В поверженном рейхе

Официально и, как тогда полагали, окончательно, вопросы послевоенного устройства Германии были определены на Потсдамской конференции глав СССР, США и Великобритании 17 июля — 2 августа 1945 года. Уже по неслыханной продолжительности встречи на высшем уровне — свыше двух недель — явствует, что переговоры проходили многотрудно. Ситуация для советской стороны осложнялась и тем, что США теперь представлял не Франклин Делано Рузвельт, к которому Иосиф Сталин относился с большим уважением, а занявшиий его пост вице-президент Гарри Трумэн, а Уинстона Черчилля в разгар конференции сменил, в результате парламентских выборов в Англии, на которых победу одержали лейбористы, новый премьер-министр Клемент Эттли. Оба западных руководителя относились к Советскому Союзу более чем прохладно. Решающая роль нашей страны в разгроме гитлеровской Германии теперь, спустя три месяца после Победы, для них ничего не значила.

Как известно, Германия была поделена на четыре оккупационные зоны: свой «кусок пирога» решили предоставить и Франции.

Главнокомандующим Группы советских оккупационных войск в Германии (ГСОВГ)был назначен Маршал Советского Союза Георгий Жуков. 9 июня в Карлсхорсте была образована Советская военная администрация в Германии (СВАГ). Она разместилась в том самом историческом здании, где был подписан Акт о капитуляции. Главноначальствующим СВАГ также стал Георгий Жуков. Его первым заместителем на обоих постах (позднее и преемником) стал генерал армии, впоследствии также Маршал Советского Союза Василий Соколовский.

На Потсдамской конференции было решено образовать Контрольный Совет по Германии, состоящий из главнокомандующих вооруженными силами всех оккупационных зон. Совету было поручено решать общегерманские вопросы.

В помощь Главнокомандующему и Главноначальствующему Жукову был придан политический советник высокого ранга, который со своим аппаратом исполнял функции дипломатического характера, это являлось как бы своего рода маленьким филиалом Наркоминдела. Советник должен был поддерживать связи с союзниками, осуществлять контроль за работой советских сотрудников в Контрольном Совете и в Союзной комендатуре Берлина, а также за выполнением Потсдамских и иных международных соглашений. Впоследствии политический советник и его аппарат должны были поддерживать связи с органами немецкого самоуправления, иностранными корреспондентами, они же исполняли и консульские функции. Поскольку бывшее советское посольство было разрушено, аппарат политсоветника несколько лет располагался в школьном здании в восточно-берлинском районе Панков.

Первым политсоветником был Аркадий Соболев, однако вскоре его сменил Владимир Семенов, до войны работавший советником посольства СССР в Берлине.

После того как миллионы людей во всем мире видели полковника Короткова (пускай и без объявления его подлинной или вымышленной фамилии) рядом с генерал-фельдмаршалом Кейтелем при подписании Акта о капитуляции в Карлсхорсте на газетных фотографиях и в кадрах кинохроники, он стал, как бы сегодня сказали, в какой-то степени фигурой публичной. Правда, никому из союзных офицеров или корреспондентов, разумеется, не сообщили, что он — полковник разведки. Но те из иностранцев, «кому следовало», конечно, взяли его на заметку. К тому же, среди присутствующих на церемонии или видевших ее на экранах кинотеатров, наверняка были люди, работавшие до войны в Берлине. Кто-то из них либо был знаком с советским гражданином по фамилии «Коротких», либо просто по профессиональной привычке намертво запечатлел его облик в памяти. Превращение скромного служащего торгпредства в высокопоставленного полковника (а армейский обладатель такого же звания никак не мог появиться здесь в этот час и на этом месте) позволяло сделать вполне определенные выводы. Впрочем, теперь это не имело особого значения. Руководящие сотрудники спецслужб ведущих стран мира — раньше или позже все равно выявляли друг друга.

Эти соображения определили новое назначение Короткова. Очень быстро из офицеров разведотделов трех фронтов: 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского, а также нескольких сотрудников, присланных из Москвы, был образован единый разведорган — резидентура, непосредственно подчинявшаяся Первому главному управлению НКГБ СССР. Резидентом ПГУ в Советской зоне оккупации Германии стал полковник Александр Коротков в должности помощника политического советника. Семенов и Коротков прекрасно знали друг друга по работе в довоенном Берлине. Для Семенова, тогда второго лица в полпредстве, естественно, не было секретом, чем в основном занимается скромный сотрудник по фамилии «Коротких». Так что изменению фамилии, переводу ее с сибирского окончания «их» на общероссийское «ов» Владимир Семенов нисколько не удивился. Достаточно быстро привык он к подлинному имени-отчеству своего помощника — Александр Михайлович. Семенов и Коротков вполне ладили друг с другом, тем более, что были к тому же и ровесниками.

Новая высокая должность Короткова вовсе не являлась всего лишь прикрытием для разведывательной и контрразведывательной работы. Слишком уж часто в первые послевоенные месяцы, да и годы, эти вопросы сплетались с политическими, экономическими и, к сожалению, военными проблемами. И работать приходилось не только по Германии, но и по вчерашним союзникам: США, Англии, в меньшей степени Франции. Так что резидент разведки одновременно должен был быть настоящим помощником политсоветника, а при решении некоторых серьезных вопросов и самого маршала Жукова, чей крутой нрав был хорошо известен в войсках.

По службе Короткову приходилось также повседневно поддерживать деловые отношения и с заместителем Главноначальствующего Иваном Серовым. Тут тоже надо было проявлять известную дипломатичность, хотя напрямую Коротков подчинялся ПГУ, но ПГУ было далеко, а Иван Серов рядом. И был он как-никак долгое время заместителем не только Жукова, но и наркома НКВД Берии. К тому же имел высокое звание комиссара госбезопасности второго ранга, а с июля генерал — полковника.

