22

Просыпаюсь в облаке боли. Несколько секунд таращусь в потолок, не совсем веря в то, что произошло вчера. Резко поворачиваю голову влево – спина отзывается резкой болью – и с облегчением вижу, что мой рюкзачок по-прежнему здесь. Самодельная распорка для окна тоже на месте. У Джессики гремит музыка.

Что, блин, вчера произошло?

Либо Уилл вернулся раньше времени, либо Чарльз прав – кто-то и впрямь за нами охотится. И что более важно, охотится конкретно за мной. Достаю свой телефон и ищу какие-то свидетельства тому, присутствовал ли Уилл на том мероприятии или нет. Никто пока ничего не запостил. Отправляю сообщение Чарльзу. На 1000 % важно выяснить, был ли он вообще в САЭ вчера вечером, а если да, то конкретно в какое время.

Беру себя в руки, встаю, опасливо подхожу к зеркалу, чтобы оценить повреждения. У меня подбит глаз, на плече ярко выделяется багровая ссадина. Невольно вскрикнув, приподнимаю рубашку и изучаю спину. По всему посиневшему правому боку тянется еще более серьезная царапина. Насухую заглатываю несколько таблеток адвила и достаю косметичку. В макияже я спец. Не так уж трудно прикрыть фингал под глазом при помощи комбинации маскирующего и тонального кремов и хайлайтера. Я уже видела на «Ютьюбе», как это делается.

Рассматриваю свое отражение, дабы убедиться, что все получилось. В животе медленно закипает гнев. Хочется заорать, выломать это чертово зеркало и выбросить в окно. «Нет, остынь. Злость ни к чему хорошему не приведет. Сосчитай от десяти до нуля, как тебя учил доктор Уимен».

Сажусь за письменный стол и достаю свой ежедневник-органайзер, в который всегда скрупулезно и систематически заношу все предстоящие важные дела и описание возникших проблем. Я никогда не упоминала в нем про Уилла – не такая уж я дура, – но нет ничего плохого в том, чтобы поразмыслить на его страницах о собственной безопасности. Как раз беру ручку, когда приходит ответ от Чарльза: «Точно не знаю, поскольку сам там не был, но могу спросить у Чада, кто может быть в курсе».

«Спасибо», – набираю в ответ.

Это был Уилл или этот загадочный «охотник»? Если Уилл, то моей конечной цели это не меняет – придется пересмотреть лишь подходы к ней. Теперь буду знать, что он готов прибегнуть к насилию, чтобы угомонить меня. Он и понятия не имеет, что я планирую убить его – наверное, думает, что несколько тычков заставят меня поджать хвост. Ну что ж, можно подыграть – сделаем вид, что это ему удалось.

Но что, если это не Уилл? Что, если кто-то действительно охотится за мной? Но почему? Что я ему такого сделала? Кто бы это ни был, он знал, что я тайком пробралась в чужой дом и что-то там вынюхивала. И наверняка заинтересовался, на фига мне это понадобилось. Мало того, что этот неизвестный имеет наглость воображать, будто способен убить меня, так еще и думает, что может встать на пути моих планов!

С мрачной решимостью начинаю составлять на бумаге список всех своих опасений относительно собственной безопасности и возможных способов управиться с ними. Нужен нормальный замок для окна. И если это осуществимо, более надежные замки для двери моей комнаты – чтобы ни у кого больше не было к ним ключей. Регулярно посещать лекции и семинары – без этого никак. Не хочу, чтобы пострадала моя успеваемость, но можно поиграть факультативными занятиями и каждый день менять маршруты. «Соцсети», – пишу я, и подчеркиваю это слово. Как раз при помощи соцсетей я и собрала целую кучу сведений про Уилла – кто-то может легко проделать то же самое со мной. Но я не такая тупая, как он. У «Инстаграма» есть функция публикации заранее заготовленных постов по расписанию – ровно в тот момент времени, когда тебе это надо. Помечаю себе вывалить в Сеть целую кучу публикаций, отметившись в тех местах, в которых на самом деле никогда не была – так, чтобы казалось, будто я там регулярно зависаю. Охрана в общаге чисто номинальная – вообще-то полагается провести универсальной студенческой карточкой по считывающему устройству, когда входишь в здание, но иногда дежурному из студентов на вахте это совершенно по барабану.

