Тринадцать

– На большинство сеансов приходит шесть или семь человек.

Ларри из приветственного письма разговаривает с Руби через плечо, раскладывая по кругу десять больших разноцветных подушек на полу общественного центра. Он знает, что некоторые члены группы предпочтут сохранить дистанцию между собой и соседом. Кроме того, есть небольшая надежда, что сегодня вечером людей будет больше. Больше желающих найти убежище на этой встрече, вместо того чтобы бродить в замешательстве и одиночестве. Ларри проводит эти сеансы поддержки уже два года. Это, как он уже неоднократно говорит Руби, его «жизненное призвание» – понимать, что существует бесконечное количество вещей, способных травмировать человека – и бесконечное же количество способов излечиться от ПТСР. Ларри считает, что подобная работа просто не может наскучить. Не тогда, когда вы каждый день узнаете все новые способы покалечиться или покалечить других, не говоря уже о тех неприятных сюрпризах, которые могут преподнести погода или природа. С его собственной жизнью, кажущейся безопасной, как крепость, он постоянно поражается тому, что приходится терпеть другим.

Лучшая версия себя. Жизнь зовет. Для Руби первое электронное письмо было таким… американским, так что она совсем не удивлена, обнаружив, что Ларри, с его ровными белыми зубами и песочно-светлыми волосами, падающими на ярко-зеленые глаза, выглядит как реклама в журнале 1950-х годов. Он напоминает чистый лист, что-то свежее и открытое. Как будто с него смыли всю грязь и пыль. В конце концов, это другая сторона Америки. Страны, история которой блестит снаружи, как глянцевый фасад, пока вы не поймете, что за фасадом скрывается нечто иное.

(Мы с Руби изучали разные истории Америки. Но я полагаю, что в этом она права.)

За последние несколько дней Руби почти удалось отговорить себя приходить на эту встречу. Но с тех пор, как она узнала о посттравматическом стрессовом расстройстве, ее кошмары стали еще ужаснее, как будто она наконец дала своему подсознанию разрешение их показывать. Ей снятся ворота, которые никак не открываются во время наводнения, и желтые камыши, обвивающиеся вокруг горла. Иногда – чаще всего – она видит окровавленное лицо и распахнутые глаза, а, проснувшись в поту, убеждена, что вернулась к реке.

(Кстати, речь не обо мне. Я выглядела далеко не так ужасно, как то, что она видит в своих кошмарах.)

Есть кое-что еще. Когда Руби вернулась домой из кофейни в то воскресенье, ее ждало сообщение от Эша.

Он не сказал ей, что едет куда-то по работе. Карточный домик пошатнулся, но не упал. Так что Руби, позабыв, что зла на Эша, тут же позвонила ему и рассказала о найденном трупе. Вошла в ту же реку.

(До этого мне тоже далеко.)

Но сейчас она здесь – мы сейчас здесь – следуем за таким американским Ларри по комнате, пока он заканчивает подготовку, болтая через плечо о том о сем, о погоде или об индийском ресторанчике неподалеку.

– Ты просто обязана заглянуть туда, Руби. Там так вкусно готовят. Я никогда особо не увлекался этой вегетарианской ерундой. Все время казалось, что чего-то не хватает, понимаешь? Но эти ребята запросто могут обратить меня в свою веру.

Смех, взгляд к потолку. Ларри поспешно крестится, прежде чем подмигнуть и вернуться к старой кофеварке, в которую он насыпает зерна. Он взволнован тем, что сегодня вечером здесь новый человек, и будто бы готовится к гонке, стремясь поскорее услышать историю этой австралийки. Он не обязан этого делать, – проводить свободное время, помогая таким людям, как она. Практика в Мюррей-Хилл, пациенты, которых он там лечит, и так отнимают у него много сил. Но он взял на себя обязательство отдавать часть другому сообществу, не относящемуся к сеансам по триста пятьдесят долларов в час. Делиться своим хорошим настроением и раздавать советы два раза в месяц – его наказание за то, что он зарабатывает на страданиях людей. Это самое меньшее, что он может сделать.

Кроме того, никогда не знаешь, чем закончится ночь. Настолько глубокой бывает травма. Кошмар реальной жизни и ее перипетии лучше, чем самое популярное телешоу. Он так и не преуспел в актерском мастерстве. Но, когда жизнь дает тебе лимоны, ты всегда можешь найти кого-нибудь, кто приготовит из них лимонад.

