Девчонкой Лувеллов, о которой говорил отец, оказалась Глайд. Та самая, что бросила школу в пятом классе и большую часть времени помогала перегонять виски из кислой браги. На год моложе Меган – чем Меган была, – Глайд уже обладала грудью третьего размера, природной хитростью и умением разбираться в мужчинах. Как и мать со старшими сестрами, она была создана, чтобы рожать детей и передавать дальше бремя собственного невежества.

Шэд помнил ее неказистой девчонкой, которая вечно надувала губы, рисовалась и пахла стеблями свежей кукурузы. Теперь Глайд превратилась в дерзкую девицу, сознававшую свою сексуальность, но была еще слишком незрелой. Ее хватало лишь на то, чтобы ткнуть грудью тебе в лицо. Глайд научилась принимать выигрышные позы, которые подчеркивали ее усыпанное веснушками декольте.

Лувеллы поднялись со дна только затем, чтобы пристраститься к виски собственного производства. Глава семейства, Пайк Лувелл, сам себя взорвал – напившись, он сунул пять динамитных шашек в сусличью нору. Двое его сыновей пребывали на разных стадиях хронического алкоголизма. И даже не торговали своим самогоном. Частенько, не дождавшись окончания перегонки, они располагались посреди усеянной камнями фермы и поедали сусло.

Отвратительное зрелище. У братьев совсем не осталось зубов. Старший, Венн, совершенно спился и редко покидал сарай. Младший, Хубер, желтый и одутловатый из-за проблем с почками, был всего на пару лет старше Шэда, но уже добрался до последней стадии цирроза печени.

Их владения притулились на Боган-роуд, между лягушачьей запрудой и несколькими акрами поля, поросшего мятликом. Четыре лачуги, покрытые вороньим дерьмом, стояли друг против друга.

У Глайд появился небольшой животик, но Шэд не мог сказать, детская ли это припухлость, или девчонка уже беременна. Он все гадал, а она продолжала напускать на себя тот вид, который мог бы свести с ума парней из закусочной Добера. У Шэда уже два года не было женщины, но все же зрелище почему-то приводило его в уныние.

Шэд снова с тревогой подумал о том, что убийц из блока «С» он теперь понимал лучше, чем соплеменников.

Глайд, оправдывая свое имя, кружась вокруг Шэда, ловко скользила по двору – работала с чанами пузырящейся браги. В углу сарая торчали из-под соломы подошвы ботинок Венна. На земле валялись глиняные черепки и консервные банки, наполовину скрытые пучками сорняков. Металлические бочки, в которых была брага, соединялись скрученными обрезками батарейных труб, такие же обрезки валялись там и сям среди высохшей кукурузной шелухи.

Шэда затошнило при мысли, что Мег, наверное, бывала здесь и созерцала эту унылую картину. Неужели она заглядывала в беззубую пасть Хубера, смотрела на его отвисшую челюсть, слушала невнятное пьяное бормотание? Наблюдала, как Венн ползал тут, глотая брагу? Мог ли Шэд спасти ее хотя бы от этого?

Ему приходилось постоянно крутить головой, чтобы видеть Глайд, пока та кружила вокруг резервуаров, от которых шел пар. Сможет ли он когда-нибудь снова пить виски?

Глайд без конца двигалась, извивалась, а маленький животик трепыхался от непрерывного потока ее болтовни. Вопросы она задавала нелепые, но любопытство проявляла вполне искреннее. Хотела знать о тюремной еде, о размерах камер и о том, сделал ли он какие-нибудь татуировки. Научил ли его кто-нибудь вламываться в банковское хранилище. Она не дожидалась ответов и, похоже, не нуждалась в них. Но это доказывало, что голова ее была занята.

Когда Глайд скользнула ближе к Шэду, рубашка на ней задралась, и он заметил на левом бедре неряшливо набитый рисунок шмеля. Чуть ниже, у основания позвоночника, ласково улыбался ярко-красный дьявол. На татуировке были заметны рубцы. Игла, похоже, была не слишком чистой.

Так и не дождавшись, пока Глайд уймется, Шэд подошел и положил руку ей на плечо. Девушка замолкла, словно налетела на стену. Озадаченно подняла взгляд.