Ну что ж, может, и получится как-то решить эту проблему. Тщательно одеваюсь, бросаю в сумочку косметичку и несколько салфеток для удаления макияжа. Прошмыгиваю мимо двери Джессики и направляюсь в офис службы безопасности, что на третьем этаже Центра студенческой деятельности. По дороге туда внимательно отслеживаю обстановку вокруг, готовая отреагировать на любое резкое движение. Одно из моих слабых мест в том, что у меня нет такого же чувства страха, как у большинства обычных людей. Могу лишь предположить, что у них есть некое шестое чувство, подсказывающее им об опасности, но мне такое неведомо – никогда этого не проходила. Нечто экстрасенсорное или что-то в этом духе? Если б в том подвале оказалась Джессика, поняла бы она, что находится в опасности, прежде чем реально услышать подозрительный шумок? Или не полезла бы в этот подвал вообще? Стоило мне узнать из специальной литературы, что психопаты не испытывают чувства страха, сразу подумалось: а какая-нибудь нормальная девчонка не поняла бы сразу, что с Уиллом что-то не так? Поперлась бы к нему домой в тот день?

Ладно, это не такая уж большая помеха, справлюсь. Как бы я стала охотиться на Хлою, если б не была Хлоей? В чем ее слабые места? Для начала она маленькая. Ну что ж, с этим я ничегошеньки не могу поделать. Можно носить с собой какое-нибудь оружие и по возможности находиться среди людей, перемещаясь внутри кампуса и за его пределами. А вот обеспечить собственную безопасность во время занятий может оказаться проблемой – буквально любой псих может зайти в аудиторию во время лекции в Адамсе и спокойно сесть среди остальных студентов – никто ему и слова не скажет. Их что, не волнуют эти «массовые стрелки»? Хотя на лекции опять-таки народ кругом, хоть какая-то гарантия…

Внезапно у меня возникает мысль, полностью заслонившая все остальное. Вообще-то у меня есть огромный, просто-таки зияющий изъян. Гораздо хуже, чем скромные габариты и мускулатура, хуже, чем дерьмовая организация безопасности в общаге. У Хлои Севр есть маленькое хобби. Хобби, вынуждающее ее тайком постоянно что-то вынюхивать, держать кое-какие свои действия в секрете, соваться в уединенные места. Охота за Уиллом – вот мое главное слабое место.

Блин!

Злобно врываюсь в студенческий центр и топаю вверх по ступенькам. Даже сейчас насколько безопасно подниматься по этой лестнице в одиночку? Что это за тип и какого хера он о себе возомнил, встав между мной и той задачей, которую я поставила перед собой, еще когда мне было всего двенадцать? Когда у него самого возник его собственный дурацкий план?

На третьем этаже сразу же проскальзываю в туалет. Вытираю лицо салфетками для удаления макияжа, возвращая ему первоначальный вид, со всеми синяками и ссадинами. Плюс тру достаточно сильно, чтобы дополнительно раскраснеться. Одета я тоже соответственно – мешковатые хлопчатобумажные штаны цвета хаки, кардиган поверх белой рубашки со скругленным монашеским воротничком, в волосах – ленточка а-ля «я ни разу не еб…сь». Поскольку с такого рода жалобой, которую я собираюсь подать, обращаются к властям лишь две категории женщин – девственницы и шлюхи, – и только одну из них будут слушать.

Захожу в офис службы безопасности и якобы нервно переминаюсь с ноги на ногу, пока секретарша удивленно разглядывает меня.

– Здрасьте, – по-мышиному пищу я. – Гм, а можно тут с кем-нибудь поговорить? Из охраны?

Меня быстро проводят в кабинет, где восседает какой-то усатый мужик. Возраста моего отца – как раз то, что надо.

– Ничего себе! – восклицает он, едва меня видит.

– Я вот тут подумала… Может, вы сможете мне помочь? – Смущенно показываю на свою разбитую физиономию. – Заявление я уже подала. Это… это мой бывший парень. Он типа как преследует меня в кампусе.

Мужик выпрямляется в кресле, явно встревоженный.

– Мистер Тедеско, – проникновенно произношу я, предварительно изучив бейджик у него на груди, – у него судебное предписание не приближаться ко мне, но ему пофиг. Он всегда находит, где я.

