Глава 16
Все движется в природе и видоизменяется – так устроен мир. Люди, события, даты. Ноябрь сменяет декабрь, на смену осени приходит зима, и вот уже к нашей паре с Мэтью постепенно в школе все привыкают. И даже серьезный тренер Херли во время тренировок «Беркутов» уже не прикрикивает недовольно на своего лучшего атакующего, когда он, наплевав на всё, отвлекается на меня во время игры. Улыбается, всегда замечая мое появление на стадионе каким-то чудом.
Мы с Мэтью не можем удержаться в школьных рамках поведения и постоянно нарушаем правила, совершенно о них забывая. Только ленивый в школе «Эллисон» еще не видел целующихся Палмера и Уилсон, и не посплетничал о наших отношениях.
Сначала этим отношениям давали срок неделю, потом – две. А сейчас даже Эмбер с Тришей перестали дружно закатывать глаза, заставая нас с Мэтью за поцелуем возле шкафчиков-локеров.
В конце концов, мы не единственные из школьных парочек, кто проявляет внимание друг к другу, но точно самые увлекающиеся и невнимательные из всех.
Мы настолько неосторожны, что попадаемся на глаза строгой старухе Моран, а ее в нашей школе боятся больше, чем директора. И не где-нибудь, а в школьной столовой, когда встречаемся там во время обеда.
– Уилсон!.. Палмер!.. Немедленно прекратите! Что вы себе позволяете в общественном месте!
– Что?.. А, здравствуйте, секретарь Моран.
– Вы оба забыли действующие правила?! Все личные отношения оставляем за пределами школы и никак иначе! Какой пример вы подаете младшим старшеклассникам?
– Извините, секретарь Моран. Это я виноват, – говорит Мэтью, и хотя я с ним не согласна, он сжимает за спиной мои пальцы, призывая не вмешиваться.
– Неверно, Палмер. Вы забыли сказать «Этого больше не повторится!».
– Я не забыл, я просто не уверен в последнем, секретарь. Но готов объясниться в вашем кабинете или в кабинете директора Гибсона. Как скажете.
– А Ромео было пятнадцать, когда он подкатывал к тринадцатилетней Джульетте! Им тоже запрещали правила, и что из этого вышло? – кричит какой-то умник десятиклассник из общей очереди учеников. – А Белоснежке, когда ее поцеловал принц – и вовсе четырнадцать лет! Ваши правила надо переписать!
– Макгоуэн, снова вы? Ну, конечно! После уроков жду вас в своем кабинете!
– Но, секретарь Моран…
– Придете и лично озвучите все ваши рациональные предложения! А вы, Уилсон и Палмер… Задержитесь сегодня оба в библиотеке. На час! Миссис Кормак выдаст вам задание. Все ясно?
Нам с Мэтью ясно, и когда мы с ним переглядываемся, мы не очень-то расстроены таким наказанием. Секретарь Джин Моран – серьезный и строгий человек. Шутки с ней плохи даже для членов попечительского совета, что уж говорить об учениках. Ее побаивается сам директор Гибсон.
Это просто удивительно, что мы легко отделались. Но если она и способна на симпатию, то ее симпатия явно принадлежит Мэтью.
Иначе чем ее «доброту» еще можно объяснить?..
Эмбер и Брюс Броуди все еще не парочка, но мы с Тришей твердо верим, что до Рождества Брюс все-таки наберётся смелости заявить Эмбер прямо, что она ему нравится.
Они часто встречаются по выходным и занимаются чем угодно – посещают личностные тренинги, гуляют в парке и ездят на экскурсии, но до сих пор так и не поцеловались снова.
Зато у Закари Бэйкера появилась девушка. Это Лин Доннас, симпатичная брюнетка из параллельного класса. Зак познакомился с Лин во время работы в ресторане, куда Доннас часто приходила завтракать по выходным. И нам с девчонками кажется, что приходила она туда не просто так, учитывая, какой Закари симпатичный. Особенно с новой стрижкой, которая ему очень идет.
