Глава 28
Хузары не пойдут
– Великий князь Киевский желает увидеть сотника Вартислава, – сообщил гонец.
– Когда? – поинтересовался дежуривший при воротах Кочень.
– Немедля.
– Я передам, – кивнул Кочень и вразвалочку отправился в дом. Гонцу войти не предложил, и тот остался снаружи.
В доме шла эпическая битва. Машег и Дерруд играли в большой тафл. Хузарин пристрастился к этой нурманской игре главным образом потому, что, в отличие от фигур-шахмат, здесь важен был не только расчет, но и удача. Дальность хода определял бросок костей. А иногда и саму возможность хода. Как договоришься. Но и расчет тоже был важен. В отличие от игры в кости, тафл, или хнефатафл, если пользоваться полным именованием, опирался не только на удачу, но еще и на стратегические навыки игроков.
Машег играл за атакующих. Как и предпочитал. Атакующих было больше, нападали они с разных сторон и вообще могли себе позволить более активную жизненную позицию.
Дерруд играл за конунга. Он тоже предпочел бы нападать, но так уж выпал жребий.
Момент был ответственный. Убийца только что вывел конунга из гарда, где его взять было в полтора раза труднее, чем на общей территории. Сложнее только на троне, но в большом тафле долго отсиживаться на троне нельзя. Противник выстроит «стены щитов», заблокирует углы-выходы, зажмет в гарде, и конец котенку.
Позиция Машега была в целом сильнее, однако Дерруд ухитрился получить преимущество в одном из направлений, и теперь его конунг с половиной уцелевших хускарлов короткими перебежками рвался к цели, где вторая половина фигур Убийцы, перемещенная туда после серии удачных бросков, уже зачистила пару атакующих «топоров», прижав их к запретной угловой клетке.
Машег тоже не щелкал клювом. Изо всех сил рвался к опасной диагонали. Но ему категорически не везло. Кости выдавали обидную мелочь. Три, четыре, снова три.
Конунг скользнул к границе поля, чтобы следующим ходом преодолеть оставшиеся клетки. Дерруд уже праздновал победу и комментировал невезение противника обидными репликами. Чем, видимо, и спугнул переметчивую даму-удачу. Машег выбросил десять. Его фланговый «топор» скользнул на максимальную дистанцию и ловко прижал к краю Деррудова ведущего «хускарла». Рядом с конунгом образовалась опасная брешь. Путь к заветному выходу оказался перекрыт. Но локальный перевес в численности был по-прежнему у Дерруда. Конунг ушел левее, под прикрытие оставшихся защитников. Машег опять выбросил смешные три, не дотянув ровно одну позицию до нужной клетки. Дерруд хохотнул, бросил кости (выпало шесть, но конунгу хватило бы и двух) и снова оказался в одном ходе от победы.
Машег сжал кости в кулаке, потряс, подул, пробормотал что-то по-древнееврейски и метнул кости.
Двенадцать!
Ринувшийся через всю доску, на одиннадцать клеток, «топор» отрезал конунга от спасительного выхода. Отчаянный ход. В трех клетках Деррудов «хускарл». Один ход – и прижатый к краю резкий «топор» слетит с доски.
Выпало два.
Дерруд зарычал, но сделать ничего не мог. «Хускарл» не дотягивал. И это была катастрофа. Минут через пять подтянувшиеся «топоры» обложили Деррудова конунга. Конец игры.
– Удача, – недовольно пробурчал Дерруд. – Слава богам, это всего лишь игра. Кочень, что ты тут делаешь? Твое место – у ворот.
– А… Так это… Здешний князь, который старший, желает видеть Вартислава.
– Когда? – спросил Сергей.
– Сказано не медлить.
– А что сразу не сказал?
– Так это… Досмотреть игру.
Логично. Досмотреть. Великий князь может и подождать.
– Твоему хузарину можно верить?
Внезапно.
– Я ему верю, – сказал Сергей. – К чему твой вопрос, великий князь?