Начинаю плакать, делая вид, что изо всех сил пытаюсь сдержать слезы. На лице у него собираются морщины, он придвигает мне коробку с одноразовыми платочками.

– Понимаете, я уже написала заявление в полицию, все им рассказала…

– Совершенно правильно поступили.

Сморкаюсь.

– Ну да, знаю. Но только вот одно из головы не идет… Я никак не могу повлиять на то, что происходит в общежитии. Я живу в «Брюсере». Вот прямо вчера: только прихожу домой из полиции, а вместе со мной заходит целая толпа непонятно кого, представляете? Наверное, они тоже студенты, но зайти может любой, запросто.

– Деточка, мы не хотим, чтобы так было. Сотрудники службы безопасности…

– Сотрудники службы безопасности – это просто дежурные из студентов, которые смотрят «Нетфликс» и играют в «Дог Дэш» на своих телефонах! – заявляю я, надеясь, что мой тон не слишком резок для избранной мною роли. На всякий случай опять пускаю слезу. – Простите… А вы не можете издать специальное распоряжение или еще чего, чтобы они действительно выполняли свои обязанности в «Брюсере»?

Он наклоняется через стол, сочувственно глядя на меня своими большими карими глазами.

– Несомненно. Сделаю все, что в моих силах, чтобы вы чувствовали себя в безопасности.

Чего я отчаянно хочу, так это поскорей заняться изъятыми в доме Уилла хард-дисками, но порядком времени отнимают все эти разговоры насчет безопасности, после чего мне нужно вновь нанести макияж и сразу же идти на психфак для участия в очередном эксперименте – а я даже поесть не успела. Неподалеку от психфака есть закусочная, специализирующаяся на пастра́ми. Покупаю там себе сэндвич и двигаю дальше, даже не успев присесть. «Вокруг никого нет», – сознаю я, после чего прибавляю шаг, чтобы догнать группу студентов, идущих в ту же сторону. Каждый раз, когда оборачиваюсь, спина отзывается болью.

Никогда не догадаешься, что на психфаке кого-то недавно убили. Полы до скрипа чистые, и я гадаю, не оказалась ли в том самом кабинетике, в котором все и произошло. Запираю дверь и осматриваюсь, словно что-то тут способно на это намекнуть.

Естественно, ничего такого не чувствую, кроме боли во всем теле и бурчания в желудке. Собственно эксперимент жутко скучный, а я и без того в дурном настроении. Мне предлагается куча разных сценариев, и нужно описать свою реакцию на них. Разворачиваю свой сэндвич и приступаю к работе – клавиатура под моими пальцами вскоре начинает жирно поблескивать.

«Вы стоите возле железнодорожных путей, по которым приближается поезд. К рельсам привязаны три человека, которым предстоит погибнуть, когда их переедет поезд. Ваша рука на переключателе стрелки. Если вы переведете стрелку, поезд уйдет на другую ветку. Однако к рельсам на ней привязан еще один человек, который погибнет, если вы перенаправите поезд. Ваши действия?»

На клавиатуру падает клякса жирного соуса из сэндвича.

«Буду искать того, кто привязал их к рельсам, – печатаю я. – Зачем вообще было это делать?»

Уже открываю следующее окно на экране, как вдруг слышу щелчок, а потом какое-то потрескивание. Поднимаю взгляд. В этой части коридора только маленькие комнатки для экспериментов, и когда я пришла, там было тихо, хотя с той стороны, где кабинет доктора Уимена, доносились едва различимые голоса. Вижу, как Г-образная дверная ручка медленно поворачивается вправо-влево.

Достаю нож и выбираюсь из кресла. В щели под дверью вижу тени двух ног, после чего стоящий за ней отходит. Прижимаюсь ухом к двери, но не слышу ничего, кроме какого-то загадочного гула, наполняющего здание. Это был тот, кто напал на меня в подвале? Или кто-то из студентов ошибся дверью? Лаборант? Или убийца?

Откусываю кусок от своего сэндвича – мясо внутри совсем холодное. Опять охватывает злость. Сэндвич остыл! И какой-то тупой мудак пытается убить меня, порушить все мои планы! Не понимаю, что происходит, но если хоть что-то еще встанет у меня на пути, полетят головы! Быстро провожу поиск в своем телефоне. Потом открываю «Вотсапп» и нахожу сообщение от Чарльза. Жму на его номер, чтобы позвонить ему. После шести гудков он берет трубку и тихонько произносит:

– Зачем звонишь?