С Семеновым, хоть и давние знакомцы, тоже надо было выдерживать определенный политес: политсоветник выходил напрямую на Молотова, в ту пору второе лицо в партии и государстве! Так что Коротков в известном смысле очутился в центре квадрата «Жуков — Берия — Молотов — Меркулов» со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами и возможными, в случает серьезных промахов, тяжелыми последствиями.

…Здесь автор считает необходимым сделать небольшое отступление, чтобы напомнить читателю о том, как развивались события в Германии в первый период после 9 мая 1945 года.

Политика советского руководства в германском вопросе не раз менялась, и радикально. В зависимости от этого перестраивались и оккупационные органы. Поначалу правительство СССР выступало за единую демилитаризованную Германию. Сталин полагал, что это облегчит проникновение советского влияния в Западную Европу, усилит позиции СССР на международной арене вообще.

Однако именно этого не хотели западные державы. Им вовсе не улыбалось присутствие в сердце Европы мощной, развитой в промышленном отношении страны под советским влиянием. Поэтому сомнительные, с западной точки зрения, советские предложения об объединении Германии были спущены на тормозах, некоторые попросту отвергнуты.

В 1946–1947 года во всех четырех зонах оккупации прошли выборы в органы местной власти. Сталину они принесли разочарование. Немцы, оказывается, вовсе не жаждали сменить одну тоталитарную систему на другую. Тогда советское руководство резко изменило курс в германской политике: оно начало укреплять свои позиции методом ускоренного строительства социализма в своей зоне оккупации. Завершился этот этап образованием ГДР. Правда, несколько раньше, союзники сами слили американскую и английскую зоны, образовав так называемую «Бизонию», к которой присоединилась и французская зона. Образовалась уже «Тризония», в которой была введена собственная валюта, взамен прежней оккупационной, единой для всех четырех зон. Кончилось это провозглашением ФРГ. Очень важно помнить, что хотя оба государства появились на свет в одном и том же 1949 году, но Федеративная Республика Германии родилась все же раньше, нежели Германская Демократическая Республика. Сие означало раскол Германии на неопределенное время — как оказалось, на долгие сорок лет. Все разговоры об объединении страны после 1949 года, заключении (наконец-то!) мирного договора отныне носили лишь пропагандистский характер, причем, с обеих противостоящих сторон.

Тогда-то и выяснилась крупнейшая ошибка сталинской политики, согласившейся на разделение не только Германии, но и Берлина на четыре сектора. Раскол германской столицы на Западный и Восточный Берлин стал головной болью на те же сорок лет, как для Советского Союза, так и для ГДР, объявившего, кстати, Восточный Берлин своей официальной столицей!

Блокада Западного Берлина 1948 года, длившаяся 343 дня, закончилась для СССР полным конфузом, поскольку американцы сумели наладить «Воздушный мост» и успешно снабжать население трех секторов продовольствием и всем прочим, необходимым для более или менее нормальной жизни.

Однако вернемся в 1945 год.

5 июня по полномочию своих правительств маршал Георгий Жуков, генерал армии Дуайт Эйзенхауэр, фельдмаршал Бернард Монтгомери и генерал Ж. М. де Латр де Тассиньи подписали Декларацию о поражении Германии и взятии правительствами четырех держав на себя верховной власти в стране. На следующий день Совнарком СССР утвердил положение о Советской военной администрации в советской зоне оккупации в Германии — СВАГ, о чем читатель уже уведомлен. Здесь стоит лишь добавить, что в структуру СВАГ входили его земельные подразделения, а также многочисленные комендатуры в городах и крупных населенных пунктах.

10 июня маршал Жуков своим приказом разрешил деятельность в советской зоне оккупации анифашистских организаций и демократических партий. В западных зонах на такой шаг решились лишь через полгода.

20 апреля 1946 года состоялся объединительный съезд коммунистов и социал-демократов. На нем был провозглашено создание Социалистической Единой партии Германии — СЕПГ, правящей политической партии в будущей ГДР. Сопредседателями СЕПГ стали Вильгельм Пик и Отто Гротеволь. В ГДР они заняли посты, президента и премьер-министра.

До конца 1948 года Сталин, похоже, еще верил в возможность воссоединения Германии. В Восточном секторе Берлина уже подыскивали здания, в которых могло бы разместиться будущее правительство объединенной страны. Различные министерства действительно через год в них въехали… Но не единой Германии, а Германской Демократической Республики, провозглашенной 7 октября 1949 года. (Месяцами ранее на Западе было объявлено о создании ФРГ.)

В связи с этим событием Совет Министров СССР передал все функции управления бывшей советской зоной оккупации Временному правительству ГДР. Вместо СВАГ была создана Советская Контрольная комиссия (СКК) под началом генерала армии и будущего маршала Василия Чуйкова. В мае 1953 года, уже после смерти Сталина, СКК была заменена аппаратом Верховного комиссара СССР в Германии во главе с послом Владимиром Семеновым. После нормализации отношений СССР с ФРГ и эта структура была упразднена. СССР установил нормальные дипломатические отношения с обоими германскими государствами на уровне послов.

Имелась ли реальная возможность объединить Восточную и Западную Германию в просто Германию, по крайней мере, в первые пять лет после окончания Второй мировой войны?

По мнению автора, возможно и спорному, имелась. Если бы… Общеизвестно, что история не знает сослагательного наклонения. Тем не менее… Такая возможность имелась. Ее похоронила начавшаяся и вовсе не по инициативе СССР (правда, ее активно поддержавшего рядом своих действий) так называемая «холодная война».