– Меган с кем-нибудь встречалась? – спросил Шэд.

– О чем ты?

Необходимость объяснять каждое сказанное слово вгоняла в тоску.

– О парне. Был у нее парень?

– Нет, никого такого.

– Ты уверена.

– К’нечно. После неприятностей с этой скотиной Зиком Хестером она с парнями и дел иметь не хотела. Кроме тех, что из Молодежного служения. Она считала их нормальными, они ж ничего не делают, только на молитвенные собрания ходят.

– Не знаешь, кто-нибудь хотел ей навредить?

– Нет. К’нечно, нет.

– Подумай, прежде чем ответить, – огрызнулся Шэд.

Глайд моргнула, провела языком по щеке изнутри и выждала несколько секунд.

– Меган всем нравилась. А Зик держался от нее подальше.

Шэд понимал, что она отвечает сдержанно, но честно, и скажет ему лишь то, в чем быстрее и легче признаться.

Нужен был иной подход.

– Ты когда-нибудь ходила с ней в горы?

– Куда? В какие горы?

– В ущелье. По Евангельской тропе.

Нахлынувшая паника придала ей сил, Глайд отдернула руку и вырвалась.

– Ни хрена подобного, я бы никогда не пошла в ту сторону.

Такая горячность удивила Шэда.

– Почему?

– Ты ж знаешь, о чем говорят.

– Нет, не знаю.

– Ага, знаешь ты.

У Шэда возникло ощущение, что он упустил нечто важное в жизни округа и только сейчас к этому подобрался.

– Не особо. Расскажи то, о чем говорят.

Глайд, казалось, смутила ее внезапная вспышка, девчонка немного присмирела, опустила подбородок и покраснела. Румянец на ее щеках был настолько искренним, что у Шэда начало дергать в животе.

Она приняла в меру соблазнительный вид, словно пыталась сбить его со следа. А еще в глазах Глайд была та самая насмешка, которая заставляла сумасшедших одиноких мужиков бежать за дробовиками, чтобы перестрелять друг друга. Шэд прекрасно понимал, что сейчас ему лучше убрать руку с ее плеча.

– М’эм говорит, что на той стороне духи. Самоубийцы не упокоились. Духи прячутся в сухостое и ежевике. Только и ждут, чтоб кого-нибудь схватить. Она всех предупреждает, что земля осквернена. Не скажу, что верю в это, но, если ты хоть раз слышал, как М’эм говорит о духах, серьезно о них задумаешься.

– Ты права, – согласился Шэд.

М’эм Лувелл, прабабушка Глайд, была ведьмой, которую суеверные жители Лощины уважали и боялись. Приводили к ней коров, которые плохо доились, и больных детей – тыквоголовых и с ластами вместо рук. Приходили за приворотными зельями и амулетами от сглаза. Несли ей цыплят и свой ужас, а она всем этим питалась. И цыплятами, и страхом. Шэду старуха вроде как нравилась.

– Ее маму сбросили в пропасть, когда М’эм была еще мисси. Кажется, из-за дифтерии. Или холеры. Она видела, как все произошло. Говорит, призраки вышли из скал и провели с ней весь день. Сначала играли, а потом гоняли и кусали за ноги.

После смерти матери Шэда па пошел к М’эм Лувелл за тоником, чтобы избавиться от кошмаров – крепости виски уже не хватало. А она научила его играть в шахматы.

– Я хотел бы с ней повидаться, – сказал Шэд.

– Иди прямо, – ответила Глайд и грудью указала направление. – Не мое это дело – кого-то останавливать. Да и подталкивать тоже.

Венн на миг заерзал под сеном, заскулил и снова затих.

Лягушки-быки ревели в пруду, а мятлик казался живым и взволнованно колыхался на ветру. Шэд подошел к ближайшей лачуге и остановился у ветхой дощатой двери. Протянул руку, чтобы постучать, и стены с протестующим стоном опасно накренились. Сырость, дожди и мох, облепивший доски, со временем сделали их похожими на папиросную бумагу. Шэд постучал указательным пальцем, надеясь, что разбитая дверь не слетит с петель.