У меня голова занята очень важными вещами, и я немного обижена, но, господи, что за голос! Словно масло, тающее в сладкой булочке.

– Я собирался кинуть тебе эсэмэску, когда узнаю все, о чем ты просила.

Почему он так шифруется? Связь в «Вотсаппе» и без того с шифрованием. Может, его подруга рядом?

– По-моему, у нас проблема, – говорю я.

– Какого рода проблема?

– Можно попросить у тебя машину?

– Зачем?

– Чтобы съездить на оружейную ярмарку. У меня машины нет, а это слишком далеко для «Убера».

– И я должен дать свою довольно дорогую тачку какой-то девчонке, у которой даже нет водительских прав, чтобы она съездила на оружейную ярмарку?

– А с чего ты взял, что у меня нет прав?

– С того, что я заглянул к тебе в сумочку той ночью, пока ты приводила себя в порядок.

Блин, а он умней, чем выглядит! Это моя мать не разрешила мне получить права. Она считала, что предоставить мне мобильность – это превратить меня в «кошмар на колесах». Наверняка по той же самой причине в свои восемнадцать я никогда еще не летала на самолете. Я всегда хотела обзавестись правами, но надо было записываться на водительские курсы, а я тогда была слишком занята учебой и прочими делами.

– Мне это нужно для самозащиты. – Тут в голову приходит одна идея. – Твой отец вроде охотник? У тебя нет какого-нибудь ствола, который я могла бы взять на время?

– Взять на время? Это тебе не библиотечная книжка! А ты вообще в курсе… Ладно, проехали. С чего это вдруг?

– Зря я тебя тогда не послушала – по-моему, за нами действительно кто-то охотится.

Мне нужно, чтобы Чарльз поверил, что я и вправду перепугана до смерти и полностью согласна с его теорией.

Пауза.

– С чего ты взяла?

Рассказываю ему, что произошло с дверью, но подаю это в более драматическом и безапелляционном ключе. Про то, что кто-то измочалил меня в подвале Уилла, Чарльзу знать нечего. И ту часть, что ствол мне ох как пригодится, когда Уилл теперь в курсе, что я представляю для него проблему, тоже оставляю за кадром.

– Я сам тебя отвезу, – произносит он наконец. Я расцветаю. Лучше тачки Чарльза может быть только сам Чарльз. – Но если ты думаешь, что кто-то тебя выслеживает, лучше позвони в службу сопровождения кампуса, попроси, чтобы тебя проводили.

– Этим-то олухам? День же на дворе!

– Это может быть небезопасно.

– По-моему, это я сама опасна.

– Не исключено, – говорит он. – Будешь готова к четырем?

Соглашаюсь, и Чарльз обещает отправить мне эсэмэску с местом встречи.

Звоню в службу сопровождения. Интересно, кого или чего ждать? Если служба достойная, то вот тебе и способ безопасно передвигаться по кампусу. В некоторых случаях в одиночку лучше этого не делать, пусть даже я молодая, в хорошей физической форме, а мой тренер по крав-мага́ как-то сказал, что я – это просто нечто. Хотя, стоило Чарльзу про это упомянуть, как мне приходит в голову, что у сопровождающих наверняка есть легкий доступ во все здания кампуса.

Через несколько минут появляется сотрудник университетской полиции с несколько обалделым видом, поскольку время дневное. Про дверь ему не рассказываю, просто улыбаюсь и говорю, залезая в машину:

– Лучше перебдеть, чем недобдеть.

– Особенно в нынешние времена, – добавляет он. Ему чуть за тридцать. – Куда едем?

Называю ему нужный перекресток. Университетский коп продолжает задавать мне всякие вопросы и поддерживает нашу болтовню, словно мы с ним на свидании.

– Много у вас вызовов в последнее время?

– Бывает… – Он пожимает плечами, крутя руль открытой ладонью. – А еще бывает, что катаюсь по округе в два или три ночи и вижу всех этих девчонок, которые пробираются домой с туфлями в руках.

Мужик качает головой.

– В смысле, обстановка тут далеко не безопасная – вам, девчонкам, надо про это помнить. – Он подъезжает к тротуару и, словно из ниоткуда, достает визитку. – Если что понадобится, звони мне напрямую, хорошо, Хлоя?