Руби уже начинает беспокоиться, что сегодня вечером окажется единственной посетительницей, когда в дверной проем влетает молодая женщина: ее волосы развеваются, сумка летает из стороны в сторону, а одна туфля даже слетает со ступни. Помахав Ларри, который блаженно улыбается, как будто приветствует дорогого друга, девушка подбирает своенравную туфлю и шаркает к кругу подушек.

– Упс, – говорит она в сторону Руби и смущенно улыбается.

По настоянию Ларри Руби уже сидит на полу, скрестив ноги, а эта худощавая темноволосая особа садится прямо напротив нее. Не в силах придумать, что сказать, Руби начинает вытаскивать торчащую нитку из подушки, на которой сидит, туго наматывая ее на указательный палец, в результате чего та распутывается все больше и больше. В отличие от Руби, новая посетительница, похоже, полностью расслаблена. Несмотря на несколько странное появление, теперь она сидит на своей оранжевой подушке совершенно прямо и улыбается каждому входящему в комнату человеку. Посетители теперь быстро прибывают. Возможно, эта женщина даже украдкой бросает на Руби один или два взгляда, хотя та так и сидит, не отрывая глаз от пола, поэтому она не может сказать наверняка.

Довольно скоро комната наполняется людьми. Ларри хлопает в ладоши, прежде чем присесть на свободную подушку рядом с Руби, которая в панике понимает, что вместо того, чтобы быть единственным посетителем сегодня вечером, она стала единственным новичком среди присутствующих. Единственным человеком, который не знает правил. Как по команде, поблагодарив всех за визит, Ларри просит Руби, как новую участницу группы, представиться.

– К тому же родом из Австралии!

Руби видит, как от этого заявления поднимаются брови присутствующих, и внезапно ей ничего так не хочется, как просто встать и убежать.

По мере того, как продвигается сеанс, ничто не кажется Руби правильным. Все эти взгляды, устремленные на нее. Едва скрываемое ликование Ларри по поводу того, что у него есть новая история, которую можно обсудить. И уж определенно неправильно то, как она чувствует, что другие члены группы с нетерпением ждут, когда она закончит представляться – минимум деталей, – чтобы получить свой шанс высказаться. Каждый человек преподносит историю, которая звучит хуже, чем предыдущая, башня страданий Дженга, которая только и ждет, чтобы рухнуть.

Справа от Руби сидела женщина средних лет, в квартиру которой когда-то вломились, так что теперь на каждой двери, включая даже шкафы, были просверлены тройные замки. Следующим был мужчина, который три года назад нашел своего трехлетнего племянника утонувшим в бассейне. Довершением их историй стал рассказ пожилого джентльмена о том, как он случайно отправил владельца магазина в больницу, въехав на своем «мерседесе» в витрину продуктового магазина. Одно травмирующее событие балансирует на вершине другого. Пусть Руби и чувствует, как ее сердце сжимается от сочувствия ко всей боли, раскрывшейся перед ней сегодня вечером, к тому времени, когда дело доходит до Танкера, инженера под тридцать, которому во время ограбления круглосуточного магазина, унесшего жизнь владелицы, приставили дуло пистолета к голове, она признает, что совершила ошибку, придя сюда. Ее ситуация так отличается от того, через что прошли эти люди, что Руби чувствует себя глупо. Как будто Танкер и другие члены группы все еще глубоко погружены в пережитые ими бедствия, борются, чтобы выплыть на поверхность, а она сидит, отделившись от переживаний, которые привели ее сюда, и просто наблюдает со стороны. Лучшее объяснение, которое она может дать без медицинских терминов, с которыми все здесь, кажется, так хорошо знакомы. Члены группы могут предположить, что она подавляет свои чувства, избегает их, но на самом деле, после прослушивания чужих историй, Руби хочет сказать вот что:

Неудивительно, что она качает головой, – нет, – когда приходит ее очередь говорить.

С другого конца круга девушка, что буквально ввалилась в дверной проем, наблюдает за Руби все с той же улыбкой. Она тоже отказывается говорить, когда наступает ее очередь.

– Сегодня вечером я беру перерыв, ребята.

