохе.

Помимо биографии своего деда, Константин известен прежде всего двумя большими трудами. Первый, De Ceremoniis Aulae Byzantinae, представляет собой энциклопедию византийских ритуалов и придворного протокола; второй, написанный для сына Романа – практическое руководство по искусству управления государством, известное под названием De Administrando Imperio. Книга охватывает широкий спектр тем; в числе прочего Роману рекомендуется отвечать отказом на все предлагаемые брачные союзы, так как сам Константин Великий издал указ, согласно которому членам императорской семьи не следует вступать в брак за пределами империи; иногда исключение можно сделать для франков. Здесь внезапно выплескивается долго сдерживаемая обида Константина VII на тестя:

Если же тебе указывают, что сам император Роман заключил такой союз, отдав собственную внучку за болгарского царя Петра, тебе следует ответить, что император Роман был безграмотным простолюдином, не получившим придворного образования и не знакомым с римскими традициями. Его семья не была императорской и даже благородной, и поэтому была склонна к высокомерию и упрямству.

Большая часть этих трудов была написана рукой императора; с помощью многочисленных писцов и переписчиков он также составил каталоги всех доступных учебников и трактатов по военной стратегии, истории, дипломатии, юриспруденции, агиографии, медицине, сельскому хозяйству, естествознанию и даже по ветеринарной хирургии. Результатом этого труда стали справочные издания, еще много лет спустя представлявшие собой огромную ценность для чиновничьего аппарата империи. Рассказывают, что Константин был страстным коллекционером – он собирал не только книги и манускрипты, но и различные произведения искусства; что еще более примечательно для человека его происхождения, он сам был отличным художником. Константин весьма щедро покровительствовал писателям и ученым, художникам и ремесленникам. Наконец, он был прекрасным императором – компетентным, добросовестным и трудолюбивым правителем, который великолепно умел подбирать нужных людей, благодаря чему его назначения на военные, флотские, церковные, гражданские и ученые посты и должности были нетривиальными и при этом успешными. Он многое сделал для развития высшего образования и особенно интересовался осуществлением правосудия. Все авторитетные источники сходятся на том, что ел и пил он больше положенного, но при этом они единодушно утверждают, что он всегда пребывал в добром расположении духа, был со всеми любезен и никогда не терял самообладания.

Легко понять, что Константин испытывал инстинктивное расположение к семье Фоки: они были главными врагами Лакапинов со времени изначального переворота, устроенного Романом, и не скрывали сочувствия к положению Константина. В качестве преемника Иоанна Куркуаса на посту главнокомандующего Восточной армией Константин назначил брата Льва, Варду Фоку, а его сыновей Никифора и Льва сделал военными управляющими Анатоликоном и Каппадокийской фемой. Из семейства Лакапин только один человек (не считая императрицы Елены) пользовался его полным доверием – правда, лишь после кастрации. Это был родной сын Романа Василий, которого Константин назначил управляющим своим двором.

Внутренняя и внешняя политика империи осталась без изменений. Варда Фока после серьезного ранения в 953 году передал командование сыну Никифору, который четыре года спустя одержал одну из двух величайших побед этого царствования, захватив город Адата в Памфилии. Второй триумф случился в 958 году, когда город Самосата на Евфрате сдался еще одному блестящему военачальнику Иоанну Цимисхию. На западе король Германии Оттон I укреплял государство, которое он унаследовал в 936 году, расширил восточные границы, оттеснив славянские племена, и одновременно усилил влияние на соседние государства. Константин инстинктивно признавал способности этого энергичного молодого монарха, с которым он установил отношения сразу после прихода к власти; он ведь не мог знать, что меньше чем через три года после его, Константина, смерти Оттона коронуют в Риме как императора Западной Римской империи Оттона I.

