Одиннадцать

– Расскажите мне, что случилось.

Кроме этих слов Руби почти ничего не помнит. Она не знает, что сказала на официальном допросе. Она знает, что детектив О’Бирн начал с вопросов о ее карьере, о том, почему она приехала в Нью-Йорк, и как часто она бегает. Ей понятно, что он изо всех сил старался имитировать течение непринужденной беседы, чтобы она почувствовала себя комфортно. Только сидеть и разговаривать с детективом отдела убийств о том, что раньше она работала графическим дизайнером – «Довольно интересно, но это не мое призвание» – или о том, что в настоящее время она живет на деньги, которые она собиралась потратить на покупку дома – «Моя бабушка, э-э, после своей смерти она оставила мне двадцать пять тысяч долларов», – или объяснять, что она пытается бегать каждый день, казалось безумием. Абсурдность того, что приходилось делиться такими мелкими подробностями своей жизни, заставляла слова путаться, переставляться на ее языке, пока Руби не обнаружила, что совсем ничего не может понять, что она больше не способна сказать, что важно, а что можно опустить.

Она понимала, что детектив О’Бирн в конце концов доберется до реки и камней, что он медленно ведет ее туда через ее же прошлое. Только Руби также понимала, что не может предоставить никакой ценной информации, никакого внезапного озарения или важных воспоминаний, оправдывающих столь пристальный взгляд детектива. Через двадцать четыре часа после обнаружения тела Руби пришлось признать, что теперь она знает еще меньше, чем когда это только произошло.

Когда допрос закончился, детектив поблагодарил Руби за то, что она пришла в участок, слегка прищурил свои темные глаза и мягко сжал в своей большой ладони ее руку. Руби, уверенная, что снова разочаровала его, отвела взгляд. По дороге домой у нее появилось странное чувство, будто это не совсем она сейчас идет по улице, и не совсем присутствует в этом теле. Это было похоже на опьянение, но в то же время и на нечто большее. Такое ощущение, словно все вокруг нее тоже пьяны, но это не то приятное опьянение, которое окутывает вас на пятничных посиделках. Кто-то позади кашлянул, и это прозвучало как пощечина. Мужчина улыбнулся ей, но его улыбка мгновенно превратилась в ухмылку. Когда она покупала фрукты в «Холл фудс», другой мужчина спросил, хорошо ли она провела день, но Руби была уверена, что он насмехается над ней. Свернув на свою улицу, на краткий, сбивающий с толку момент ей показалось, что она увидела финансового менеджера, того самого, который прислал откровенные фотографии, о которых никто не просил. Даже портье в ее многоквартирном доме, казалось, изменился; ожидая, когда откроются двери лифта в вестибюле, Руби чувствовала на себе пристальный взгляд его прищуренных глаз. На секунду она запаниковала, осознав, что ему известно, на каком этаже она живет. Возможно, у него даже есть ключ от ее квартиры. Как она не подумала об этом раньше?

Сердце Руби все еще колотилось, когда она вошла в свою студию. Она дважды проверила, надежно ли заперты дверь и окна, а затем в попытке успокоиться легла на кровать, прижав руку к груди. Парень за стойкой регистрации, конечно, был безобидным. Продавец «Холл фудс» просто пытался поддержать беседу, а этот урод из приложения для знакомств никак не мог знать, где она живет. Они даже фамилий друг другу не назвали. Умом Руби понимает это, но странное ощущение одновременного пребывания как внутри, так и вне собственного тела остается даже здесь, в безопасности ее комнаты. Руби остро ощущает свое сердце в груди, и в то же время она чувствует, что ее собственные конечности будто бы ей не принадлежат. Не помогает и то, что всякий раз, закрывая глаза, она видит вспышки красного на виске молодой девушки, изгиб голых ног и развевающиеся светлые волосы. Она изо всех сил пыталась помочь детективу О’Бирну.

– Здесь я повернула налево… Нет, подождите, сначала я спустилась по лестнице, – но все, что Руби действительно могла вспомнить о вчерашнем утре, – это то, что детектив и так уже знал: в Риверсайд-парке была мертвая девушка, и Руби нашла ее. Также было очевидно, что до появления Руби с этой девушкой случилось что-то очень, очень плохое.

Теперь она знает, что я была задушена; последние заголовки газет только об этом и кричат. Когда Руби впервые обнаружила эту ужасную деталь, она тут же приложила руку к собственному горлу и надавила на хрящ, который, как она чувствовала, напрягался под ее кожей.

«Насколько извращенным должен быть человек, чтобы таким образом лишить кого-то жизни», – подумала Руби, и ее глаза наполнились слезами. Казалось ужасным даже вообразить, что кто-то душил кого-то своими собственными руками и смотрел так близко на боль, которую они причиняли.

«Он на свободе», – думает Руби. Человек, который это сделал. Прямо сейчас он может быть дальше по улице, или в «Холл Фудс», или здесь, в одном здании с ней. Это может быть любой мужчина, которого она встретила в Нью-Йорке. Подобная мысль ужасает, и Руби сопротивляется ей изо всех сил. Она шевелит пальцами рук, болтает ногами в воздухе, пытаясь сосредоточиться на своем теле, своем дыхании, на всем, что принадлежит только ей. Инстинкт подсказывает Руби, что там, у реки, что-то изменилось, что прежняя Руби исчезла, но появилась новая – женщина, которая больше не чувствует себя комфортно в своем собственном теле, будто насилие, совершенное над кем-то другим, каким-то образом просочилось под ее собственную кожу.

«Но со мной ничего не случилось, – напоминает себе Руби. – Я только нашла мертвую девушку. Мне никогда не угрожала никакая опасность».

