Глава 8
Социальные недуги, социальная травма
В начале 1990-х годов упал железный занавес и появилась реальная возможность путешествовать по Восточной Европе. Я пешком пересек границу Венгрии, а после посетил бывшую Чехословакию. В обеих странах люди были рады встретить американца, а я был рад познакомиться с ними. Я был полон надежд и верил в то, что моя страна придерживается самых высоких принципов – честности, открытости, прав человека, равных возможностей для всех и равного права на поиск счастливой и благополучной жизни.
Это было тридцать лет назад. Что с нами стало? Где мы повернули не туда?
Я не хочу спорить о том, кто именно заставил нас свернуть с пути. Сейчас не время. Сейчас главное – увидеть, что травма разделяет нас и заставляет восстать друг против друга, а нам так необходимо держаться вместе и сообща искать верный путь.
Во время холодной войны я ощущал себя гражданином страны, представляющей силы добра. Мы не были идеальны, но стремились к свободе и цивилизованности, могли спорить о методах, но не были коварны и язвительны, как сейчас. Мы помнили, что нас многое объединяет. Все жители страны ожидали, что политики будут вести себя прилично. И они оправдывали ожидания. В конце концов, мы все были американцами и берегли силы для общего врага.
Моя средняя школа была достаточно строгой. Но дети есть дети, так что однажды в столовой мы устроили настоящую битву едой. Столовая превратилась в помойку. Школа наказала нас и заставила убрать за собой, а потом долго маршировать туда-сюда по коридорам. Я понимал, как глупо мы поступили. Ведь мы были просто кучей мальчишек из одного города. И за обедом всегда были очень голодны. Но вот мы, идиоты, решили не есть еду, а бросаться ею друг в друга. И сейчас должны были шагать как солдаты весь оставшийся день.
Ситуация в стране сейчас определенно серьезней, чем драка едой, но мы все равно можем извлечь урок. Мы просто куча людей из одной страны. И мы до сих пор голодны. Нам очень нужна безопасность и стабильность, качественная пища, надежная опора и поддержка. Вот только последствия наших действий намного опаснее, чем в детстве. Из-за вспышек агрессии и травм, которые мы наносим друг другу, мы стали врагами сами себе. Мы сами стали нашим (самым страшным) общим врагом.
Мальчик в противогазе
Я побывал в Советском Союзе в 1990 году, когда правила посещения страны стали более лояльными для американских граждан. Мы могли попасть, при сопровождении, в места, в которых туристы до этого никогда не были. Понятно, что местные жители еще не слишком разбирались во всех этих новых правилах и не были готовы к потоку туристов. Итак, мы с группой посетили начальную школу в одном городе. В этот город никто не приезжал со времен окончания Второй мировой войны. А детям только перед самым приездом сообщили, что к ним прибывает группа американцев. Я первым из группы зашел в класс. И первое, что я вижу, – испуганный маленький мальчик. Ему было около десяти лет. На нем был старый противогаз.
Когда я зашел в класс, мальчик не убежал, не спрятался за учителем, не приготовил кулаки к драке. Он только что получил пугающие его новости о приходе американцев в их класс, и единственное, что он успел сделать, – это надеть противогаз и замереть. У всех детей в школе были такие противогазы, давным-давно устаревшие, а в городе до сих пор были здания и мосты, не восстановленные после войны.
Я был очень любознателен и задавал много вопросов, так что мне удалось вывести одну из наших сопровождающих на настоящий, неформальный разговор. Оказалось, что она сама была раньше одной из таких детей. Им твердили, что война на пороге. И что на этот раз по их душу придут именно американцы.
Подумайте, каково это вообще – расти в постоянном страхе нападения. К чему приходит детство в такой среде? Этот мальчик не разбирался в глобальной политике и мировых изменениях. Он просто знал об угрозе, которая только и ждет шанса его уничтожить. Как ему чувствовать себя в безопасности? Кто вообще в такой ситуации мог бы чувствовать себя в безопасности?