Вначале я недоумеваю, откуда он знает, как меня зовут, но тут вспоминаю, что при вызове назвала номер своего студенческого билета.

– Конечно! – отзываюсь я, заталкивая визитку в «мусорный» отсек своей сумочки, в который обычно скидываю комочки жевательной резинки, завернутые в старые салфетки.

Ровно в четыре на углу Пи-стрит и Шестой улицы появляется Чарльз в серебристом «Порше». На нем солнечные очки, а жаль. Из-за них трудно понять, что у него на уме, а мне нужно быть во главе игры, несмотря на то что все ноет и болит и тем самым меня отвлекает.

– Раскрываю карты, – объявляет он, когда я, мысленно морщась, залезаю в машину. – За стволом я тебя не повезу – как-то это мне не по душе. Но я знаю место, где можно раздобыть электрошокер.

Я надуваю губы.

Чарльз бросает на меня взгляд, но в его солнечных очках я вижу лишь собственное отражение, а потом трогает машину. Едем по Пи-стрит.

– Кто-то точно хотел попасть в ту комнату, чтобы добраться до меня, – говорю я.

– А не мог кто-то просто проверять, заперта ли дверь?

– Нет, это было явно по мою душу. Думаю, что ты прав насчет этих убийств.

Главное сейчас – как-то не выдать свою заинтересованность в том, чтобы все думали, будто это дело рук серийного убийцы. Все должны верить, что убийства продолжатся. В идеале Уилл должен стать следующим, чтобы поломать сложившуюся схему, поскольку, если раньше убьют третьего участника программы, Уилл будет слишком выделяться из общей схемы. Два убитых психопата вполне могут быть совпадением, а три – уже нет.

– И ты вдруг стала ярой поборницей моей версии? – интересуется Чарльз, скрывая за дружеским тоном подозрительность, которую, как я знаю, он сейчас испытывает. Сворачивает на Род-Айленд-авеню.

– Не ярой – ведь это вполне может быть просто какой-то серийный убийца, который охотится за любыми студентами. Непохоже, чтобы список участников программы был доступен каждому встречному-поперечному.

– Однако это почти так. Доктор Уимен, и Елена, и все их помощники и лаборанты знают наши имена. Бухгалтерия тоже, – говорит он.

– И ты всерьез думаешь, что Уимен или кто-то из его подручных на такое способен? – Просто не могу удержаться от вопроса: – А он разве не веган?

– Как и Гитлер.

– Это может быть и Елена. Тема Джекила и Хайда.

В ответ он смеется, и я тоже хихикаю, но исключительно иронически. От этого внутри опять разгорается боль.

– А ты вообще куда едешь?

Мы движемся к востоку, а не к юго-западу в сторону Вирджинии.

– Мне нужно сначала кое-что взять, – отзывается он, сворачивая на Кью-стрит. – Из съестного.

Чувствую некоторое напряжение в животе – когда оказываешься в чьей-то машине, ты в некотором роде пленник. Но через несколько минут мы подруливаем к «Вендиз», и я чувствую смущение. Именно в таком невинном месте он забил стрелку с каким-то мутным парнем, который продаст мне шокер? Вылезаем из машины и направляемся в ресторан, из которого несет жареной картошкой. Жду чего-то необычного, но Чарльз попросту направляется к прилавку и заказывает большой «Фрости».

– И всё? – спрашиваю я.

– Хочешь чего-нибудь?

– Нет.

– Лучше подумай как следует, поскольку делиться я не собираюсь, – говорит Чарльз.

– Могли бы взять с улицы, прямо из машины.

Он с отвращением кривится.

– Портмонты никогда ничего не покупают с улицы.

Просто не могу не расхохотаться, что вызывает какое-то странное ощущение в мочевом пузыре.

– Я мигом, – говорю ему, направляясь в туалет. В ресторане больше никого нет, и туалет блаженно пуст. Заодно можно будет проверить свой макияж. Не хочу, чтобы Чарльз догадался, что на меня кто-то напал – поскольку тогда он поймет, что я из тех, на кого можно напасть.