Разумеется, к тому времени Оттон стал хозяином Италии, но в начале правления Константина власть на полуострове пребывала в состоянии полухаоса, так же как после краха империи Карла Великого в 888 году. Итальянская корона была трофеем, доступным любому, кто обладал достаточной силой, честолюбием и беспринципностью, а поскольку эта корона стала самой надежной ступенькой к получению короны Западной Римской империи, в борьбу за нее частенько вступали князья и герцоги окрестных земель. В Риме аристократия превратила институт папства в свою игрушку; на ближайшие полтора века папа Николай I стал фактически последним понтификом, обладавшим хоть какими-то способностями и честностью. Второго его преемника, Иоанна VIII, забили насмерть завистливые родственники; в 896 году тело папы Формоза эксгумировали, представили на суд перед епископским синодом, сорвали с него одежды, расчленили и бросили в Тибр. В 928 году пользовавшаяся дурной славой Марозия – римская сенаторша, любовница, мать и бабка римских пап – приказала задушить в тюрьме любовника своей матери папу Иоанна Х, чтобы посадить на папский престол собственного сына от бывшего любовника папы Сергия III. В 932 году она вышла замуж в третий раз – за Гуго Арльского, который ради женитьбы на Марозии убил свою жену и ослепил родного брата, и эти двое непременно стали бы императором и императрицей Западной империи, если бы сын Марозии от первого брака не организовал против них народное восстание.

На таком зловещем фоне возник один из самых ярких и ценных источников наших знаний об истории X века. Лиутпранд Кремонский родился в 920 году в состоятельной ломбардской семье. Несколько лет он был поющим пажом при дворе короля Гуго в Павии, после чего поступил на церковную службу и вскоре начал работать в канцелярии будущего преемника Гуго, Беренгара Иврейского. Именно по поручению Беренгара он отправился с дипломатической миссией на Босфор в августе 949 года. Он прибыл в Константинополь 17 сентября и вскоре получил аудиенцию у императора. Поначалу вышло неловко: Лиутпранд обнаружил, что остальные послы привезли императору великолепные подарки, в то время как его повелитель не послал ничего, кроме письма, да и то «полного лжи». К счастью, у него при себе были дары, которые он намеревался предложить Константину от себя лично; с большой неохотой он сделал вид, что эти подарки прислал Беренгар. К удивлению императора, среди подарков были «четыре молодых полных евнуха – у них были удалены не только мошонки, но и пенисы; такие операции проводили купцы в Вердене, экспортировавшие их затем в Испанию с большой выгодой».

Что касается внутренней политики, Константин и здесь продолжил то, что начал Роман. Большая часть законопроектов его предшественника касалась защиты мелких крестьян от богатой феодальной аристократии, всем известной как «власть имущие». Константин, сам принадлежавший к аристократическому роду, неизбежно чувствовал к феодалам больше симпатии, чем его армянский тесть-выскочка; как я уже писал выше, Багрянородный не делал секрета из своей особой дружбы с семейством Фока. Тем не менее с самого начала он твердо придерживался аграрной политики Романа, а в 947 году приказал немедленно и без какой-либо компенсации вернуть все крестьянские земли, полученные «власть имущими» со времени его фактического прихода к власти. Таким образом, к концу его правления положение крестьянства, которое было основой всей экономической и военной мощи империи, стало существенно лучше, чем было в течение целого века.

В сентябре 959 года император отправился в Азию, чтобы повидать старого друга, епископа Кизикского. Из Кизика он направился в Бурсу, надеясь, что тамошние знаменитые горячие источники излечат его от постоянной лихорадки; когда это не помогло, он пошел в монастырь, находившийся высоко в горах примерно в 20 милях (32,1 км) от города. Однако к этому времени стало совершенно ясно, что он смертельно болен, и монахи посоветовали ему приготовиться к смерти. Он поспешил вернуться в столицу, где 9 ноября 959 года умер в возрасте 54 лет, окруженный горюющей семьей: рядом находились его жена Елена, пять дочерей и двадцатиоднолетний сын Роман, ставший императором Византии.

Ни одно царствование не начиналось столь благополучно, как правление Романа II. Экономическая и военная мощь империи была как никогда велика, в интеллектуальном и художественном смысле наблюдался расцвет македонского Возрождения. Роман был законным сыном пользовавшегося большой любовью императора, Багрянородным, как и его отец; кроме того, он унаследовал и его физическую стать, красоту и обаяние. Он был невероятно привлекателен для женщин, так что неудивительно, что и сам он влюбился. Еще ребенком его женили на Берте, одной из бесчисленных дочерей Гуго Арльского; однако она вскоре умерла, а в 958 году он неразумно отказался от выбранной для него отцом невесты, предпочтя ей дочь трактирщика с Пелопоннеса, взявшей себе имя Феофано. В истории не было более ярких примеров роковой женщины. Начнем с того, что красота ее была просто поразительной. Кроме того, она была весьма честолюбива и совершенно лишена моральных принципов; несмотря на то что ко времени восшествия ее мужа на трон ей было всего 18 лет, она полностью подчинила его своей воле. Став императрицей, она почти сразу занялась своей свекровью и пятью золовками. Елену сослали в самые дальние закоулки дворца, где она и умерла в одиночестве в сентябре 961 года; всех пятерых сестер (одна из которых, Агата, много лет была доверенным секретарем отца, а в последнее время и его сиделкой) вынудили постричься в монахини. Напрасно брат просил за них; молодая императрица была неумолима и лично присутствовала при том, как патриарх Полиевкт обрил им головы, а в качестве последнего удара отправил всех пятерых в разные монастыри.