ЗАДАНИЕ ДЛЯ РАЗМЫШЛЕНИЯ. Если ты росла в период войны или послевоенное время, каков был твой опыт? Ты чувствовала себя в безопасности? Как ты думаешь, каковы могут быть последствия таких масштабных социальных травм для сегодняшних взрослых людей?
ТРИ КРИЗИСА
Из трудностей, с которыми столкнулись сегодня Соединенные Штаты, мне хотелось бы выделить три: во-первых, пандемия коронавируса; во-вторых, системный расизм и расовая несправедливость; в-третьих, разложение социоэкономического фундамента благополучия граждан. Эти проблемы наносят наибольшую травму. Вряд ли мне нужно подробно говорить о первой. Сотни тысяч американцев уже погибли от вируса, не говоря уж о трансформации всех сторон нашей общественной жизни и о скорби тех, кто потерял своих близких. Расизм – проблема иного рода, потому что у всех американцев разные мнения на ее счет. Но очевидно, что расизм и его обсуждение важны не только для Америки, но и для других стран.
Вирус, расовая несправедливость и другие проблемы подорвали доверие к нашим социоэкономическим принципам. Эти принципы – фундамент нашей жизни. Они поддерживают наши надежды и чувство собственного достоинства. Несмотря на это, ключевые отрасли – фермерские хозяйства или сфера услуг – деградировали на протяжении последних десятилетий. Успешная карьера в этих областях стала почти что утопией. Снежный ком кредитов, отсутствие гарантий занятости и потеря крыши над головой привели миллионы американцев к состоянию борьбы за выживание. Такая нация не может посвятить себя сочувствию, общности и человечности.
Вместо них нас окружают предрассудки, которые ведут к насилию и убийствам. Еще больше усугубляет ситуацию то, что те из нас, кто имеет какие-либо привилегии, имеют проблемы, которые возникают из-за наших сограждан, многие из которых живут в постоянном страхе, испытывая невероятное чувство тревоги. Поэтому мы должны делать все возможное. Помогать, говорить о ситуации открыто и не закрывать глаза на расизм и предрассудки, когда и где бы мы с ними ни столкнулись. А для этого нужно заменить системы, построенные на расизме. Мы должны осудить расизм за насилие, которое он порождает, и за упущенные возможности, которые он не позволяет реализовать. Мы можем признать, что у нас у всех равные права и что мы должны иметь возможность рассчитывать на уважение этих прав другими людьми.
Я делаю только хуже?
Пару глав назад я уже говорил, что в медицине чаще всего встречается переоценка инструкций в ущерб реальным потребностям людей. Я однажды работал с группой пациентов, страдающих серьезными психическими заболеваниями. Они лечились уже давно, но их состояние почти не улучшалось. Как потом выяснилось, я делал только хуже, хотя искренне верил, что помогаю им.
Одним из пациентов был крупный мужчина средних лет, который постоянно ходил в огромном пальто. Он выглядел сурово и устрашающе. Все его побаивались, кроме администраторов, которые уже успели к нему привыкнуть. Они знали, что за ним не было замечено случаев насилия. Социальные службы назначили этому мужчине посещение психиатра. Но он так ни разу и не был у врача, потому что подозревал всех окружающих в корыстных и недобрых целях. Он даже не позволял никому идти у него за спиной.
Из-за этого страха все его походы к психиатрам сводились к посещению приемной, в которой он обменивался парой слов с доктором и объяснял, что не собирается проходить лечение. Со временем мне удалось выстроить с ним контакт, навещая его в углу приемной. В итоге он начал настолько мне доверять, что прошелся до входа в мой кабинет (не заходя внутрь), идя вслед за мной. Так мы провели несколько коротких сессий в дверном проеме моего кабинета. В ходе этих сессий я узнал много нового, чего не было в его истории болезни.