Долгие годы в СССР было принято считать началом «холодной войны» знаменитую печально «Фултоновскую» речь в марте 1946 года экс-премьера Великобритании Уинстона Черчилля. По мнению автора, Черчилль лишь дал откровенную формулировку уже сложившейся ситуации на международной арене, и более справедливо считалось началом «холодной войны» (которая по меньшей мере четыре раза могла перерасти в «горячую») тот апрельский день 1945 года, когда Гарри Трумэн опустился в президентское кресло в Овальном кабинете Белого дома. С первого же часа своего президентства Трумэн взял курс на запугивание «русских». Уверенный, что монопольное владение атомной бомбой дает США полное военное преимущество над Красной Армией, Трумэн не догадывался, что Сталина можно обмануть (это в какой-то степени удалось в свое время Гитлеру), но невозможно запугать.

Когда на Конференции в Потсдаме Трумэн сообщил Сталину об успешном испытании в США нового оружия неслыханной мощи, то на основании сдержанной реакции советского лидера — тот и бровью не повел, он сделал поспешный вывод, что «дядя Джо» попросту ничего не понял. На самом деле Сталин все прекрасно понял. А удивления не высказал по самой простой причине, потому как действительно не был удивлен. О том, что в США ведутся работы по созданию сверхоружия, он знал раньше Трумэна. От своей разведки. Хотя оные работы в Лос-Аламосе тогда были столь засекречены, что о них в свое время не был поставлен в известность даже вице-президент США, то есть Гарри Трумэн.

Но Трумэн пытался не только запугивать. Он подводил под словесную угрозу вполне реальное основание. Уже в сентябре 1945 года высшее американское руководство наметило на территории СССР двадцать городов, по которым оно было готово нанести «превентивные» атомные удары. В качестве целей были избраны Москва, Ленинград, Свердловск, Новосибирск, Челябинск, Горький, Омск, Ташкент, Баку, Куйбышев, Магнитогорск, Нижний Тагил, Саратов, Казань, Иркутск и Пермь. Для этого предполагалось использовать весь тогдашний запас атомных бомб — около двухсот.

…Может показаться странным, но в первый год нахождения в Германии после Победы Короткову и его сотрудникам, тогда еще весьма немногочисленным, пришлось работать куда более напряженно, нежели даже во время войны. Очень уж много задач, к тому же весьма разноплановых, пришлось решать советской военной администрации и разведке.

В первую очередь следовало восстановить сильно порушенную за годы войны агентурную сеть в самой Германии, а точнее — создавать ее почти заново. Увы, из старых друзей уцелели считанные единицы. Основные группы, в том числе, как уже известно читателю, почти полностью «Красная капелла», были разгромлены гестапо еще в 1942–1943 годах. Кое-то погиб на фронте, будучи мобилизованным в вермахт, иные нашли смерть в собственных домах при жестоких бомбардировках и артобстрелах, третьих просто разметала по свету военная судьба.

Некоторой базой новых кадров стали (хотя и не в таких масштабах, как рассчитывали Коротков и его коллеги) бывшие немецкие военнопленные, прошедшие перевоспитание в антифашистских школах. Правда, многие из них, особенно обладающие подходящим образованием и организаторскими способностями, были направлены на важную работу в создаваемые органы местного самоуправления, антифашистские политические партии и общественные организации. Со временем из них выросли руководители промышленных и сельскохозяйственных предприятий, политически деятели, даже министры.

Одновременно проводилась непростая работа по выявлению и задержанию немецких военных преступников, кадровых сотрудников нацистских спецслужб: СД, гестапо, ГФП, абвера, а также поиски принадлежащих этим учреждениям секретных архивов. Последнее было делом огромной важности: в них могли и должны были содержаться сведения о разведчиках и агентах, еще не выявленных на территории Советского Союза, других стран, в том числе и в самой Германии.

Многие военные преступники и видные сотрудники спецслужб либо успели бежать из Германии в другие страны (даже в некоторые государства Латинской Америки!), либо укрывались у союзников, в западных зонах оккупации. Гитлеровским спецслужбам ничего не стоило в предчувствии, а точнее, в трезвом понимании неминуемого разгрома «третьего рейха», заготовить потребное количество любых документов (в том числе подлинных паспортов, изъятых у своих жертв), в их распоряжении имелись также огромные ценности в твердой валюте, бриллиантах, золоте, произведениях искусства. Многие активные сотрудники СД и гестапо заранее, у надежных хирургов, удаляли оперативным путем характерную эсэсовскую татуировку под мышкой левой руки — руны и группу крови. Кое-кто наносил на левую же руку иную татуировку — номер заключенного концлагеря. Правда, такое могли себе позволить лишь лица астенического телосложения, тощие от природы. Известны отдельные случаи, и когда эсэсовцы пытались выдать себя за пострадавших, но чудом выживших… евреев, для чего шли на несложную операцию обрезания.

Бывший рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер для маскировки сбрил свои усики, расстался с пенсне и переоделся в форму рядового ландштурмистра, но был задержан, опознан, однако успел раздавить спрятанную в искусственном зубе крохотную ампулку с цианистым калием. Бывший рейхскомиссар Украины и гаулейтер Восточной Пруссии Эрих Кох много лет скрывался под видом сельскохозяйственного рабочего, но был изобличен, осужден польским судом и в весьма преклонных годах умер в тюрьме. Бывшего оберштурмбаннфюрера СС и партнера Генриха Мюллера по игре в шахматы Адольфа Эймана разыскала израильская разведка спустя шестнадцать лет после окончания войны. Его тайно вывезли в Израиль, судили и повесили.