Благодаря Феофано своих постов лишились многие высокопоставленные чиновники в правительстве и при дворе; однако два самых важных человека остались у власти: Василий, служивший начальником канцелярии, получил титул проэдроса, что фактически сделало его правой рукой императора, а прежний его пост получил евнух Иосиф Вринга, который в последние годы правления Константина исполнял обязанности главного министра и друнгария (флотоводца). В летописях Вринга предстает перед нами как способный, но несколько зловещий персонаж. Высокообразованный и энергичный, с безграничной способностью к усердной работе, он был при этом алчным, своекорыстным и жестоким. Перед смертью Константин пожелал, чтобы он оставался главой правительства; с воцарением Романа власть Вринги стала фактически абсолютной.

Молодой Роман пробыл на троне всего несколько недель, когда начались приготовления к новому походу на Крит, гораздо более масштабному, чем все предыдущие. Полная численность войска, включая отряды наемников-русов и вооруженных боевыми топорами варягов из Скандинавии, составляла свыше 50 000 человек. Флот состоял из 1000 тяжелых кораблей, 308 судов снабжения и не менее 2000 судов для перевозки греческого огня. Командовать этими огромными силами поручили некрасивому, суровому и глубоко религиозному сорокасемилетнему мужчине, который оказался одним из величайших военачальников в истории Византии. Его звали Никифор Фока. Его дед и тезка отвоевал Италию во времена правления Василия I; его дядя Лев возглавил сопротивление Роману Лакапину; его отец Варда командовал императорскими войсками в войне против сарацин на Востоке, пока ужасная рана на лице не положила конец его военной карьере. Никифор немедленно принял на себя командование. Он был великолепным воином, обладал огромной силой и бесстрашием в бою, умел быстро воспользоваться благоприятной возможностью и всегда заботился о своих солдатах, которые были готовы пойти за ним куда угодно. Вне армии у него не было других интересов, кроме религии, и он вел почти по-монашески аскетичный образ жизни, проводя многие часы в переписке или беседах со святыми людьми. Особой его любовью пользовался святой Афанасий, живший в те времена отшельником на горе Афон.

В конце июня 960 года огромный флот поднял паруса, и Никифор направился прямиком в крупнейший на Крите город Кандия, после взятия которого можно было не ожидать серьезного сопротивления. Через пару дней началась осада, продолжавшаяся восемь месяцев. С наступлением зимы, самой долгой и суровой за много лет, дух осажденных начал слабеть. Единственным утешением для них был вид полузамерзших врагов, теснящихся вокруг костров: они знали, что зимы часто причиняют гораздо больше неудобств осаждающим, а не осажденным. Однако Никифору во время ежедневных обходов каким-то образом удавалось придать своим людям сил и вселить в них надежду и мужество. Его самого вдохновлял его друг Афанасий, которого он спешно призвал к себе с Афона. Никифор был убежден, что именно благодаря заступничеству Афанасия в середине февраля из Константинополя прибыл долгожданный флот с припасами; боевой дух византийцев был возрожден, город пал, и 7 марта 961 года знамя империи вновь развевалось над Критом – впервые за 136 лет. Последовала традиционная массовая резня, и флот с победой отправился обратно на Босфор, доверху нагруженный плодами грабежей, которые больше века совершал один из богатейших городов Восточного Средиземноморья.

