Глава девятнадцатая
Не знаю, как долго я просидела в кресле, борясь с желанием заснуть. Наконец Екатерина воскликнула:
– Я сделала все и намного больше! Любуйтесь!
Я открыла глаза, увидела лицо девушки чудовищной красоты, хотела удивиться, вроде никого, кроме меня и стилиста, в гримерке нет, и сообразила: это отражение в зеркале. Чье? Да мое!
– Вы онемели от восторга, – улыбнулась автор сногсшибательного макияжа. – Нравится?
– Убивает наповал, – прошептала я, рассматривая незнакомую тетку.
Волос не видно. На голову надета резиновая шапочка для плавания, почему-то украшенная стразами. Но не она поразила меня больше всего. Я голубоглазая блондинка с тонкой, очень светлой кожей, на которую даже летом на море не ложится загар. Но сейчас моя мордочка смахивает на лик индейского вождя лет эдак девяноста. Лоб и нос у меня похожи на молочный шоколад плохого качества, щеки имеют тот же цвет, но на них от висков к углам губ еще тянутся диагональные полосы, смахивающие на следы трактора, пробирающегося по чернозему. Эта плодородная почва засеяна клубникой, там и сям виднеются ярко-красные пятна. Они заползли на кончик носа и выстроились в линию на самом верху лба, где начинают расти волосы. Брови! Нужно быть сверходаренным поэтом, как Лермонтов, чтобы воспеть их густоту и длину, но я не Михаил Юрьевич, поэтому выскажусь просто: над глазами у меня лапы медведя, который не мылся лет десять! Веки… Если среди вас есть те, кто служил в танковых войсках, то они знают, что такое смотровая щель в боевой машине. А теперь мысленно приклейте над верхней частью сего отверстия частокол, который окружает избу вашей бабушки в деревне. Не путайте его с сеткой-рабицей! И тогда вам станет понятно, как выглядят мои очи. С глазами разобрались? Следующий вопрос. На что смахивают мои губы? На пельмени? Нет, они маловаты. На хинкали? На резиновые грелки, в которые наливают воду? Близко, но не точно. Сосиски? Опять мимо, они тонкие. Сардельки! Свиные! Толстые, блестящие, жирные. Вот! Теперь наконец-то найдено нужное сравнение. Интересно, я смогу сейчас хоть слово сказать?
Я с трудом приоткрыла рот, губы зашлепали: плюх-плюх. Да, двухсантиметровый слой губной помады, оказывается, мешает артикуляции.
Я напряглась и пролепетала:
– Спаси…
«Бо» застряло на выходе. Ох и непросто быть красавицей.
– С вашими волосами долго не занималась, – сообщила Кузнецова, – у вас их почти нет. Я закрепила их гелем и…
Вот оно что! А я подумала, что на меня надели резиновую шапочку для плавания, на которую сдуру наклеили стразы.
– Я украсила прическу остромодными сегодня стицкерами, – договорила визажистка, – теперь можем натянуть на вас безвкусный лук, который притащили из дешевой лавки. Я предлагала для вас наряд от фэшн, от самого Кавалерьяно. Но телевидение, как обычно, жлобится, гроши считает, поэтому вот!
Гримерша подошла к вешалке.
– Любуйтесь! Лук на раке.
Перед моим мысленным взором возник лобстер, усыпанный мелко нарубленными многолетними травянистыми растениями семейства луковых.
– Надеваем кошмар, купленный в деревне без названия, – заявила визажистка, – мрак, туман и ужас! Мне жаль своих стараний! Волшебно красивое лицо сейчас запакуется в лук для коров!
Я молча начала снимать пуловер. Понятно теперь, что речь идет не о репчатом луке. Слово «лук» используют, как синоним одежды. Раньше мы говорили: «У этой девушки красивое платье» или «Как удачно подобран образ. Юбка, блузка, туфельки, макияж, все прелестно». Нынче же отделываются коротким замечанием: лук красивый. Я владею английским на уровне «разговариваю со словарем, но он мне не отвечает», хотя кое-какие знания у меня имеются. Думаю, лук – это look, в переводе взгляд. Понять бы теперь, с какого боку здесь раки.
Я начала влезать в узкое кружевное платье красного цвета.
– Деревня, деревня, деревня, – квохтала визажистка, – испортила мою гениальную работу! Всю!