Как стало известно позднее, бывшие офицеры СС даже создали глубоко эаконспирированную организацию под названием «Одесса», которая успешно занималась укрывательством, обеспечением документами и деньгами своих бывших сослуживцев, а главное, помогала им перебираться в «безопасные» страны, как правило, с диктаторскими режимами. Одним из руководителей «Одессы» стал бежавший при странных обстоятельствах из лагеря для военнопленных Отто Скорцени.

К сожалению, значительную часть архивов спецслужб гитлеровцы успели частично уничтожить, частично замуровать в обстановке глубокой секретности в укромных местах, вроде заброшенных штолен и катакомб, кое-что попало в руки союзников (например, картотека на всех — а это миллионы — членов НСДАП). Генерал-майор Райнхард Гелен, бывший шеф разведоргана «Иностранные армии Востока» (к которым, в первую очередь, относилась, разумеется, Красная Армия), так тот попросту передал американцам все свои архивы вместе с агентурой, чем обеспечил сове послевоенное благополучие.

Тем не менее Короткову и его коллегам все же удалось отыскать некоторых профессиональных разведчиков из обеих основных разведслужб «третьего рейха» — СД и абвера, а также довольно много секретных нацистских документов, имевших тогда далеко еще не историческое значение.

Иногда случались подлинные неожиданности. Так, в городе Галле был обнаружен (по доносу домохозяйки) и задержан не кто иной, как… полковник Вальтер Николаи, тот самый руководитель германской военной разведки в годы Первой мировой войны, чем портрет украшал кабинет шефа абвера адмирала Фридриха Вильгельма Канариса… Николаи подвергли многочисленным, но вполне коррективным допросам. Однако старый волк от разведки после прихода Гитлера к власти пребывал не у дел, и ничего важного для допрашивающих его офицеров рассказать не мог. Вскоре он умер.

Штат собственного аппарата Короткова, как резидента, был до смешного мал — в сорок пятом году под его непосредственным началом насчитывалось не более двадцати сотрудников, к тому же не все достаточно хорошо владели немецким языком.

Правда, значительную часть бремени хлопот и забот волей-неволей взяли на себя офицеры военной контрразведки, служившие во всех значительных населенных пунктах советской зоны оккупации.

Для решения этих задач Короткову пришлось за неполный год несколько раз выезжать в Австрию, Чехословакию, Венгрию и некоторые другие страны. Поездку в Венгрию он использовал, в частности, чтобы отыскать, наконец, могилу любимого племянника Севы, погибшего здесь в последние недели войны.

При подготовке процедуры подписания Акта о капитуляции Германии у Короткова установились хорошие отношения с некоторыми американскими и английскими офицерами и генералами. Тогда они видели в нем высокопоставленного полковника, входящего в ближайшее окружение маршала Жукова, который пользовался у союзных военных огромным, причем вполне искренним, уважением. Потому Короткову и поручено было провести нескольких акций деликатного свойства.

Первая была связана с именами двух одиозных личностей, ближайших сподвижников генерала — председателя Андрея Власова. Сам Власов и несколько человек из его штаба были схвачены еще в мае 1945 года. Однако самые видные власовцы Василий Малышкин и Георгий Жиленков бесследно исчезли.

Особое значение в высших кругах придавали поимке Жиленова. Дело в том, что Жиленков, тогда всего тридцати двух лет от роду, принадлежал к… партийной элите, хотя и не к высшему ее эшелону. До войны он был вначале освобожденным секретарем парткома на крупном московском заводе «Калибр», а затем стал секретарем Ростокинского райкома ВКП(б). Известно, что секретари московских райкомов негласно по партийной номенклатурной иерархии приравнивались к секретарям обкомов средних областей.

Когда началась война, Жиленков был назначен членом Военного совета 32-й армии в звании бригадного комиссара. Уже в октябре 1941 года он «пропал без вести», а потом объявился, живой и невредимый, в штабе Власова. Зная, с какой ненавистью немцы относятся к «большевистским комиссарам» (был приказ комиссаров и политруков в плен не брать, расстреливать на месте), Жиленков самозванно объявил себя… генерал-лейтенантом.

Военные контрразведчики обшарили и помещение на Викторияштрассе, 10, где в отделе пропаганды Верховного главнокомандования вермахта были кабинеты Власова, а также его сотрудников, и лагерь в деревне Дабендорф к югу от Берлина, куда перебрался власовский штаб и где находились курсы по идеологической обработке нескольких сот бывших бойцов и командиров Красной Армии. В этом же лагере издавались две газеты на русском языке: «Заря» для военнопленных и «Доброволец» — для вступивших во власовскую «русскую освободительную армию, или «хи-ви». Обыскали и небольшую виллу на Кибицвеге в берлинском районе Далем, которую немцы отвели Власову под жилье. Никаких следов…

Значительно позже выяснилось, что Жиленков и Малышкин, порознь очутились в американском плену, в лагере Аугсбург. Этот лагерь был не стационарный, как бы приемный. В свое время здесь видели самого Германа Геринга, а также будущего шефа разведки ФРГ генерал-майора Райнгарда Галена. Затем Малышкина и Жиленкова перевели в лагерь под Майнгеймом. Здесь был собран цвет германского генералитета, одних только генерал-фельдмаршалов насчитывалось четверо: Вернер фон Бломберг, Вильгельм Лист, Максимилиан фон Фейхс, Вильгельм фон Лееб, а также знаменитый танкист генерал-полковник Хайнц Гудериан, занимавший в конце войны пост начальника Генштаба сухопутных сил.

Высшие инстанции поручили Короткову выяснить точное местонахождение Жиленкова и Малышкина, если они обнаружатся у союзников, то найти подходы к американцам или англичанам, убедить их выдать обоих советским властям на приемлемых условиях.