– А я могу ему верить?
Сергей пожал плечами, ответил уклончиво:
– Ты можешь верить мне. Как я доверяю тебе.
«А я тебе верю примерно как кувшин сметаны доверяет кошке», – добавил он мысленно.
Олег если и уловил подтекст, то виду не подал.
– Он знает что-то о делах и намерениях хузарского хакана? Готов с тобой поделиться?
– Род Рузиев в родстве с хаканом всех хузар Беньяху, – осторожно ответил Сергей. – Не близком. Но даже против дальней родни Машег не пойдет. Против нас – тоже, – уточнил он на всякий случай.
Правильней было бы сказать: не пойдет против Сергея. Но так дипломатичней. Да Олег и сам должен сообразить, что родня для Машега важнее, чем интересы киевского князя.
– Ты говорил, хузары теперь с нами, – напомнил Сергей. – Что-то изменилось?
Великий князь задумался. Наверняка: говорить или не говорить? Знает, что любая сообщенная Сергею информация тут же отправится к Ререху. А от него – дальше. По всему союзному войску.
Можно ничего не говорить. Но если сейчас отправить сообразительного парня восвояси, то результат будет еще хуже. Шила в мешке не утаишь.
По глазам видно: очень хочется сунуть Сергея куда-нибудь в тихое и недоступное место. Очень хочется…
– Великий князь, я не могу не сказать своим, но могу попросить их молчать, – предложил Сергей.
Решился.
– Мне донесли, что булхаци Песах заключил мир со стратигом Херсонской фемы. Мир, выгодный для хузар. Очень выгодный.
Булхаци Песах. Ага. Тот самый, которому великий хакан передал в управление Самкерц и прилегающие к нему земли. Будущую Тмуторокань. На Сергея булхаци произвел впечатление человека, который не удовольствуется одним берегом Керченского пролива. Тем более что хузар в Крыму хватает, а положение херсонского стратига, мягко говоря, сложное.
И вдруг мир. И что дальше? Олег с дружиной уйдет воевать ромеев, а кто-нибудь из полководцев Беньяху явится к воротам Киева?
– Я тебя понял, великий князь, – сказал Сергей. – Хорошо, что ты узнал об этом сейчас. Попытаюсь выяснить, что к чему.
– Буду признателен, – лаконично отозвался Олег.
Не слишком конкретно, но ладно.
Впрочем, в обещания Олега Сергей теперь не слишком верил. Помнится, еще в Новгороде тот обещал что-то подарить Сергею, когда тот окажется в Киеве. Видимо, забыл. И еще раз забудет. Интересно, как с такой памятью он удерживает при себе дружину? Или амнезия у Олега избирательная? Только для посторонних?
– Машег, как думаешь, будет Беньяху нынче с ромеями воевать? – спросил Сергей.
– Киевский хакан интересуется? – ухмыльнулся хузарин.
– Ага.
Хитрить с другом Сергей не собирался.
– Асы и мирные печенеги взбунтовались, – сказал Машег.
Сергей хмыкнул. «Мирные печенеги» – само по себе звучало забавно, а в сочетании с «взбунтовались»…
– Говорят, ромеи дали денег им, копченым и гузам, – продолжал Машег. – Должно быть, так, потому что асы были верны нам много поколений. Теперь Беньяху собирает ополчение, чтобы усмирить бунт и покарать предателей. Так что можешь сказать своему князю: великому хакану нынче не до ромеев.
– Это точно? – спросил Олег. – И ясы тоже?
– Так сказал Машег, – пожал плечами Сергей. – Вернее, так ему сказали. Сам-то он бунтовщиков не видел. Но что на ромеев хузары не пойдут, это наверняка. У них своя война. Внутренняя.
– Это плохо, – заметил великий князь. – И хорошо тоже.
– Имеешь в виду: за Киев тоже можно не беспокоиться? – удивился Сергей. – Не уверен. Хузары не придут, но есть еще печенеги. Те, что в приднепровских степях кочуют.