И все же. Что, если эта молодая девушка тоже думала, что она в безопасности? Прямо перед тем, как с ней случилось что-то ужасное. Догадывалась ли она, что ей грозит?

Руби не может перестать размышлять об этом.

И теперь я наконец медленно начинаю обретать форму в сознании Руби. Вокруг крови, синяков и сломанных вещей начинает формироваться личность. Реальный человек, молодая девушка, у которой была целая жизнь. Девушка, которая, должно быть, была так напугана в те последние, ужасные моменты своего существования. От этой мысли Руби резко выпрямляется. Она силилась понять, какой человек способен на такие ужасные вещи, но кажется, задавала себе неправильный вопрос. Кем, черт возьми, была та девушка, с которой он делал эти ужасные вещи?

Кто она такая?

Подгоняемая собственными страхом и смятением, через двадцать с лишним часов после того, как она обнаружила мое тело на скалах, Руби Джонс снова отправляется на мои поиски.

«Спасибо», – шепчу я, когда она тянется к своему ноутбуку и начинает искать в Интернете все, что может узнать об этом деле. Потому что, даже если она еще не до конца это понимает, Руби сознательно решила не забывать меня. Хотя, если бы она забыла обо мне, то ей, без сомнения, стало бы гораздо легче.

Ей так много нужно узнать. О себе. О мертвых девушках. Определенно будет нелегко, но в данный момент важнее всего то, что Руби решила держаться за меня так же крепко, как я цепляюсь за нее.

Лента с места преступления развевается над камнями. К поискам, которые завершались и возобновлялись вновь, были привлечены полицейские собаки. Сильный дождь усложнил задачу, перевернул землю, подняв на поверхность грязь предыдущих дней и смыв любые следы, которые преступник мог оставить в то действительно важное утро. Значит, самая главная улика, с которой им сейчас приходится работать, – это мое тело. То немногое, что осталось от меня, и вещи, которые он навязал мне.

Мое досье заполнено подобными заметками, пустыми словами, которыми можно описать любое преступление. Вещественные доказательства, найденные на месте, промаркированы, упакованы и отданы на экспертизу. Образцы, что возвращаются из лаборатории, пробиваются по базе данных. Говорят, что первые сорок восемь часов являются самыми важными, но время идет, а разоблачения так и не происходит, никакого совпадения, никакого имени. Во главе с детективом О’Бирном дюжина мужчин и женщин превратили меня в вопрос, ответ на который ускользает от каждого из них.

«Выведать ее секреты не так-то просто», – говорят они друг другу, как будто мертвая девушка способна помочь им.

Детектив О’Бирн – другое дело. Он так легко от меня не откажется. В первые дни расследования он думает обо мне, как о песне, которую не может до конца вспомнить. Как о мелодии, что когда-то знал, но теперь может вспомнить только ее фрагмент, ноту, повисшую в воздухе, которая повторяется снова и снова. Название песни вертится на кончике его языка, но он никак не может его вспомнить. Не может добраться до того места, где поют другие люди, другие мужчины. Я вижу, как он старается изо всех сил, вижу, как зажмурившись прикладывает толстые пальцы к вискам и давит на них, упираясь локтями в стол.

Нота зависает между нами. Детектив знает, что близок к разгадке.

Однажды кто-то сфотографировал его в подобной позе, распечатал фото и подписал «Мыслитель». Оно все еще прикреплено к какой-то захламленной стене участка, среди десятков других снимков людей, мест и давно раскрытых убийств. Неважно, что настоящий Мыслитель держит руку у рта. Фотограф распознал намерение, обращение к самому себе, то, как офицер раз за разом перебирает в голове мысли, пока не найдет в них одну крупицу истины. Детектив О’Бирн знает лучше остальных – правда всегда хочет быть высказанной. Он уверен, что совсем скоро доберется до истины и найдет мужчину, который это сделал, потому что на телах убитых девушек всегда остаются подписи и визитки. Вот почему он постоянно возвращается к списку потенциальных орудий преступления. Проводит большим пальцем по каждому пункту, переставляет их местами. Что-то округлой формы с невероятной силой обрушилось на правый висок. Свежее кровотечение. Первый удар, когда она все еще была жива. До того, как чьи-то руки коснулись ее шеи, до того, как ее раздавили, задушили до смерти.

Был ли первый удар несчастным случаем? Следствием раскаленной добела ярости? Есть ли связь между этими вещами? Детектив проводит большим пальцем по словам, цепляется за каждую возможность. После чего снова прикладывает пальцы к виску. Постукивает ими, имитируя удар… чего?

Найди орудие преступления, и ты найдешь преступника.

Детектив О’Бирн не дает себе даже думать о том, что может проиграть.

«Ничего личного, – думает он. – Просто работа».

Он был бы одержим любым другим делом подобной сложности, сделал бы его своим приоритетом. В этом он хорош, за это ему и платят.

Ничего личного. Он не принимает это на свой счет, когда опускает голову на большие руки и продирается сквозь дебри фактов, которые точно известны следствию. Мрачные факты, написанные на теле молодой женщины, которые, как он точно знает, являются правдой.

Вам следует кое-что знать. Я не хотела умирать. Не знаю, имеет ли это какое-то значение, но, когда пришло время, я боролась, чтобы остаться в своем теле. Я старалась изо всех сил, но так и не смогла удержаться. Я не хотела умирать. И теперь я…

Что ж, Руби и детектив О’Бирн – не единственные, кто ищет ответы. Оказалось, что, когда вас не учат умирать, вас учат жить.