Я засопела, пытаясь просунуть руку в пройму. И почему все, кто с пренебрежением говорит о крестьянах, – это люди, которые сами ничего хорошего не производят? Если бы не крестьяне, что бы ела Екатерина? Молоко, масло, сыр, яйца, мясо, овощи, фрукты и много чего еще привозится в города из деревень. На мой взгляд, надо восхищаться фермерами, у них непростая работа. Встань в четыре утра на дойку, покорми скотину, почисти ее «квартиру», вызови ветеринара к больной корове, приготовь масло, сметану, сыр… С утра до ночи бегай как бешеная белка. Да, в свинарник в платье от Шанель не войдешь, и туфли от Дольче с Габбаной, там неуместны, и красивый маникюр, ворочая вилами, не сохранишь. Руки женщины, чтобы быть красивыми, не должны работать. За скотом ухаживают в удобной спецодежде. Девушки, которые хвастаются в соцсетях длинными ногтями и роскошными нарядами, как правило, живут за чужой счет. Во времена моего детства их называли содержанками и не уважали. Женщина, которая сидит в офисе, преподает в школе, институте, врач, горничная и многие другие, кто не трудятся на селе, обязаны на рабочем месте в городе выглядеть красиво. Но я не видела докторов с орлиными когтями и учительниц с ярким вечерним макияжем, не попадались мне и служащие в мини-юбках и кофтах с декольте до колен, горничные в отелях не носятся на километровых каблуках и не бряцают бижутерией. Если женщина получила образование, она умна, воспитанна, то понимает, что на работе уместен один наряд, на отдыхе другой, а в интимной обстановке рядом с любимым – третий. И еще она никогда не скажет с пренебрежением: «Фу, гляньте на N, она одета как колхозница», ей и в голову не придет обсуждать чужие наряды, смеяться над знакомыми и незнакомыми. Почему? Да потому, что такая женщина следит за собой, борется со своими недостатками, а не поднимает свою самооценку, опуская чужую.
Хлопнула дверь. Я вздрогнула, посторонние мысли разом вылетели из головы. В комнату вбежал Виктор.
– Виола, ты готова? Ну ё-моё!
Режиссер замер.
– На отвратительный колхозный дресс не смотрите, – затараторила Кузнецова, – я сделала макияж! Справилась в рекордно короткий срок. А ведь ей даже уши пришлось переделывать.
Уши? Вроде мои не так уж и плохи! Я посмотрела в зеркало. Вот это да! Я стала похожа на эльфа! У меня теперь остроконечные, большие такие…
– Нравится? – нарушила ход моих мыслей визажистка. – У вас от природы неинтересные ушные раковины, а ведь они образуют лук головы!
Дверь опять без стука распахнулась, влетела девушка.
– Звук вешаем! Я все вам расстегну, на колготки прицеплю. Опля! Готово, всем пока.
– Нина! А ну стой! – рявкнул Виктор.
– Чё не так? – спросила девушка. – Мне надо остальных озвучить плюс ведущую, ей еще в ухо дать! Эта готова!
– Посмотри на Виолу, – прошипел режиссер.
– На кого? – не поняла помощница звукооператора.
– На того, кого ты только что озвучила! – прошипел Виктор. – Куда коробку прикрепила?
– На задницу, – объяснила Нина.
– И теперь у героини справа под платьем образовался холм, а слева – яма! Перевесь, – велел режиссер.
Нина чихнула.
– Если на другую сторону переброшу, так же получится, но с противоположного края. Нужна резинка для ноги. Сто раз говорила стилистам: не берите одежду в обтяг. Впихнут человека, как сосиску в целлофан, а мне как ее озвучивать? А?
– Тащи бандаж для ковылялки, – потребовал Виктор, – не болтай, работай.
Нина вытащила из кармана подвязку.
– Всё при мне!
Потом она без спроса задрала мое платье, закрепила на верхней части ноги резинку, прикрепила к ней черную коробочку, от которой шел провод к микрофону, и заботливо осведомилась:
– Комфортненько?
Я вздохнула. Удобно ли мне с прической, которая напоминает шапку для плавания, и поэтому нет возможности почесать макушку, где будто муравьи бегают и кусаются? Хорошо ли мне с глазами – смотровыми щелями танка, да еще украшенными частоколом? С губами-сардельками и луком на неведомом мне раке? Что ей ответить?
– После того, как вы дали манжетку для ноги, мне стало намного комфортнее, – нашла я дипломатически верный ответ.
– Тогда дуй в студию, – обрадовалась Нина и мигом исчезла.