Олег промолчал. С загадочным видом. Надо полагать, с ближней ордой он как-то договорился. Или припугнул.
– Я обещал тебе мою признательность, – произнес он после паузы. Надо же, не забыл. – Будь ты моим человеком, сделал бы тебя своим ближним советником.
«Ух ты! Боярская должность!»
– Но ты – человек Стемида. Точнее, его второго сына. Значит, такая награда тебе не подойдет. Серебро тоже не стану дарить. Насколько я знаю, серебра у тебя вдосталь. А подарю я тебе… – Олег прищурился хитренько. – Подарю я тебе просьбу! Когда будет нужда, попроси – и получишь. Знаю, ты умен. Невозможного не потребуешь.
– Щедро, – дипломатично признал Сергей, хотя в щедрость Олега верил не больше, чем в добродушие росомахи.
– Еще бы! Таков я, Вартислав Дерзкий. Ступай!
– Выходит, не пойдут с нами хузары, – задумчиво проговорил Ререх и поскреб заросший желтой щетиной подбородок. – И прочие им союзные тоже не пойдут.
Услыхав новости, Трувор решил собрать совет. Небольшой. Кроме Ререха, Сергея и самого Трувора присутствовали еще двое: Стемидов сотник Ведмунд, переданный старшему сыну вместе с отцовским подразделением, и Труворов главный подручный сотник Шигобер, природный варяг лет двадцати с рваным шрамом, перечеркнувшим бровь и навсегда придавшим его лицу выражение удивления.
– Так, может, и к лучшему, что хузары с нами не пойдут, – предположил Трувор. – Вон у нас воинство какое!
– Это ты, брат, хузарского воинства не видел, – заметил Ререх, несомненно вспомнивший армию булхаци.
«И ромейского», – мысленно добавил Сергей.
– Предлагаешь обратно повернуть? – с вызовом бросил Трувор.
«Ах, как ему хочется славы, – подумал Сергей. – Славы, денег, верных гридней, идущих с ним от победы к победе».
Нет, само желание – неплохое. Только это не дорога славы, а тропинка тщеславия.
К счастью, у Сергея есть Ререх.
– Обратно мы не повернем, – сказал младший княжич. – Но и вперед, под главный удар, соваться не станем.
– Мы варяги! – рявкнул Трувор. – Нам в обозе отсиживаться не подобает!
Шигобер тут же грозно насупился. Сергей не сдержал улыбки. Уж больно комичный вид у сотника. А еще говорят, шрамы украшают мужчину. Нет, украшают, конечно, но только того мужчину, который их оставил.
– Я про обоз ничего не говорил, – заметил Ререх. – Но умирать ради славы Хельгу я не буду. И ты, брат, тоже. Мне такая слава не нужна. Мне нужна добыча. И домой с ней вернуться.
– Вот то же самое и князь наш сказал, – поддержал княжича Ведмунд. – Набрать добра и вернуться в целости.
Трувор зыркнул на него недовольно, но промолчал.
Зато высказался Шигобер:
– Ведмунд, такие речи купцу впору, а не воину. Похоже, стар ты стал для Перуновой пляски.
– Ты сейчас сказал, Шигобер, что я плохой воин? – мягко осведомился Ведмунд.
Шигобер сообразил, что ляпнул лишнее.
– Нет, Ведмунд, конечно, нет! Ты воин, да еще какой! Великой славы воин!
– То-то. Следи за языком, Шигобер. Не то изо рта однажды лягуха выпрыгнет.
Шигобер насупился, но стерпел. Прямого оскорбления не было. Так… Рекомендации на будущее.
«Наверное, Шигобер хорош в сече», – подумал Сергей. Иначе зачем бы Трувору держать такого умника по правую руку. Впрочем, и сам Трувор, насколько мог судить Сергей, невеликий стратег. А может, ему просто боевого опыта не хватает? А уж когда младший брат оказывается круче тебя, это ну очень обидно. В молодости.