Падение Кандии и последующий крах сарацинской власти на Крите стали для византийцев беспрецедентной победой со времен Ираклия. Когда весть о ней достигла Константинополя, в храме Святой Софии устроили всенощную благодарственную службу, на которой присутствовали император и императрица. Среди многочисленных собравшихся в храме был один человек, испытывавший не ликование, а тревогу. Евнух Иосиф Вринга всегда ненавидел дом Фока, а Никифор Фока внезапно стал для императора героем. Одержавшие победу военачальники были в лучшем случае опасны; чтобы сдерживать его честолюбие, за ним придется пристально следить, так что евнуха ждали несколько трудных недель. Вот так и вышло, что, когда Никифор Фока гордо проплыл через Золотой Рог, его приветствовали Роман и Феофано, публично поздравившие его с этим историческим достижением, однако в его честь не устроили полномасштабного праздника, которого он ожидал и заслуживал. Вместо этого ему дали понять, что ему не следует оставаться в столице дольше, чем это необходимо: империя должна как можно скорее продолжить наступление, и Никифор нужен на востоке.

Когда Никифор покинул свой пост на востоке, чтобы подготовиться к Критской экспедиции, командование взял на себя его младший брат Лев, который почти сразу столкнулся с серьезным вызовом со стороны давнего врага империи, эмира Мосула Сайф ад-Даулы. В 944 году Сайф захватил Алеппо, сделав его своей ставкой, и оттуда быстро расширил свои владения, в которые вошли большая часть Сирии и Северной Месопотамии, включая Дамаск, Эмесу и Антиохию. Еще не достигнув тридцатипятилетия, он уже стал образцом арабского эмира эпохи раннего Средневековья: жестокий и беспощадный в войне, рыцарственный и милосердный в мирное время, поэт и ученый, покровитель литературы и искусств, владелец самой большой конюшни, самой дорогой библиотеки и самого пышного гарема в мусульманском мире. Каждый год он непременно устраивал хотя бы один крупный набег на территорию империи; однако ни один из этих набегов не был столь амбициозным, как в 960 году. Время было выбрано идеально: восточная армия Византии серьезно поредела из-за Критской экспедиции, Лев Фока находился на расстоянии нескольких дневных переходов. Почти в то же самое время, когда Никифор отплыл на Крит, Сайф перешел границу во главе войска численностью около 50 000 человек. Лев последовал за ним, но его люди был измотаны после тяжелой кампании. Он продвинулся лишь до гор, где тщательным образом расположил своих людей на всех главных проходах и приготовился ждать.

Сайф со своей армией вернулся в начале ноября. Его поход оказался триумфальным: позади войска тащились длинные вереницы пленников и нагруженные добычей повозки; сам он гордо ехал во главе войска на великолепной арабской кобыле. Когда он въехал в ущелье, зазвучала невидимая труба, и через несколько секунд по склонам ущелья на беззащитную колонну полетели огромные валуны. Поначалу Сайф упорно продвигался вперед, но когда увидел, что терпит поражение, развернулся и ускакал, за ним последовали около трехсот его всадников. Почти половина из оставшихся были мертвы; выживших связали теми же веревками и кандалами, которые были на христианских пленниках.

Эта победа показала, что Лев Фока даже с войском меньшей численности вполне мог защищать восточную границу, и одного этого достаточно, чтобы усомниться в истинных мотивах для спешной отправки к нему Никифора. Однако присутствие обоих братьев во главе армии, принявшей прежний размер, неизбежно оказало сильное воздействие на войско. В начале 962 года византийцы всего за три недели отвоевали не менее 55 укрепленных городов в Киликии, а затем, после краткого перерыва на Пасху, стали медленно и методично продвигаться на юг, сжигая и грабя все на своем пути. Через несколько месяцев они подошли к стенам Алеппо. Город впервые в своей истории служил столицей независимого государства, а дворец Сайфа был одним из самых прекрасных и роскошно обставленных в мусульманском мире. У него был лишь один недостаток: крайне незащищенное положение за пределами городских стен. Прямо в ночь своего прибытия люди Никифора напали на дворец, вынесли из него все сокровища и сожгли дотла. Лишь после этого они занялись самим городом. Сайф, застигнутый за городскими стенами, опять был вынужден бежать; без него местному гарнизону не хватило духа сопротивляться, и за два дня до Рождества византийцы победоносно вошли в город. Как и в Кандии, никто не проявил милосердия; как пишет арабский историк, резня закончилась лишь тогда, когда завоеватели слишком устали, чтобы ее продолжать.

Алеппо, хоть и был оккупирован, до конца не пал. Горстка воинов закрепилась в цитадели и отказалась сдаваться. Никифор их проигнорировал: город больше не был силой, с которой стоило считаться. Он дал приказ к отходу, и победоносная армия двинулась в долгий путь домой. Они дошли лишь до Каппадокии, когда из Константинополя пришла весть о смерти Романа II.