Сквозь широкие щели просочился голос М’эм, низкий и почти опасный, но полный странного озорства:

– Заходи, Шэд Дженкинс. И не беспокойся за мой дом. Он прослужит столько лет, сколько мне осталось, будь уверен.

Шэд по-прежнему слишком сильно себя выдавал. Войдя в лачугу, он словно попал на языческое капище. В священное место, где кровь никогда не перестает пропитывать землю. Некоторым местам свойственно ощущение святости. Чужая вера может также крепко сдавить горло, как своя.

М’эм Лувелл, съежившись, сидела на маленьком стульчике, который больше подошел бы ребенку, и курила трубку. Не открывая глаз, старуха кивнула Шэду. Ее ссохшееся тело скрывали вязаные пледы и огромные свитера, наружу торчали лишь обхватившие трубку короткие пальцы с потрескавшимися желтыми ногтями. Некоторые жители Лунной Лощины вырезали трубки из кукурузных початков или гикори, но ее были из магазина и стоили дорого. Это придавало ведьме еще одну противоречивую черту.

Тем не менее Шэд слегка удивился, когда понял, что старуха курила марихуану. Сладкая вонь, наполнявшая лачугу, заставила его откашляться.

Он ждал. Прошло пять минут. Шэд понимал, что это проверка его терпения. Когда люди дергаются и спешат, о них можно узнать больше.

Комната была обставлена скудно. В углу располагался маленький столик с тарелками и какой-то домашней утварью; кухня была забита деревянными ящиками и стеклянными мисками с порошками, кореньями и травами. Напротив – крошечная кровать с набитым ватой матрасом. У изножья замерло самодельное инвалидное кресло с плетеной спинкой, на котором старуху катали по городу. Шэд подошел, осмотрел кресло и узнал работу. Его отец все в доме делал своими руками.

М’эм Лувелл уже переступила ту черту, за которой возраст переставал иметь значение. В старухе было что-то вневременное, она походила на каменный выступ, сквозь который едва-едва проступали очертания человека. Десятки лет, проведенных в этих горах, были полны бед и боли, но она сумела выжить.

Шэд пытался представить, как старуха протягивает руку и подзывает его к себе. Чтобы он присел рядом, а она погладила его по голове крошечной ладонью, шепча слова понимания. Всегда ищешь того, кому можно доверять.

– Сочувствую, – открыв глаза, сказала старуха. – Мои соболезнования.

– Спасибо.

– Ты впервые тут с тех пор, как был малышом.

Шэд кивнул, вспоминая, как в пять лет па привозил его сюда.

– Ты помогла моему отцу, когда он в этом нуждался.

– Ничего особенного. – Старуха заметила, что трубка погасла, и положила ее на стол. – Просто дала ему игру, чтобы отвлечь от проблем.

– И это по-прежнему работает, – сказал Шэд. – Учитывая груз его забот, это дорогого стоит.

– Для некоторых соседей, может быть, – ответила она. – Но не для всех.

– Конечно.

На этом приготовления и завершились. Шэд ощутил их окончание – будто захлопнулась дверь камеры. М’эм Лувелл размышляла довольно долго и теперь была готова.

– О чем же ты хочешь меня попросить?

– Точно не знаю, – сказал он.

– Что ж, подумай немного.

Склонив голову набок, старуха бесстрастно наблюдала за Шэдом. Тот огляделся по сторонам, гадая: что делают жители Лощины с цыплятами, которых сюда приносят? Неужели просто швыряют на пол, и тут повсюду хлопают крыльями кудахчущие куры? И чем еще платят старухе? И садятся ли визитеры на корточки, поскольку больше некуда? Шэд не мог вспомнить, стоял ли его отец перед М’эм. Сам он лежал на полу, разглядывая пауков в углу.

– Говорят, моя сестра просто заснула в лесу на Евангельской тропе.

– Но ты в это не веришь?

– Я хочу получить ответ.

Она разразилась тихим смехом, похожим на щелканье костей.

– Мне всегда нравились мужчины семейства Дженкинсов. Есть в тебе простодушная честность. Иногда она делает тебя глупым и беззащитным, но все же это необычное качество в наших краях.

Даже если это было правдой, Шэд слегка устал оттого, что люди постоянно называли его глупым, но ничего не сказал.

– Ты боишься меня, мальчик?

– Нет.