Ее молчание оставляет у Руби чувство смутного разочарования. Несмотря на ее явную неуклюжесть, эта девушка кажется такой непохожей на других, почти безмятежной. Что-то в ней, начиная с падения в дверном проеме и заканчивая странно спокойной улыбкой, заставляет Руби ощутить внезапную боль от мысли о том, что сегодня вечером она выйдет отсюда одна.

Если бы Руби знала что-нибудь о молодой женщине, улыбающейся ей с другого конца комнаты, она поняла бы, что Ленни Лау ясно разглядела ее отстраненность. Ее сразу же привлекла болезненная красота, которую придает человеку одиночество. Руби заметила бы, что Ленни уже вынашивает план по избавлению от этого одиночества. Она хочет потянуть за него, как Руби потянула за нитку, торчащую из ее подушки сегодня вечером, только сильнее, чтобы со временем вся эта боль исчезла.

Ленни уже пролила свой напиток и дважды уронила вилку на пол. Она не считает нужным попросить новую, просто трет металлические зубцы о свои рваные джинсы и кладет вилку обратно на стол. Она быстро говорит и дико жестикулирует, отправляя в полет все, что находится на расстоянии ее вытянутой руки. Здешний персонал доброжелательно улыбается ей, приносит дополнительные салфетки, а проходя мимо, похлопывает ее по плечу. У Руби такое чувство, что к этой девушке относятся с любовью, куда бы она ни пошла.

Они в маленьком итальянском ресторанчике на 3-й авеню, через улицу от места встречи группы. После окончания сеанса Ленни схватила Руби за локоть и спросила, не хочет ли та отправиться на поиски десерта. Руби лишь огляделась, думая, что приглашение предназначается кому-то другому. Удивительным образом, Ленни, будто бы прочитав мысли Руби, разговаривала именно с ней. Желание провести время в хорошей компании ощущалось как воспоминание о любимой еде, страстное желание, которое она могла попробовать на вкус. Снова быть с интересными людьми, следить за разговором, который происходит не только в ее голове – Руби надеялась, что Ленни не заметила, как загорелись ее глаза, когда она энергично кивнула в ответ на приглашение.

По дороге в ресторан Ленни поддерживала легкую и непринужденную беседу, как будто они только что вместе вышли из кино, но как только они присели за свой маленький столик, она устремила пристальный взгляд своих темных глаз на Руби, и начала задавать вопросы.

– Как давно ты здесь?

– Где ты остановилась?

– Почему выбрала именно Нью-Йорк?

Обнаружив, что от нескольких недель бездействия ее язык распух, Руби не может подобрать слов, чтобы ответить на последний вопрос. Она делает то, что, как она надеется, выглядит беззаботным пожиманием плечами, обозначающим что-то вроде «Кто знает!». Только Руби краснеет и мысленно благодарит официантку, когда та избавляет ее от мучений, поставив на стол бокал красного вина.

«Дай мне целую бутылку, и, возможно, я смогу все объяснить», – хочет сказать Руби. Вместо этого она использует паузу в разговоре, чтобы переключить внимание на Ленни.

– Ты родилась здесь?

– Где ты живешь?

– Ты учишься или работаешь?

Ее ответ на последний вопрос заставляет Руби приоткрыть рот от удивления.

Ленни – уроженка Нью-Йорка. Она работает бальзамировщиком в похоронном бюро в Бруклине и специализируется на реконструкции, а это значит, что ей приходится иметь дело с телами, которые поступают в морг с видимыми повреждениями. Ленни говорит Руби, что ее работа – восстанавливать тела, возвращать каждого мертвеца к тому, как он выглядел до того, как это произошло.

Это. Какая бы трагедия ни проникла внутрь и не остановила сердце.

Руби кажется, что она не может дышать.

– Полагаю, меня можно считать наполовину визажистом, наполовину волшебником, – продолжает Ленни, слизывая взбитые сливки с вилки, прежде чем взмахнуть ею, как палочкой. – Если я хорошо выполню свою работу, ты даже не заметишь, что с телом что-то не так.