С первой частью задания Коротков справился относительно легко: оперативным путем выяснил, что Жиленков и Малышкин не погибли в сумасшедшей круговерти последних дней войны, не бежали за пределы Германии, а спокойно пребывают в вышеназванном лагере под Майнгеймом. Предприимчивый Жиленков даже открыл здесь нечто вроде мастерской по ремонту обуви и одежды для таких же, как он, обносившихся генералов и офицеров…

По ранее достигнутым соглашениям союзники должны были передать всех бывших граждан СССР советской стране. Однако эта договоренность соблюдалась далеко не всегда.

Коротков сразу понял, что прямые обращения к высшим чинам американской армии ни к чему путному не приведут. Он начал с фигур рангом пониже, но достаточно информированных и влиятельных. Через них выяснил: американцы очень хотели бы заполучить находящегося в советском плену вместе с женой гросс-адмирала Эриха Редера. Гросс-адмирал был командующим военно-морскими силами Германии и выдающимся флотоводцем. Однако у него не сложились отношения с Гитлером, Геринг же вообще был его личным врагом. В конце концов, 30 января 1943 года Редер вышел в отставку. В признание заслуг за ним сохранили почетную должность генерального инспектора кригсмарине. На посту командующего его сменил гроссадмирал Карл Дениц. Американцы и англичане не могли простить Редеру те поражения, что тот нанес им на морских и океанских просторах. Для Советского Союза Редер большого интереса не представлял.

Получив от полковника Короткова доверительную информацию, советское руководство приняло решение обменять Редера втихую, без какой-либо информации в печати, на Жиленкова и Малышкина. Обмен состоялся без каких-либо осложнений.

Международный военный трибунал в Нюрнберге приговорил Эриха Редера к пожизненному заключению. Однако в 1955 году восьмидесятилетний гроссадмирал был освобожден по состоянию здоровья и умер в Киле в 1960 году.

2 августа 1946 года в СССР было опубликовано сообщение ТАСС о том, что Военная Коллегия Верховного Суда СССР за измену Родине приговорила к смертной казни А. Власова, В. Малышкина, Г. Жиленкова, Ф. Трухина, Д. Закутного, И. Благовещенского, М. Меандрова, В. Мальцева, С. Буняченко, Г. Зверева, В. Корбукова и Н. Шатова. Осужденные были повешены во внутреннем дворе Лефортовской тюрьмы.

На этом дипломатические миссии полковника Короткова не закончились. Возникла необходимость опросить двух высших немецких военачальников: бывшего начальника штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии (ОКВ) генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля и бывшего начальника оперативного отдела СКВ генерал-полковника Альфреда Йодля (того самого, что 7 мая 1945 года подписал в Реймсе акт о капитуляции Германии перед западными союзниками), Германа Геринга и еще нескольких членов бывшего правительства «третьего рейха» и военных руководителей.

Содержали Кейтеля и Йодля в роскошном четырехэтажном курортном отделе в двенадцати километрах от Люксембурга, в номерах со всеми удобствами. Правда, приличия ради, окна комнат заделали решетками. Отношение к пленным было самое галантное, охрана носила чисто условный характер, и, что уж совсем недопустимо, «узникам» дозволялось свободно и сколь угодно часто общаться между собой, следовательно, перед допросами вступать в сговор.

Сегодня можно только гадать, сколько и какой информации, далеко не исторического, а жизненно важного разведывательного, политического, экономического и прочего характера выкачали американцы из пленных генералов. Между тем советских союзников к этим лагерям не подпускали и на версту.

Все попытки советских представителей подступиться к американцам натыкались на непреодолимые бюрократические рогатки, на которые военные чиновники самой демократической страны в мире оказались на деле великие мастаки.

Тогда Коротков, уже научившийся как следует разговаривать с американцами, решил воспользоваться одной прекрасной традицией, вернее, обычаем, принятым в деловых кругах США. А именно: простое обещание, даже без свидетелей в случайном разговоре, даже с малознакомым человеком, выполняется столь же скрупулезно, как официально заключенное письменное соглашение. Когда-то, задолго до революции, такое правило царило и в среде российского купечества. Знаменитое «честное купеческое слово» соблюдалось свято, нарушение каралось всеобщим бойкотом, утратой доверия и в результате почти неминуемым разорением.

На одном из частых в первые послевоенные месяцы банкетов Коротков подошел к генерал-лейтенанту Стронгу и завязал с ним достаточно интересный для собеседников разговор. К концу беседы генерал, очарованный умницей русским полковником, сам не сознавая почему, любезно дал согласие на допрос советскими офицерами некоторых содержащихся в плену у американцев высокопоставленных лиц нацистской Германии.

Группа офицеров разведки в сопровождении высококвалифицированных переводчиков, вооружившись соответствующим письмом генерал-полковника Михаила Малинина, немедленно — 16 июня явилась во Франкфурт-на-Майне, где располагался штаб командующего союзными войсками генерала армии Дуайта Эйзенхауэра.

И тут заразился скандал… Генерал-лейтенант Смит, к которому попали советские офицеры, заявил, что генерал Стронг не полномочен давать такие обещания. Начались долгие телефонные переговоры между обоими американскими генерал-лейтенантами на повышенных тонах. В конце концов все завершилось благополучно. (При этом генерал Стронг в качестве главного аргумента ссылался на… слово, данное им русскому полковнику.) Американцы даже заявили, что для «офицеров маршала Жукова все можно» и дали соответствующее разрешение.