Попи́сав, отрываю кусок туалетной бумаги – и тут же застываю на месте. Вода в унитазе розовая – а до месячных еще как до луны. Руки трясутся, пока я привожу себя в порядок. Смотрю на свои дрожащие пальцы, лежащие на коленях. Повреждение почек. Я получила такой сильный удар, что он повредил почки. «Все нормально, – говорю себе. – Выходи, пока Чарльз не подумал, с чего это ты тут так долго торчишь. Раны имеют свойство заживать. Если через пару дней не пройдет, сходишь в студенческую поликлинику и что-нибудь выдумаешь». Но по какой-то причине не могу подняться. Голова болит, плечо ноет, в спине противно пульсирует.

Слышу, как открывается дверь, а потом насмешливый голос Чарльза:

– Ты тут не утонула?

– Вообще-то это женский туалет! – кричу я, вскакивая и яростно натягивая трусы и штаны.

– Половые различия – это из области социального конструктивизма. А потом, у меня есть новости.

– Какие новости? – отзываюсь я, пулей вылетая из кабинки.

Его улыбка увядает, когда он видит меня. В одной руке у него «Фрости», в другой – телефон.

– Чад только что ответил, – объясняет Чарльз, шаря взглядом по моему лицу. – Говорит, что Уилл был на мероприятии всю ночь. Типа как до трех или четырех утра.

Молча смотрю на него. Выходит, на меня напал не Уилл.

– А почему ты вообще про это спрашивала? Что-то случилось в тот вечер?

Ничего не отвечаю.

Чарльз засовывает телефон обратно в карман, ставит «Фрости» на мусорный бачок и подступает ближе, чтобы изучить мое лицо, прежде чем я успеваю отшатнуться.

– Это вроде тональный крем?

– Кто-то меня здорово отметелил, – признаюсь я, слишком измотанная, чтобы придумать какую-нибудь отмазку. Вспоминаю закрытую дверь Джессики.

Глаза Чарльза расширяются.

– Я думала, что это Уилл, но этого не может быть, раз уж он всю ночь проторчал в САЭ. Но, кто бы это ни был, ищи парня с ножевой раной.

– Ты серьезно?

– У меня кровь в моче.

– Что?!

Разворачиваюсь и задираю рубашку, открывая спину. Ушиб потемнел до синевато-багрового. В раковину капает вода. Едва не вскрикиваю, когда он прикасается ко мне – ушиб болезненный при прикосновении, а рука у него холодная от «Фрости». Чарльз проводит пальцами по ушибу, и я закрываю глаза, вцепившись в дверь кабинки. Жутко не хочется это признавать, но между болью и повышенной чувствительностью ощущаю, как где-то между ног пробуждается интерес. Вспоминаю, как Чарльз выглядел тогда за пианино.

Слышу, как он отступает назад. Опускаю рубашку, поворачиваюсь.

– Выходит, это действительно произошло, – мрачно произносит он. Сунув руки под кран, киваю. – Тогда двигаем за шокером.

Опять садимся в машину и выруливаем на шоссе. Чарльз уже снял темные очки и едет слишком быстро. Я закрываю глаза, наслаждаясь тем, как врывающийся в открытые окна ветер ерошит мне волосы. В воздухе стоит характерный осенний запах креозота – народ спешит освежить заборы перед заморозками.

– Никогда не была в «Вендиз», – говорю я сквозь свист ветра, желая переменить тему.

– Что?! – Он мощно присасывается к своему «Фрости», отчего у него вваливаются щеки – видать, содержимое стакана достаточно густое.

– Мои родители по какой-то причине просто ненавидели это место. Что-то у них против него было, так что мы никогда туда не ходили.

– Довольно странный предмет для ненависти.

– А что такого особенного в этих «Фрости»? Все только про них и говорят.

– Я уже сказал, что не дам ни капельки.

Строю ему глазки на протяжении доброго отрезка триста девяностой пятой трассы, где движение из-за пробки едва не застопорилось.

Потом Чарльз переводит взгляд на меня, смеется и передает мне вощеный бумажный стакан. Пробую и не могу удержаться от мысли, что теперь я обхватываю губами ту же соломинку, которой только что касались его губы, – как говорится, поцелуй по ассоциации. Долю секунды он смотрит прямо на меня, пока я втягиваю в себя густую холодную жидкость. Ветер треплет прядь моих волос, закидывает ее прямо в лицо. Чарльз с улыбкой наклоняется и заталкивает мне ее за ухо.