Я сразу вижу, с какой заботой Ленни относится к таким девушкам, как я. В ее работе так много жестокости; большинство людей убежали бы прочь от того, чем она занимается каждый день. Прокалывание органов, очищение кишечника. Набивание горла ватой, зашивание ртов. Примерка глазных протезов, сливание крови, продевание проволоки через челюсти. Это лишь некоторые из ее так называемых «фокусов». После того, как тяжелая работа выполнена, приходит время творчества – прическа, одежда и макияж. В этот момент Ленни настолько близка с мертвыми телами, насколько вообще возможно для живого человека. Не торопясь, проявляя уважение, она предлагает свое мастерство как крупицу утешения, и я вижу, как отзывчивость Ленни светится янтарем на кончиках ее пальцев, блестит, как золото, на всем, к чему она прикасается.

Ленни начала заниматься этим несколько лет назад, после того как не смогла поступить в медицинскую школу.

– Забавно, правда? Если к живым меня не подпускают, я могу, по крайней мере, вылечить мертвых!

Летом Ленни помогала своей двоюродной сестре в ее салоне красоты. Там она разговорилась с клиенткой, которая никак не могла справиться с очень сухими, покрытыми красной шелушащейся кожей руками.

– Эта женщина жаловалась, что ее кожа сильно пострадала от химических веществ, с которыми она работает. Она заявила, что независимо от того, какие средства защиты она использует, химикаты все равно просачиваются внутрь. Оказывается, она была гробовщиком. Раньше я никогда не встречала гробовщика. Я предполагала, что все они – жуткие старики, управляющие семейным бизнесом или что-то в этом роде. Но эта женщина, Лейла, была молода, красива и руководила собственным бизнесом. Я всегда умела делать прически и макияж, так что Лейла сказала мне, что этот дар можно использовать и другим способом. Способом, который поможет изменить ситуацию к лучшему. Сначала мной руководило простое любопытство. Лейла рассказала мне какую-то сумасшедшую чушь о своей работе, а в то время я как раз была в настроении сойти с ума. Но постепенно это стало важным – нужды мертвых и все такое.

Руби кивает, затем качает головой.

– Думаю, я могу это понять, – говорит она, хотя ее слова звучат больше как вопрос.

– Ты же знаешь, Руби, как фокусники иногда берут целых людей и распиливают их пополам? Думай о моей работе, как об этом же трюке, только наоборот. Я беру сломанных людей и снова собираю их воедино.

Ленни с криком «Та-да!» снова взмахивает вилкой, как волшебной палочкой, и швыряет ее через стол, заставляя Руби подпрыгнуть на стуле.

Ленни тут же откладывает вилку.

– Мне так жаль, Руби. Я не хочу показаться тебе легкомысленной, только не в таких вещах. Просто я занимаюсь этим так давно, что уже успела позабыть, что не все считают это нормальным.

Руби смеется над этим словом, но звук выходит ломким, разбивается, когда вырывается в воздух между ними. Она хочет сказать Ленни, что в последнее время слово «нормальный» ощущается ею как иностранное. Она хочет добавить, что знает, почему мертвым нужны волшебники, способные снова собрать их воедино.

«Скажи ей правду», – думаю я, когда порыв холодного воздуха в этой теплой комнате дотрагивается до щеки Руби.

Она вздрагивает, и Ленни озабоченно наклоняется вперед.

– Мне вдруг стало холодно, – начинает объяснять Руби, а затем останавливается, качает головой, словно пытаясь что-то стряхнуть.

«Скажи ей правду», – думает она.

– Мне это не кажется ненормальным, Ленни. Я нашла девушку. Девушку, которую убили в Риверсайд-парке.

Теперь наступает очередь Ленни открыть рот.

– Бог ты мой. Ту, что на прошлой неделе? Дело, о котором пишут во всех газетах?

Руби кивает и, поддавшись уговорам Ленни, начинает говорить, выплескивать все, что держала в себе последние девять дней. Бег, и дождь, и страх, и эти гнущиеся под ветром желтые камыши, и момент, когда она поняла, что смотрит на тело молодой женщины. Сначала Руби говорит скомканно, но вскоре слова вываливаются из нее, как куча камней, покрытых грязью, мокрыми листьями и коричневой солоноватой водой. К счастью, Ленни не отшатывается от ужасной картины, что предстала перед ней. Она уверяет Руби, что ей потребовались годы, чтобы привыкнуть к тому кошмару, в который люди могут превратить жизнь и тела других.

– Не могу себе даже представить, какого это – когда что-то подобное грузом лежит на душе.