Поставили, однако, несколько условий: завершить допросы в течение 48 часов, при допросах должны присутствовать американские офицеры, они же будут неотлучно находиться при советской группе, никаких сведений, полученных при допросах, не публиковать. В то же время они в свою очередь высказали пожелание допросить некоторых немецких военнопленных, содержащихся в советском плену. Такое согласие, разумеется, им было дано. Надо отметить, что один из пунктов достигнутого соглашения, а именно не публиковать сведения, полученные при допросах, нашей стороной в основном свято соблюдается и по сей день. Лишь недавно опубликованы краткие записи допросов Кейтеля и Йодля, поскольку они давно утратили какую-либо актуальность. К тому же ответы на заданные тогда вопросы были частично повторены в показаниях обоих немецких военачальников на Нюрнбергском процессе, а также в воспоминаниях Кейтеля, написанных им в тюрьме.

Приведем лишь несколько отрывков из ответов Кейтеля и Йодля, которые тогда, в июне 1945 года, могли особо интересовать Короткова и его коллег как разведчиков и контрразведчиков.

Из показаний генерал-фельдмаршала Кейтеля.

«— Осветите общий оперативно-стратегический замысел немецкого Верховного командования в войне против Советского Союза.

— При разработке оперативно-стратегического плана войны на Востоке я исходил из следующих предпосылок:

а) исключительный размер территории России делает абсолютно невозможным ее полное завоевание;

б) для достижения победы в войне против СССР достаточно достигнуть важнейшего оперативно-стратегического рубежа, а именно — линии Ленинград — Москва — Сталинград — Кавказ, что исключит для России практическую возможность оказывать военное сопротивление, так как армия будет отрезана от своих важнейших баз, в первую очередь — от нефти;

в) для разрешения этой задачи необходим быстрый разгром Красной Армии, который должен быть проведен в сроки, не допускающие возможности возникновения войны на два фронта.

— Какими разведывательными данными о Советском Союзе вы располагали до войны и в ходе ее и из каких источников вы эти данные получали?

— До войны мы имели очень скудные данные о Советском Союзе и Красной Армии, получаемые от нашего военного атташе. В ходе войны данные от нашей агентуры касались только тактической зоны. Мы ни разу не получали данных, которые оказали бы серьезное воздействие на развитие военных действий. Например, нам так и не удалось составить картину, насколько повлияла потеря Донбасса на общий баланс военного хозяйства СССР».

Ранее Кейтель сказал:

«По докладу наших разведывательных органов, а также по общей оценке всех командующих и руководящих лиц Генштаба, положение Красной Армии к октябрю 1941 года представлялось следующим образом:

а) в сражении на границах Советского Союза были разбиты главные силы Красной Армии;

б) в осенних сражениях в Белоруссии и на Украине немецкие войска разгромили и уничтожили основные резервы Красной Армии;

в) Красная Армия более не располагает оперативными и стратегическими резервами, которые могли бы оказать серьезное сопротивление дальнейшему наступлению всех трех групп армий».

Кейтель признал, что «русское контрнаступление [под Москвой], бывшее для Верховного командования полностью неожиданным, показало, что мы грубо просчитались в оценке резервов Красной Армии».

Из показаний генерал-полковника Йодля.

«— Когда вам стало известно о военных планах Гитлера против СССР?

— В ноябре 1940 года Гитлером был издан предварительный приказ. В нем говорилось о предстоящей войне с Советским Союзом и предлагалось всем командующим разработать планы военных операций. В начале декабря 1940 года был издан оперативный приказ о подготовке войны с Советским Союзом. После получения общих указаний фюрера я вместе со своим штабом разработал план военных операций против России, доложил его фюреру, и в начале декабря на основе этого плана был составлен приказ за подписью фюрера, который и был спущен в армию, флот и ВВС».

Йодль, как и Кейтель, признал, что «мы страдали постоянно недооценкой русских сил», и привел конкретные примеры крупных провалов немецкой разведки, что привело к поражению войск на фронтах.

В первые месяцы после 9 мая советские органы госбезопасности были серьезно озабочены возможными нацистскими заговорами, диверсионными и террористическими актами со стороны гитлеровских недобитков. Тем более, что было известно о создании в последние недели «третьего рейха» ополченческих подразделений так называемого «Вервольфа» («Оборотень»), предназначенных для совершения диверсий в тылах Красной Армии. Однако серьезного партизанского противостояния победителям не случилось. Став преемником Гитлера, гроссадмирал Карл Дениц приказал всем членам «Вервольфа» боевые действия (если таковые вообще велись) прекратить, оружие сложить. Приказ был незамедлительно исполнен с чисто немецкой точностью. Шеф «Вервольфа», в прошлом «высший СС и полицайфюрер Украины обергруппенфюрер СС Ганс Пюцман покончил жизнь самоубийством.

Существует малоизвестная, документами не подтвержденная версия, что летом 1945 года группа бывших сотрудников СД, гестапо и абвера пыталась осуществить заговор, в результате которого должны были физически уничтожены председатель Совнаркома СССР Иосиф Сталин, новый президент США Гарри Трумэн и пока еще премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль.

Заговор был своевременно и жестко предотвращен, благодаря четкой работе в первую очередь советских разведчиков и помогавших им немецких антифашистов. Об этом рассказывал автору участник тех событий ныне покойный генерал-майор, Герой Советского Союза Михаил Прудников.

На трех встречах глав государств антигитлеровской коалиции были приняты принципиальные решения о полном разрушении военно-промышленного потенциала Германии. Все разработки военного характера, обнаруженные в лабораториях, научно-исследовательских учреждениях, конструкторских бюро, предприятиях, расположенных в советской зоне, были изъяты документация, а также соответствующее оборудование, приборы, опытные образцы вывезены в СССР.