– Лин избрала верную тактику и не прогадала! – как всегда дает свою оценку происходящему Эмбер. – В школе бы наш Зак никогда ее не заметил – вы же знаете, какой он ответственный и серьезный. Вот она и пошла обходным путем! Нет, я ни за что не поверю, что у них симпатия случилась с первого раза. Зная Бэйкера – никогда!
– Твой вариант? – требует доказательств Триша, и Коуч артистично фыркает:
– Да пожалуйста!.. Закари, а можно мне еще одну тортилью? А соус? – копирует Эмби тонкий голосок Лин, хлопая ресницами. – Ой, что это? Голубой краб? Какой ужас! У меня же на него аллергия! Ты не принесешь мне воды? Да, мне уже лучше – посиди со мной. Ты такой милый и заботливый, Закари!
Эмбер устраивает дома у Триш маленькое представление, и мы с подругой покатываемся от смеха.
На самом деле мы с девчонками рады за Закари. И, несмотря на наши шутки, Лин Доннас кажется нам хорошей девушкой, которую не пугает то, что ее парень живет в трейлерном городке «Волшебные бобы», а его родители бедны. Расстроена одна только Фиби. Подозреваю, что юный стажер «Эллисон ньюс» давно неравнодушна к Бэйкеру, но тут уже сердцу не прикажешь, и вскоре Закари признается за обедом, что идет на Зимний Бал с Лин.
Ко второму триместру учебного года жизнь в школе становится спокойнее, и я совершенно перестаю думать о Шоне. Даже встречая Рентона в школьных коридорах, ничего к нему не чувствую – ни симпатии, ни злости. Может быть, чуть-чуть сожаления о том друге, каким он мне когда-то был, но и только. Все мои мысли и планы заняты Мэтью Палмером – самым лучшим парнем. Нашими встречами с ним и вечерами, и я рада, что его конфликт с Шоном за лидерство в «Беркутах» сошел на нет.
Мэтью интересуют экзаменационные тесты и аттестат. Будущая учеба в университете, тренировки и результативные броски во время игр, а вовсе не место капитана, о чем он и сообщил тренеру Херли, когда встал такой вопрос. Но Джейкоб однажды проговаривается нам, что парни из команды не очень этому рады. Особенно те, кто поддерживают сторону Мэтью.
– Рони Салгато намекнул, что Рентон трепло и не умеет держать язык за зубами, вот и получил по ним за дело. Ребята не виноваты в том, что его авторитет в команде держится на честном слове. Если бы Палмер согласился, у «Беркутов» уже был бы новый капитан.
Все это так, но я знаю то, чего не знают они. Точнее то, до чего в школе никому особо нет дела – личной жизни семьи Палмеров. А в этой семье случилось пополнение. Девушка Кристиана, старшего брата Мэтью – Бетти, родила мальчика Лео и приехала с ребенком в их дом. Так что работы в автомастерской у Мэтью и его отца значительно прибавилось.
Я не в обиде и иногда по вечерам заглядываю к Мэтью, когда уж очень по нему скучаю, но понимаю, почему ему не интересно место капитана.
С Кейт дома всё сложно. За последние три недели она очень сильно изменилась, превратившись из высокомерной Куклы в тень себя прежней. И если бы у меня был ответ, что с ней происходит, я бы попробовала ей помочь. Но его нет. Пусть мы и перестали ссориться со сводной сестрой, но и говорить не начали. И Кейт точно не собирается ничего менять.