Этот человек на протяжении всей жизни страдал из-за расизма. Нам удалось поговорить об этом напрямую, и со временем он доверился мне еще больше. Я выяснил, что он действительно хочет, чтобы ему помогли. Он постоянно слышал голоса, его мозгу было сложно следить за временем, ему не всегда удавалось осознать усталость или голод, его семья находилась в бедственном положении. Ему удавалось вовремя приходить ко мне на прием только потому, что жена помогала ему сесть в нужный автобус каждую неделю. Пожалуй, тяжелее всего для него было не иметь возможности быть хорошим отцом своему десятилетнему сыну. Они любили друг друга, просто мой пациент был слишком болен. Он мечтал о том, чтобы ходить на бейсбольные матчи сына – болеть за него и дать ему понять, насколько он им гордится.
Чем больше мы доверяли друг другу, тем легче ему было принимать нужные лекарства и заходить в мой кабинет. Как только таблетки начали действовать, его паранойя ослабла. Голоса стали тише, мысли стали более связными. Ему удавалось больше времени проводить со своим сыном. Он даже смог побывать на бейсбольном матче. Звонок его жены стал для меня одной из самых важных наград в жизни. Она сквозь слезы жаловалась на то, как ужасно система обращалась с ее мужем, и благодарила меня за то, что ее муж наконец принимает лекарства и стал настоящим отцом своему сыну.
А потом я получил уведомление о том, что отстранен от работы за несоблюдение инструкций. Я, разумеется, вел отчет о частичных визитах в комнате ожидания и обо всем том времени, которое мы провели в дверном проеме. Выяснилось, что так нельзя было делать ни в коем случае. Как оказалось, раз он не хотел заходить в кабинет, я должен был позволить ему уйти. А еще меня обвинили в провоцировании его паранойи, потому что я позволял ему идти у меня за спиной. Как видите, мой пациент нуждался в помощи, которая не укладывалась ни в какие инструкции системы – системы, которой он имел полное право не доверять. Цвет кожи и бедность приучили его и жену к тому, что помощи ждать неоткуда. Да и будем честны, система изначально строилась так, чтобы не учитывать подобных людей.
ЗАДАНИЕ ДЛЯ РАЗМЫШЛЕНИЯ. Предполагается, что наши социальные системы действуют на благо всех нас. К сожалению, это не всегда так. Сколько ненужной травмы пережили этот пациент с женой из-за правил и требований бездушной системы? Подумай о случае, когда ты или твой близкий были проигнорированы или отвергнуты службой или организацией, которая вообще-то должна помогать. Каково это было? Чем это похоже на опыт описанного мной человека?
ТРАВМА АТАКУЕТ СОЧУВСТВИЕ, ОБЩНОСТЬ И ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ
Наши проблемы и их решения зависят от того, через какие очки мы смотрим на мир. Это в равной мере применимо ко всем нам. Более того, как я уже неоднократно говорил, травма весьма коварна в своих методах подмены наших очков. Поэтому нам нужно быть более внимательными к этим очкам и к тому, как именно наш опыт, убеждения и мнения о других формируют и окрашивают восприятие мира.
Когда я задумываюсь о своей жизни, меня поражает резкий разрыв между двумя ее частями. Их разделяет серия травм, которые мне пришлось пережить. До них мир выглядел более осмысленным. Я его понимал и по большей части чувствовал себя в безопасности. Вторая часть моей жизни переживалась мной совершенно иначе. Сейчас я почти постоянно встревожен тем, что происходит в мире. А еще далеко не всегда уверен, что смогу разобраться в том, что на меня наваливается. Отчасти дело в моих личных травмах, меняющих мировоззрение. Но не только в этом. Есть и более глобальные тенденции, которые заставляют всех нас по-иному смотреть на мир.