Чтобы квалифицированно разобраться во всем этом имуществе, в Германию были командированы сотни специалистов в различных отраслях науки, промышленности, техники. Их спешно облачили в новенькую офицерскую форму, за что эти люди, явно гражданского обличья и поведения, получили в войсках насмешливое (но не злое) прозвище трофейных полковников и майоров. Среди последних был уже амнистированный и даже награжденный скромным орденом «Знак Почета», но еще не реабилитированный Сергей Королев.

Безусловно, их авторитетные отзывы играли решающую роль в оценке конкретных объектов их возможного и желательного демонтажа и последующего вывоза. Однако многие, причем особо важные и ценные немецкие достижения, особенно в «закрытых областях», никогда не были бы обнаружены без помощи работающих в Германии профессиональных советских разведчиков и контрразведчиков. С их помощью, кстати, были найдены и огромные художественные ценности, награбленные гитлеровцами в советских музеях, картинных галереях, библиотеках, храмах…

Ныне хорошо известно, что в Германии также велись работы по созданию атомной бомбы и боевых ракет. В атомных делах немцы не преуспели, в отношении же ракет существенно вырывались вперед: ничего, подобного «Фау-2» ни в США, ни в СССР тогда не имелось.

За немецкими учеными, занятыми в этих областях, в последние месяцы войны и сразу по ее окончании спецслужбы стран-победительниц начали настоящую охоту, зачастую в достаточно жестких формах. Американцам достался, к примеру, сам Вернер фон Браун со своими ближайшими сотрудниками, что обеспечило США их последующие достижения в освоении космоса, вплоть до высадки астронавтов на Луне.

В Советском Союзе этой работой руководил заместитель наркома НКВД СССР, видный строитель и организатор Авраамий Завенягин (впоследствии заместитель председателя Совета министров СССР).

«Наводили» его людей на цель, естественно, сотрудники разведки, чью деятельность, в свою очередь курировал Александр Коротков.

Атомщиков в этих «трофейных командах», между прочим, возглавляли профессора, будущие академики, Герои Социалистического Труда Лев Арцимович и Юлий Харитон (последний удостаивался этого звания трижды).

Пользуясь полученной от разведчиков информацией и профессиональными знаниями «трофейных полковников», команды НКВД вывезли в СССР целые эшелоны новейшего (в том числе и экспериментального) оборудования, опытных установок, а также их… создателей. К слову сказать, лично Коротков и сам имел некоторые представления о том, «что и где лежит» в Германии: сказывался его опыт работы в Берлине в первую командировку под прикрытием служащего Наркомтяжпрома, а также не утратившая в этом отношении давняя информация, полученная от Лемана — «Брайтенбаха».

Депортированные немецкие специалисты впоследствии работали в Советском Союзе, особенно успешно — в некоторых специально созданных атомных центрах. Так, в засекреченном институте близ Сухуми продолжали свои изыскания лауреат Нобелевской премии за исследования в области атомной физики Густав Герц, профессор Манфред фон Арденне (будущий президент Академии наук ГДР), профессора Петр Тиссен, Макс Стинбек и другие.

В центре на севере Челябинской области (впоследствии получившим наименование «Челябинск-70») работала еще одна группа немецких специалистов, в том числе, арестованный в Берлине как не вернувшийся на Родину много лет назад крупнейший русский радиобиолог и генетик Николай Тимофеев-Ресовский. Еще одна группа немецких «спецов» работала в городке Обнинск, который тогда еще именовался «Малоярославец-10».

Пленные немцы хоть и были лишены главного — свободы, жили в несравненно лучших условиях, нежели победители — простые советские труженники. Особенно заметна была разница в питании. По тогдашнему распространенному выражению, «фрицев» кормили «как до войны».

Большая часть немецких специалистов вернулась на Родину после смерти Сталина. Многие из них были награждены советскими орденами, кое-кто даже стал Героем Социалистического Труда и лауреатом Сталинской премии.

Официальный ранг Короткова — помощник политсоветника — вовсе не был всего лишь дипломатическим прикрытием его основной должности резидента внешней разведки. Достаточно быстро выяснилось, что политсоветник Владимир Семенов и его заместитель Александр Коротков являются в системе СВАГ самыми компетентными в германских проблемах лицами. А потому Короткову не раз пришлось в качестве эксперта давать определенные пояснения по конкретным вопросам самым высокопоставленным офицерам и генералам в советской военной администрации. Порой к нему по разному поводу обращались за консультацией и наезжавшие в Берлин крупные работники из Москвы.

Видимо, его советы были оценены должным образом, поскольку в недалеком будущем министр иностранных дел Вячеслав Молотов стал включать его в число своих помощников, когда выезжал на ежегодные сессии Совета министров иностранных дел СССР, США, Великобритании, Франции и Китая. Этот Совет был учрежден в 1945 году по решению Потсдамской конференции для проведения подготовительной работы по мирному урегулированию после Второй мировой войны. Всего состоялось шесть сессий, последняя — в 1949 году.

Наконец, у резидента Короткова и его сотрудников была еще одна важная, быть может, даже первостепенная обязанность: они должны были информировать советское руководство о планах и намерениях бывших союзников по антигитлеровской коалиции — в первую очередь США и Великобритании (в меньшей степени Франции) в отношении нашей страны. Почему — объяснения вряд ли требуются. Трещина, что пролегла между СССР и западными союзниками, расширялась с каждым днем, так что вскоре она превратилась уже в настоящую пропасть. Прошло еще два-три года, и советской разведке пришлось столь же пристально следить уже и за деятельностью западногерманских властей, а после 1949 года и правящих кругов Федеративной Республики Германии. Как бы ни был высок нынешний международный авторитет (вполне заслуженный) ФРГ, но эта страна далеко не сразу превратилась в миролюбивое и демократическое государство.

