Глава тридцатая

Георгий взял свою пустую чашку и опять направился к кофемашине.

– Я с детских лет дружу с сыном актрисы Клавдии Вулкиной. Она мне на работу позвонила, спросила: «Жорик, ты, случайно, не знаешь, кто из твоих занимается поиском гаденыша, который музеи обворовывает? Об этом сейчас пресса постоянно пишет». Я ответил ей: «Тетя Клава, случайно знаю. Я в следственной бригаде». Она обрадовалась: «Отлично. Пойди доложи руководству, что я в курсе, кто грабит экспозиции. Купила у вора комплект за бешеные деньги. Сегодня ему позвоню, приглашу в гости, заведу беседу, запишу на магнитофон, привезла его из Японии, куда на гастроли летала. Отдам тебе пленку, а ты передашь своему начальству. Тебя похвалят, заметят. И пойдешь в гору». Я испугался:

– Тетя Клава, если думаете, что вам известен вор, не играйте в сыщика. Опасно это.

Она засмеялась:

– Малыш, не учи меня жить.

И трубку повесила, а мне уезжать в Тульскую область, там новое ограбление музея. Вернулся через два дня, набираю домашний номер Вулкиной, попадаю на ребят из местного отделения. Самоубийство. Я к шефу на рысях, он бригаду на квартиру отправил, меня старшим впервые назначил. Вошли в квартиру. На столике у кровати пустой стакан, рядом упаковка из-под таблеток. А я по дороге ребятам про Клавдию рассказал. Вулкиной за шестьдесят, но проблем с ролями у нее не было. Она играла в театре, снималась в кино, ездила по стране с авторской программой. Мужа нет, сын взрослый. Поскольку мы с Вадимом хорошие друзья, я знал, что у Клавдии постоянно были молодые любовники, впрочем, она их никогда не скрывала. В искренности чувств юношей, которые спят с пенсионеркой, получают от нее подарки и деньги, я сильно сомневаюсь. Но Роман, с которым Вулкина жила последние два года, похоже, ее любил. Он нам рассказал, что актриса собирала ювелирные украшения, обожала их всем сердцем. Но это я и без него знал. А вот дальше шел интересный рассказ. Некий ювелир иногда предлагал Вулкиной приобрести нечто старинное, оригинальное. Чемоданчик с «алмазным фондом» актриса хранила на полке в гардеробной. Роман за неделю до смерти Клавдии улетел в Мурманск. У него заболел отец, требовалась операция. Вернулся парень, когда на месте уже работали наши эксперты. Роман сразу спросил: «Чемодан с ювелиркой на месте?» Захоронку не нашли. И сей факт окончательно отмел предположение о суициде. Хотя я не сомневался в убийстве. Хорошо Вулкину знал. Актриса до последнего ногтя! Демонстративная личность! А нет записки. Лежит в кровати без макияжа, прически, в старой пижаме. Ну это не в характере Клавдии. Задумай она припугнуть кого-то добровольным уходом из жизни, то непременно организовала бы красивый спектакль. Привела себя в порядок, вызвала «Скорую», врачи успели бы войти в квартиру к моменту проглатывания дамой пилюль. А здесь все неправильно. И поводов для суицида нет, карьера на взлете, обласкана зрителем, режиссерами, правительством. У Клавдии полно наград, много денег. С любовником никаких трений. Даже злоязыкие коллеги как один говорили, что Роман обожал Клавдию. Это не добровольный уход из жизни, а убийство, замаскированное под суицид. Если вспомнить наш с ней разговор, то станет понятно, что кто-то узнал о желании Вулкиной встретиться со следователем и убрал актрису. Вероятно, человек этот связан с кражами из музеев.

Георгий вынул из ящика письменного стола пакет с печеньем.

– Угощайся.

– Спасибо, – поблагодарил я.

Жора взял одно курабье.

– Не сразу, медленно, шаг за шагом мы добрались до Сигизмунда. Он все отрицал. Начали проводить опознание, показывали сотрудникам ограбленных музеев группу людей, спрашивали: «Посмотрите внимательно, вероятно, кто-то из них посещал ваше хранилище?

Большинство людей опознало Сигизмунда. Он не запаниковал.