Мы живем в обществе и не можем сделать так, чтобы травм вообще не было. Наши родители умирают, автокатастрофы происходят, болезни – вообще неотъемлемая часть жизнедеятельности людей. Несмотря на это, мы можем смягчать последствия многих травм, иногда вообще можем их предотвращать. Однако нам мешают это делать расколы в нашем социальном мире. К сожалению, сегодняшний политический климат не просто позволяет, но и делает нормой оскорбления и нападки. Социальная обстановка делает нас нетерпимыми к людям, которые хоть в чем-то отличаются от нас. Мы готовы отвернуться от человека, если он в чем-то на нас не похож, даже если он испытывает серьезные трудности. Социальное разложение сочувствия, общности и человечности позволяет травме и дальше разрушать наше общество и самые важные человеческие качества, на которых оно основано, пока отдельные люди пытаются присвоить себе флаг, который должен представлять нас всех.
Травма заставляет нас отступиться от жизни
и отступиться от других.
Мощные силы толкают наше общество к расколу. Но я верю, что силы соединения еще сильней. Я говорю это как человек, который проработал в медицине более двадцати лет. Я работал в скорой помощи, в домах престарелых, в центральных больницах и в поликлиниках. Лечил людей всех рас, религий и уровней достатка – от бездомных до неприлично богатых. И я могу сказать со всей определенностью – травма касается нас всех. Конечно, одни страдают больше других, но в целом последствия травмы удивительно похожи (и предсказуемы) у всех людей. Странно, но травма одновременно разделяет нас и в чем-то объединяет.
Как и травма, социальные конфликты неустранимы. Тем не менее, когда мы отказываемся от поиска компромиссов и решений и вместо этого стремимся к тому, чтобы еще сильнее обострить конфликт, то он становится топливом для новых, еще больших бед и новых травм. Замыкается порочный круг, который становится все более опасным и устрашающим. Нам известны такие замкнутые круги в семейных отношениях, на работе и в отношениях с друзьями. Однако циклы травмы отличаются, потому что работают на социальном уровне и усложняют жизнь одновременно всем нам.
Травма, стыд и общественное непризнание создают болезни, разлад и насилие. А еще они определяют, как мы ведем общественный диалог, поэтому мешают нам решать эти самые, вытекающие из них проблемы. Травма заставляет нас отступиться от жизни и отступиться от других. Травма подталкивает нас к состоянию страха. Она подставляет нам знаки, по которым мы забредаем еще дальше в глубины одиночества и страдания. Если мы не будем осторожными и не начнем действовать сообща, мы потеряемся в лабиринте стыда. Мы будем опять и опять принимать неверные решения. Будем подрывать собственное благополучие и вредить окружающим. Окружающим, которые и сами страдают от травмы.
Мы еще не совсем отступились от принципов диалога и фундаментальных демократических ценностей, но опасность уже близка. Социальные сети все более плотно охватывают нашу жизнь, поэтому мы все чаще остаемся дома и редко общаемся в реальности. Мы удовлетворяемся поддержкой, которую получаем в соцсетях, где возможна любая точка зрения и где самый сильный, самый радикальный, самый агрессивный голос становится, как правило, самым заметным. И чем лучше нас обработали, тем менее мы интересуемся чужими мнениями. Особенно если это мнения людей, которые выглядят как-то иначе и думают как-то иначе. Если они посещают другие сайты и сидят в других чатах. Разнообразие воспринимается не как богатство и ценность, но как нечто враждебное и подозрительное.
Почему мы все настолько раздражены? Мы похожи на кипящие чайники, у которых нет отверстия для выхода пара. Мы отчаянно трясемся и уже почти взорвались. Почему? Я смотрю по сторонам (и в зеркало тоже) и вижу, что это делают с нами травма, стыд и их помощники. Травма отчуждает нас от себя, заставляет злиться на себя, вносит разлад в наши отношения с самими собой. А если мы не можем ужиться с собой, как нам жить с другими? Травма искривляет зеркала и туманит очки. Мы не видим себя. Мы воспринимаем отличия других как опасность. Нам нужно срочно что-то менять.