– Почему? Ведьмы пугают большинство жителей Лощины.

Шэду не хотелось говорить, что обычно старые карлики не имеют особой власти над миром, поэтому он зашел с другой стороны.

– В тюрьме я был знаком с одним типом, очень похожим на вас. Пожилым мужчиной, который много смеялся. Он разбирался в людях и использовал это в своих интересах. Болтал не замолкая и мог поставить тебя на место, не особо стараясь. Кем бы ты ни был, ты смотрел на него и видел детину двенадцати футов ростом с огромной силой в глазах. Это многих громил заставляло ежиться и опускать голову.

– Кто же был этот парень? – спросила старуха.

– Начальник тюрьмы.

М’эм Лувелл разразилась хриплым смехом и затряслась в своем кресле. Слюна скатилась по ее заросшему подбородку и прилипла к вьющимся седым волосам.

– А ты остроумный. В твоем па нет ничего подобного.

Шэд не видел особого остроумия в том, чтобы говорить правду.

– Немного есть.

– И что же случилось с этим начальником тюрьмы? Судя по тому, как ты накренился, я вижу, тебе есть о чем рассказать.

Шэд глянул вниз и увидел, что старуха права, он действительно наклонился. Как ни старайся скрыть, тебе всегда есть что сказать. Так тебе в душу и заглядывают.

– У него в офисе работал грабитель банков по имени Джеффи О’Рурк. Секретарем, вроде помощника, но на самом деле они были любовниками. Джеффи писал ему длинные нежные письма. Они оба любили рисовать. Начальник изображал морские пейзажи, парусники в океане. Джеффи рисовал акварелью детей. Щенков. Цветы. Начальник рассказывал ему о саде у себя на заднем дворе, о джакузи и спутниковой тарелке. О том, как познакомит Джеффи со своей семьей, когда тот выйдет.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила М’эм.

– Я был его сокамерником.

Она неодобрительно хмыкнула.

– О, ты, должно быть, многое повидал.

– Нет, ничего похожего на то, что вы имеете в виду. Но начальник тюрьмы влюбился в нового заключенного, натурала по прозвищу Мул. Мул отбывал срок за изнасилование и часто хвастался тем, как избивал женщин, говорил, как сильно их ненавидит. Начальник был не только геем, но и женоненавистником, и Мул пришелся ему по душе. Ему нравилось слушать эти истории. Он думал, что сможет повлиять на предпочтения Мула, изменить его. Как-то вечером начальник пришел в камеру, чтобы спокойно поговорить с Джеффи и сказать, что все кончено. Наверное, он действительно любил парня. По-своему. Не хотел причинять ему боль. Сказал, что поможет с условно-досрочным, и понадеялся, что они останутся близкими друзьями.

– Ага-ага.

Вспоминая, Шэд заговорил тише:

– У Джеффи О’Рурка был мольберт с автопортретом, на котором он выглядел серьезным. Задумчивым. Кулак подпирает подбородок, глаза темные, взгляд глубокий. Он писал его ко дню рождения начальника тюрьмы, праздник должен был состояться через пару дней. Джеффи плохо принял новость о Муле. Схватил кисть, воткнул ее в глаз начальника, до самого мозга. Это заняло полсекунды. Мгновенная смерть.

Слишком большая голова старухи склонилась вправо, а пушистый белый подбородок качнулся, будто она слышала эту историю уже много раз и проявляла изрядное терпение, выслушивая ее снова.

– Что случилось потом?

– Джеффи перевели в одиночку, и он исчез.

Шэд позволил словам повиснуть в воздухе, не зная, как их воспримет М’эм Лувелл. Звучало так, словно охранники убили Джеффи и тайком его похоронили. Но на самом деле Джеффи действительно исчез. Он побывал уже в трех тюрьмах и, вероятно, мог сбежать из этой в любой момент. А оставался лишь потому, что был влюблен.

– И какой урок ты из этого вынес? – спросила М’эм.

– Я все еще работаю над этим, – ответил Шэд.

Между ними повисло тяжелое молчание, но ни один не отводил взгляд. Удобный момент, но старуха разрушила его, когда поманила Шэда к себе.