Ее красная «БМВ» по вечерам чаще остается в гараже, словно она забыла дорогу к своим друзьям и перестала следить за записью к парикмахеру. А однажды вечером я слышу из гостиной отзвуки напряжённого разговора моего отца с Говардом Хардингом, когда тот приезжает в наш дом. Но о чем они говорят в отсутствии Патриции, но в присутствии Кэтрин – понимаю не до конца. А когда догадываюсь, то тоже против того, чтобы Хардинг прямо сейчас отвез свою дочь в частную клинику только потому, что у нее, по его мнению, нервное расстройство. А у него через месяц старт избирательной компании в сенат, во время которой ничего не должно бросить тень на его фамилию. Даже тот факт, что единственная дочь отказывается отвечать на его звонки.
В этот вечер я впервые иду в крыло Кейт и захожу в ее спальню. И впервые чувствую в себе желание быть на ее стороне. Она удивлена, но, увидев меня на пороге своей комнаты, не прогоняет, как я того ожидаю. Вытерев нос салфеткой, отворачивается и садится на кровать, подогнув под себя ногу.
А я стою, не зная, как озвучить изумивший меня факт.
– Кейт, а почему ты… в очках?
На дочери Патриции футболка и шорты. Спутанные волосы завязаны в небрежный хвост из которого выбились пряди. На лице нет ни грамма косметики, отчего оно кажется бледным и незащищенным. А вот голубые глаза из-за стекол очков смотрят воспалённо и холодно. И ярче обычного из-за контраста с темной оправой и светлой кожей.
– Странный вопрос, Выскочка. Наверное потому, что у меня плохое зрение.
– У тебя?!
Да, я удивлена. Этот факт совершенно неожиданный для меня, как и внешний вид сводной сестры. Ничего подобного за ней я не замечала раньше. А может быть, не хотела замечать.
– Я слепая, как крот. И да, Кукла Кейт носит очки, хотя для всех это тайна. И не смотри так! Знаю, они ужасны, потому что дешевые – но других без рецепта не купить, и я их люблю.
– Дело не в этом, просто… А как же Патриция?
– С тех пор, как мне исполнилось десять, я вру маме, что мне отлично в линзах. Всегда. А мой психолог рекомендует никому о моей проблеме не говорить.
– Но… зачем?
Кейт улыбается, только вовсе не весело, а скорее со злой досадой.
– Потому что у меня отличная родословная, такой каждый позавидует. Я почти наверняка одна из самых богатых наследниц в Сэндфилд-Роке, а возможно, и во всем штате. Разве я могу быть неидеальной? Не первой во всём? Я ведь Хардинг, а это означает, что у меня должно быть всё самое лучшее! Не только длинные ноги и исключительное зрение, но и отличные зубы! Видишь, – Кейт коротко и хищно оскаливается, – они у меня не хуже, чем у Кэндис Свейнпол, так считает дантист отца, который сделал на нашей фамилии состояние. И если бы не ты, я бы и дальше в это верила!
Улыбка сползает с лица девушки, и она отворачивается, взяв в руки и обхватив подушку. А я не знаю, что сказать. Такой дочь мачехи мне еще видеть не приходилось.
– Как глупо, – наконец отвечаю после минутной паузы. – Но это же не ты. Это чужие ожидания и запросы.
– А кому это важно?
– Как кому? А тебе? Разве тебе, Кейт, не важно оставаться собой? Узнать себя настоящую?
Кэтрин смотрит на меня, но только чтобы поджать губы и бросить в тихом раздражении:
– Бесполезно. Даже не старайся, Уилсон. Ты все равно меня никогда не поймешь.
Возможно, но возразить очень хочется, раз уж я пришла.
– Извини, но это действительно сложно – понять, почему ты отказываешься от того, что любишь. И почему решила, что знаешь, чего от тебя все ждут и какой хотят видеть?