Справедливости ради следует отметить, что повышенное внимание советской разведки к американцам было взаимным. Они обосновались в Западном Берлине уже в июле 1945 года. Начало положил сам Аллен Даллес, во время войны руководивший из Швейцарии политической разведкой США в Европе.

Для своей штаб-квартиры Даллес облюбовал уютный особняк на тихой улочке в Далеме. Этот район Западного Берлина привлек внимание американцев по нескольким причинам, в частности, обилием зелени и почти что провинциальной тишиной. Благодаря этому Далем выглядел инородным деревенским телом в огромном городе (таковым он выглядит и по сей день).

Но помимо прелестей окружающей среды, у особняка было еще одно весьма важное достоинство. Его построили незадолго до войны по проекту и под наблюдением любимца фюрера, фактически главного архитектора «третьего рейха» и будущего министра вооружений Альбарта Шпеера, как настоящий военный объект. Достаточно сказать, что три этажа этой уютной, не слишком приметной виллы располагались глубоко под землей. В 1940 году сюда въехал штаб Вильгельма Кейтеля. Сам генерал-фельдмаршал поселился неподалеку на обычной вилле, уже без подземных железобетонных бункеров, которая раньше принадлежала экс-чемпиону мира по боксу Максу Шмелингу.

Словом, по всем параметрам особняк на Фохренверг как никакое другое сооружение подходило под устройство в нем настоящего шпионского гнезда. Называлось оно (аббревиатура совпала и на английской, и на русском языках) БОБ, то есть «Берлинская оперативная база.

26 января 1946 года Гарри Трумэн подписал распоряжение о создании Центральной разведывательной группы (ЦРГ) с правом проведения соответствующей работы за границей. (ФБР по закону могло осуществлять лишь контрразведывательную деятельность на территории США.) 15 сентября 1947 года Гарри Трумэн подписал закон о национальной безопасности, в соответствии с которым учреждались Совет национальной безопасности (в главе с самим президентом) и Центральное разведывательное управление (ЦРУ). В 1948 году Совет национальной безопасности (СНБ) разрешил ЦПУ проводить так называемые «специальные операции». Разумеется, в режиме абсолютной секретности.

Вслед за Даллесом к становлению и развитию БОБ изрядно приложил руку еще один будущий директор ЦРУ Ричард Хелмс. С декабря 1954 по июль 1959 года (как раз к очередному возвращению Короткова в Берлин) это учреждение «семейства бобовых» возглавлял Кинг Харви. Его сменил Дэвид Мэрфи. (Короткову было доподлинно известно о двух слабостях американца: пристрастии к алкоголю и оружию. Впрочем, это никак не сказывалось на его деловой хватке.) Мэрфи пробыл шефом шпионской базы до августа 1961 года, то есть до возведения стены. К этому времени разведывательные центры, различные подрывные организации, конспиративные квартиры исчислялись сотнями. По числу разведчиков всех стран на душу населения Западный Берлин далеко превзошел ранее державшую по этому показателю абсолютное первенство Женеву.

Создалась беспрецедентная ситуация: на протяжении пятнадцати с лишним лет западные разведчики, а также эмиссары многочисленных эмигрантских организаций могли беспрепятственно проникать на территорию Восточного Берлина, а отсюда в любой населенный пункт Германской Демократической Республики, а также и в другие страны тогдашнего социалистического лагеря.

До возвращения стены границы между восточным и западным секторами Берлина были чисто номинальными. Жители трехмиллионного города свободно перемещались из одного сектора в другой. Это же относилось и к военнослужащим оккупационных держав. С одной лишь разницей: советским солдатам и офицерам, гражданским служащим и членам их семей строго запрещалось появляться в Западном Берлине.

Возведение стены положило в какой-то степени конец этому хаосу перемещений. В конце концов границы между советскими и западными секторами Берлина, а также между зонами оккупации остальной территории Германии, стали де-факто государственными границами между ГДР и ФРГ.

Автор здесь не касается той политической и экономической роли, которую сыграла стена. Тут просматриваются и положительные для ГДР, и отрицательные моменты, со все преобладающим количеством последних. К сожалению, «временная мера» (каковой, предполагалось быть стене, протянулась на… три с лишним десятилетия.

Жителей Восточного Берлина не могло не возмущать, что их соседи из западных секторов, в том числе родственники, могли беспрепятственно посещать столицу ГДР. В то же время власти «первого социалистического государства на немецкой земле» своим гражданам пропуски для кратковременных визитов в западные секторы выдавали крайне редко, в исключительных случаях. В последние годы существования ГДР стена стала символом подлинной трагедии разделенного народа. Ее снос можно сравнить разве что с разрушением в свое время ненавистной французам Бастилии.

Наращиваемая день ото дня деятельность советской разведки в Германии объяснялась вполне реальной угрозой со стороны вчерашних союзников. «Холодная война» имела все шансы перерасти в «горячую» уже в конце 1945 года. Причем, с односторонним примечанием только что созданного и проверенного на Хиросиме и Нагасаки атомного оружия.

В марте 1946 года, еще не предчувствуя ничего дурного, в Москву вернулся Маршал Советского Союза Георгий Жуков. С повышением. Он был назначен одновременно заместителем министра Вооруженных Сил СССР и Главнокомандующим сухопутными войсками. В обычном соответствии с давними правилами сталинской игры в «кошки-мышки». Потому как всего через пять месяцев самый знаменитый полководец Второй мировой войны был освобожден от обеих должностей без каких-либо объяснений и отправлен в своего рода «Кончанское» — командовать войсками третьестепенного Одесского военного округа.

По случайному совпадению, возможно, весной того же 1946 года был отозван в Москву и полковник Александр Коротков.