– А если ты узнаешь, что именно Зик Хестер навредил этой милой девочке? Или какой-нибудь другой загулявший сумасшедший дурак?

– Я его убью.

– Без сожалений?

– Без особых.

Шэд уже решил для себя: если история повторится, то в этот раз он соврет и сделает все возможное, чтобы не попасть за решетку. Он рассматривал любые новые дела с Зиком как продолжение того, что происходило в прошлом. Он свое заплатил и больше ничего не отдаст.

– Без чувств? – спросила она, слегка напирая.

– Чувства всегда есть.

– Не все могут так сказать.

– Не все хотят.

От этих слов старуха затряслась, сдерживая мерзкое хихиканье, но этот резкий, дребезжащий звук продолжал рваться из груди. Ее руки сжались в маленькие кулачки, и Шэд подумал о возбужденном ребенке, которому хочется конфет.

– А что, если никто не убивал твою младшую сестру на той плохой дороге, Шэд Дженкинс? Может, милая Меган действительно заснула в объятиях Господа, как и говорят? Что, если тебе некого будет винить?

– Когда я удостоверюсь в этом, то обо всем забуду.

– А если этого не произойдет?

– Вы всегда задаете столько вопросов людям, которые приходят о чем-то спросить вас?

Она поджала серые губы.

– Ага.

Ладно, она все-таки немного залезла ему под кожу.

– Вы в это верите, М’эм? В то, что сердце семнадцатилетней девушки просто остановилось в горах. Там, где у нее не было никаких причин оказаться.

Вопрос вернул ей налет мрачной веселости.

– Ты спрашиваешь мое мнение?

– Полагаю, да.

– Хех. Много времени утекло с тех пор, как кто-то спрашивал моего мнения. Приходят за ответами, благословениями и защитой от заклинаний. И затем, чтобы телята толстели.

Возможно, то, что кто-то не заискивал перед ней, сбивало старуху с толку.

М’эм заерзала на стуле, будто хотела c него слезть. Шэд не знал, должен ей помочь или нет. Он услышал, как хрустнули древние колени, и вздрогнул от этого звука, но вскоре старуха успокоилась.

– Обычно я ходила туда с мамой и папой после воскресной службы. В розовом платье, с красивыми бантиками в светлых волосах. Сейчас трудно представить, но так оно и было. Мама пела «Соберемся у реки», а папа всю дорогу восхвалял Господа. Ехали в гору, в повозке, запряженной волами. – Она улыбнулась, и Шэд увидел, что ее зубы, хоть и стали коричневыми и кривыми, сохранились все до одного. – Но горы были разгневанными. Раздраженными. Земля нас распробовала.

– Что это значит?

– Тихо. Ты спросил – я отвечаю. Так что слушай.

М’эм Лувелл вытащила из-под пледа деревянную спичку и чиркнула по ней зазубренным ногтем большого пальца. Снова раскурила трубку и долго, с сопением, затягивалась травкой.

– Мы накормили ущелье своими болезнями и ненавистью, и теперь земля больна и полна презрения. Она голодна, но переменчива. Штормы налетают из ниоткуда. Ветер сбивает человека с ног и швыряет в пропасть. Там, в тех лесах, царит гнев. Он забрал мою маму, когда я была всего лишь четырехлетней девочкой.

– Призраки? – спросил Шэд. – Которые сначала играли с вами, а потом гнались и кусали за ноги?

Он произнес это без осуждения или высокомерия.

– Потому я и не выросла. Девчонка влезла не в свое дело. Но она лишь раскрыла истину. Как и я.

Шэд уставился на старуху.

– Ты понимаешь, о чем я тебе говорю?

– Да, – сказал он. – Думаю, да.

– Но разве это не пугает тебя, мальчик? Что ты найдешь, копаясь в разгневанной земле?

Он пожал плечами:

– Зло есть повсюду.

Лягушки-быки продолжали реветь, ласкающим слух многоголосием. Шэд изучал старуху, пытаясь понять, не упустил ли он что-нибудь. Или, возможно, она что-то упустила. Так или иначе, это не имело большого значения. М’эм Лувелл снова наклонила голову, на этот раз в противоположную сторону, ожидая, что Шэд спросит о чем-то еще, но тот не видел смысла. Он просто вышел прочь.