– Да, я изучал экспозиции, но ничего не крал. Я ювелир, вдохновляюсь произведениями мастеров прежних лет. С Клавдией Вулкиной не знаком.

Но Елизавета Фестина, лифтерша в подъезде, где жила якобы самоубийца, указала на Сигизмунда как на человека, который приходил к актрисе, объяснила:

– Знаю этого мужчину. Он заглядывал к Вулкиной. Но только днем, а в последний раз явился вечером, да еще когда Ромы нет. Я расстроилась. Неужели Клавдия паренька на другого променяла? Очень милый у нее сейчас любовник, всегда здоровается, конфеты мне просто так дарит.

Пилкин опять потянулся за печеньем.

– Торопили нас очень, хотели чтобы побыстрей дело закрыли. На судью Малежкин произвел плохое впечатление. Вину отрицал, кричал: «Ошибка это. Не приходил я никогда к актрисе!» Судья его спросила: «Если не бывали у Вулкиной, то как на столике у ее кровати оказалась бутылка воды с отпечатками ваших пальцев?» Лифтерша, глядя на подсудимого, возмутилась: «Вот врун! Не один раз к Вулкиной забегал с сумкой. Очки нацепит темные, думает, его не узнают. Так все остальное видно: волосы, фигура, походка. Брехун!» Сигизмунд полностью потерял самообладание, завопил: «Подстава! Бабу наняли, чтобы меня засадить». Начал материться, кричать: «Судью купили!» Ну и закатали мужика на четвертак. Газеты о нем покричали и забыли. Вся семья Малежкиных пострадала. Брата его, пианиста, внесли в черный список, на конкурсы не выпускали. И про зарубежные гастроли Бронислав забыл. Я с ним мало общался, беседовал с пианистом один раз во время следствия, он на контакт не пошел.

– Имею право не свидетельствовать против родного брата. Или я ошибаюсь? Но если обязан с вами говорить, то все равно ничего не знаю.

На том и расстались. Понял, Ваня?

– Желание промолчать, не сказать ничего хорошего про Сигизмунда свидетельствует о том, что ничего в его защиту Бронислав показать не мог, – заметил я, – видно, много подлостей преступник даже своим сделал. Обычно родня не скупится на сахар, коим обсыпает вора, убийцу, насильника.

– Не всегда так, но часто, – согласился Пилкин, – а в случае Сигизмунда – полный игнор. Ни отец, ни мать, ни брат, ни его жена ни словечка в его защиту не вымолвили. Достал их всех ювелир.

– Знали что-то про него, но не сообщили, – предположил я. – А жена как себя вела?

– Вера ее звали. Вот она рыдала, говорила: «Муж не мог убивать», расхваливала супруга, – ответил Георгий, – потом притихла. После отбытия преступника к месту заключения она ко мне пришла, попросила: «Посодействуйте нам. Хочу вернуть девичью фамилию». Я помог ей с этим вопросом. Вера и новорожденная девочка стали Волошины. Но это, думаю, не очень помогло. В анкетах есть вопрос об изменении паспортных данных. Кадровик сразу видел, кто у соискательницы бывший муж, и Веру на работу не брали. Пришлось ей продать квартиру, переехать в коммуналку. Бронислав ни с племянницей, ни с ее матерью и бабушкой не общался. У него была своя беда.

Георгий смял пакет из-под печенья и бросил его в корзину.

– Спустя некоторое время после окончания судебного процесса Бронислав мне позвонил, попросил разрешения приехать и объяснил: «Жить не на что, я погублен как пианист. Никто даже аккомпаниатором меня брать не хочет. Слух пустили, что я с Сигизмундом заодно, якобы мы вдвоем убили кучу народа, в каждом музее сотрудников душили, в туалете топили. Свидетели нашлись, сами все видели. Помогите». Я ему ответил: «На чужой роток не накинуть платок. Сплетни размножаются, остановить их распространение невозможно».

– Я и не прошу этого, – сказал Бронислав, – в системе Москонцерта нашелся один порядочный мужик, куплетист Михаил Волков. Он меня берет аккомпаниатором, но местное начальство против, говорят: «Не нужен нам убийца». Напишите, пожалуйста, бумагу, что я никого жизни не лишал.

Жора замолчал.