– Потому что мне это твердят с трех лет – чего от меня ждут! Я знаю каждый проклятый пункт! Всё о своем настоящем и будущем! Знаю, где буду учиться, кем стану и даже когда выйду замуж. Во сколько лет рожу первенца – не позже двадцати шести и желательно мальчика. Да, и это тоже прописано пунктом в моем договоре наследства – отцу очень хочется принять участие в его воспитании. Так сильно, что он готов за это дорого заплатить! Моему будущему мужу сумма обязательно понравится! И я знаю, во сколько лет сопьюсь. Думаю, в сорок, на дольше меня не хватит. Так что твои слова о собачьем фитнесе прямо в точку! Вряд ли к этому моменту останется хоть один человек на Земле, кому я буду нужна.
Меня поражает ее признание. Не содержанием, а тем, с какой горечью она обо всем говорит.
– Никто не знает свое будущее наперед, Кейт. Ты не кукла, ты – личность!
– Уверена?
Честно? Не до конца. Но сейчас не это важно, а разговор, который для нас сам по себе большой шаг вперед.
– Но твоя мама ведь смогла. У Патриции получилось освободиться от влияния Говарда.
– Не сразу, и тебе это известно так же хорошо, как мне. И потом, она гораздо сильнее меня. Вот и пусть борется за права других женщин, а со мной все в порядке, – продолжает отстраненно Кейт. – Можешь мне не верить, но я еще не сошла с ума, чтобы всерьез схлестнуть Железную Пэйт с отцом. Это разрушит карьеры обоих и ничего не даст.
С Кэтрин точно не все в порядке, и дело не только в ее отце. Здесь есть еще кое-что. Возможно, личное, что добралось до ее сердца и не отпускает.
– Звонили из химчистки. Ты не забрала свои вещи и не распорядилась насчет курьера.
Голова Кейт опущена, и большие очки смотрятся на красивом лице непривычно и странно. Совершено меняя ее и делая черты мягче.
– Плевать.
– Ты расстроена из-за Шона?
– Из-за кого? – она не сразу понимает мой вопрос, а когда поднимает лицо и растерянный взгляд, мне становится ясно, что насчет Рентона я все-таки не ошибалась. – Н-нет.
Так, может, и Мэтью прав?
Только с чем она борется? Что именно в себе ненавидит?
– А в ком тогда причина того, что с тобой происходит, Кейт? – спрашиваю я, шагнув к девушке ближе. – Послушай себя, ты говоришь, словно заложница собственной крепости.
– А что, если так оно и есть?
– Чепуха! Если не видеть сте́ны, то можно пройти сквозь них – попробуй! Да, ты не идеальная, и что? Тоже мне новость! Все люди вокруг неидеальные, но мир не перестал от этого существовать! Поверь, те, кто тебя любят, не станут любить меньше только потому, что ты вычеркнешь из своей жизни глупые пункты, с которыми не согласна!
– Как у тебя все легко.
– А что сложного-то?
– Я говорила, что ты не поймешь!
Кейт встает и откладывает подушку. Я подошла близко и не сразу замечаю школьную фотографию в белой рамке, которая лежит на краю постели. Но она подходит и переворачивает ее, пряча от моих глаз. Отвечает сухо, становясь собой прежней:
– Маффины были вкусные, я соврала. А теперь уходи, Эшли, в свою счастливую жизнь, и оставь меня в покое. Я по-прежнему тебя не выношу.
– Ну, я переживу, – пожимаю плечами. – У нас это взаимно. Лучше скажи, ты чего-нибудь хочешь? Не знаю, приду ли я к тебе еще раз.
– Тебе звонила мама?
– Нет.
Она какое-то время молчит, прежде чем отвечает:
– Да, хочу. Родиться заново и желательно мужчиной, чтобы никто не указывал мне, как жить. А еще…
– Чтобы я навсегда исчезла из твоей жизни? – догадываюсь, но сводная сестра меня удивляет.
– Чтобы ты забыла, какой меня сегодня видела и что я тебе сказала.
Я ухожу, но когда возвращаюсь в комнату Кейт через час с малиновым чаем и ее любимыми панкейками, которые мы приготовили с отцом на ужин, дверь в ее спальню открыта, и она ничего не говорит.