Направляемая тихим пониманием Ленни, Руби продолжает рассказывать свою историю. К тому времени, как она добирается до своей неловкой встречи с офицером Дженнингсом возле здания полицейского участка, она чувствует себя так, словно из нее что-то вынули. Как если бы ее язык прижимался к дырке, где раньше был зуб. Руби осматривается в поисках того, что осталось, и, к своему удивлению, обнаруживает, в основном, печаль. Она скорбит о девушке на камнях, как будто знала ее, как будто они были друзьями.

– Это так странно, Ленни. То, что я не могу перестать думать о ней. Я полагала, что у меня просто возникли проблемы с осмыслением произошедшего. Поэтому-то я и пришла на сегодняшнюю встречу. Думала, что у меня посттравматический стрессовый синдром или что-то в этом роде. Но дело не в этом, или не только в этом. Я чувствую… связь с этой девушкой. Глубоко внутри. Разве это не странно?

– Я не думаю, что это странно, – не задумываясь отвечает Ленни, ее темные глаза блестят. – Я пришла к выводу, что нас связывает сила пережитых вместе эмоций, а не время. А что может быть эмоциональнее, чем найти труп? Странно было бы, если бы ты вообще ничего не почувствовала.

Они разговаривали так долго, что в ресторане уже приглушили свет, а стулья подняли на столы. Руби знает, что скоро им придется уйти, и эта новая, драгоценная связь разорвется. Но перед этим она спешит кое-что выяснить, что-то, за что сможет ухватиться, когда пойдет домой одна.

– Что с тобой случилось, Ленни? Я имею в виду, почему ты ходишь на встречи для людей с посттравматическим стрессовым расстройством? Из-за всего того, что ты видела на работе?

Ленни обдумывает вопрос, взвешивает его, как будто перекатывает в руке саму причину ее любопытства.

– Ты когда-нибудь замечала, что в этих коробках всегда только женщины? – наконец говорит она. – Ну, в тех, что распиливаются пополам. В какой-то момент меня это начало раздражать. Я видела так много мертвых девушек, которые входили через дверь. Но, Руби. – Ленни тянется через стол и крепко сжимает руку Руби. – Думаю, всего одной вполне достаточно, чтобы разбить тебе сердце.

Приглашение приходит после двух часов ночи. Когда на телефоне раздается звук оповещения, Руби не спит. Она перебирает свою ночь, как будто распутывает ожерелье, тщательно выстраивая цепочку событий.

Короткое сообщение заканчивается цитатой, выделенной курсивом:

Хотя номер телефона Руби незнаком, она уверена, что это Ленни Лау, темноволосая волшебница из Бруклина, которая снова собирает женщин и девушек воедино. Руби помнит, как Ленни взяла ее за руку в ресторане. Что она тогда сказала? Что-то насчет большого количества мертвых девушек, которые входили через дверь. Встретить кого-то, кто понимает, каково это, когда мертвые девушки увязываются за тобой домой… Руби с трудом верит собственному везению.

Теперь ее мысли устремляются в будущее, к воскресенью, к таинственному Клубу Смерти и к тому, что может скрываться под этим названием. Возможно, это ее шанс найти то, что она так долго искала. Руби знает, что ей не следует обнадеживать себя, особенно после того, как встреча с людьми, страдающими посттравматическим стрессовым расстройством, обернулась полнейшим провалом. И все же, только взгляните, что из этого вышло. Новый друг и приглашение. В том, чтобы посмотреть, к чему это приведет, не может быть никакого вреда.

Кроме того, у нее все равно не было других планов.

«Как и у меня», – шепчу я. Звук моего голоса покалывает кожу Руби. Я знаю, что отчасти лгу. Мертвым девушкам не следует преследовать живых. Мне известно, что я должна быть совсем в другом месте. Иногда я чувствую это, почти так же, как те шепотки, которые Руби старается расслышать. Полагаю, есть место, расположенное не далеко, но и не близко, место, которое помогает исчезнуть. Там нет никаких разбивающихся волн, швыряющих меня из стороны в сторону. Только спокойствие.

Но я больше не хочу исчезать. Не тогда, когда так много людей, кажется, забыли меня. Не тогда, когда никто не знает моего имени.

Мой шанс остаться в чужой памяти. Чтобы люди знали, что я была здесь.

Подумать только, когда-то мы с Руби думали, что поездка сюда и есть приключение. Тогда мы понятия не имели, что нас ждет.