Глава восемнадцатая
На следующее утро, в девять часов, в дверь моей комнаты постучали и, не дождавшись ответа, распахнули створку. На пороге стоял Виктор.
– Ты уже готова, – обрадовался он, – молодец. Сегодня снимаем со зрителями. Старт в десять тридцать. Надеюсь, все как по маслу поедет. Пошли! Платье для тебя привезли! Роскошное! Взяли напрокат в очень дорогом бутике. Обычно участников шоу где подешевле одевают. Но к тебе особое отношение, ты теперь вроде как член съемочной группы. И гримера выделили суперского. Побежали.
Мы быстро добрались до съемочного павильона, я вошла в небольшую комнату. Женщина, которая сидела в кресле у зеркала, вскочила.
– Можете начинать! – буркнул Виктор и испарился.
Незнакомка окинула меня оценивающим взглядом, потом взяла со столика папку.
– Ознакомьтесь!
Я удивилась, но ничего не сказала, открыла скоросшиватель, увидела диплом, выданный Екатерине Кузнецовой за победу в международном конкурсе в городе Заустиньск.
– Бывают визажисты, – произнесла тетка, – черная кость, научились кистями по лицу возюкать, окончили недельные курсы и давай народ уродовать. А есть стилисты-визажисты, белая кость, получили хорошее образование, полгода обучались в институте визажмента и стилизма. Берут страшного внешне человека, поработают с ним от души и на выходе получают шикарного красавчика. Но!
Кузнецова подняла указательный палец.
– Есть те, кто одерживает победы на конкурсах. Это алмазный фонд визажмента и стилизма, элита среди профессионалов, лучшие из лучших! Ими восхищаются, к ним мечтают попасть. Вы держите диплом Екатерины Кузнецовой, он мой. Теперь понятно, к какому гениальному художнику лица и тела вы сейчас сядете в кресло?
– Мне повезло, – сказала я, стараясь не рассмеяться.
– Не с каждой я соглашусь заниматься, – продолжала дамочка, – на этом пятисортном телепроекте я согласилась сотворить чудо со страшилами только после долгих уговоров. И лишь потому, что у меня между соревнованиями и преображением самых ярких звезд шоу-бизнеса случайно оказалось окно. А тренировать руки и глаз нужно ежедневно. Садитесь!
Я устроилась в кресле, Екатерина направила яркий свет мне в лицо. Мои глаза сами собой зажмурились.
– Распахнули веки, – скомандовала гример, – не щуримся, не моргаем, сидим молча, испытывая восторг и трепет от осознания того, чьи руки сейчас из Бабы-яги королевишну сотворят. Сначала я оценю поле борьбы уродства и красоты. Разберем ваше лицо по костям, поймем, как спрятать недостатки, выпятить достоинства, распушить завядший бутон и превратить его в цветок. М-да! Лоб похож на доску для отбивания антрекотов. Широкий, плоский, не очень высокий. На нем есть брови. О май гад!
Я вздрогнула. О май – это, наверное, по-английски: О мой! Но гад? Это кто? Змея? Жаба? Скорпион? Какого гада сейчас вспомнила гуру визажмента и стилизма?
– О май гад! – повторила Екатерина. – На этой доске есть брови! Кто вам их делал? Немедленно, сей секунд, оторвите ему руки! Где ваш телефон? Звоните отребью визажистов и повторяйте громко то, что я вам диктовать буду! Почему тормозим? У вас нет мобильного?
– Есть, – ответила я, – но ваша просьба невыполнима. Брови мне достались от биологических родителей. Матери нет в живых, а с отцом…
Я вовремя прикусила язык и не сказала: «беседовать не хочется». Вместо этих слов я озвучила иные:
– Трудно связаться, он занят по работе. Но даже если я дозвонюсь до него, то что ему сказать: «Переделай мне брови»? Навряд ли это возможно.
Кузнецова махнула рукой:
– О май гад! Все вы одинаковые, как яйца больного петуха!
Я опять пришла в недоумение. Если гримеру нравится регулярно вспоминать про некоего гада, то на здоровье. Но петух не несет яйца, этим занимаются куры.
– Все вы, как одна, вы ходите к нарастителю бровей, ресниц, впихиваете гель в губы, – продолжала визажист, – в скулы, в грудь, в задницу, а потом врете: «Я вся естественная, появилась на свет такой». Но мой глаз вату пас! Все видит!
Я опешила.
Вату пас? Совсем загадочное заявление. Вата – это вата, ее используют в больницах и дома для разных нужд! Как вату можно отправить на выпас? И главное, зачем?
– Если вы думаете, что я не пойму: брови вам набил левой ногой крестьянин на рынке, то ошибаетесь, – возмущалась визажист, – под этим ужасом, похожим на помесь беременного червяка с хоккейной клюшкой, еле видны глаза. Ресниц вообще нет.
Я заморгала:
– Есть. Вот они.
– О май гад! Сейчас вы поймете, что такое настоящие ресницы, – пообещала Екатерина, – про щеки, нос, губы, подбородок, овал лица и все, что под ним, я промолчу! Тэк-с! Сейчас наброшу на вас пениюаурес и приступим к очеловечиванию лица, которое имеем в данный момент!
Теперь к выражениям «гад», «яйца от петуха» и «вату пас» добавился «пениюаурес». Но я не успела задуматься над очередной загадкой. Гримерша накинула на меня черную пелерину, и до меня дошло, что она имела в виду пеньюар! Вероятно, участвуя постоянно в международных состязаниях, которые проходят в городе Заустиньск, дама общается с коллегами и набралась от них иностранных выражений. Слово «пеньюар» пришло к нам из французского языка, так именуют домашний наряд, нечто вроде халата с кружевами. В России же пеньюаром часто называют накидку для клиента парикмахерской. Но, возможно, эту пелерину на каком-то языке называют пениюаурес! Вероятно, так говорят испанцы? У них распространена фамилия Хуарес, имя Моралес. Пениюаурес вписывается в этот ряд.
– Не ерзайте, – приказала гримерша, – захлопните всё!
– Что? – спросила я.
– Глаза и рот, – уточнила госпожа Кузнецова.
