88. Падающая звезда
Полтора года назад
Раздался громкий стук в дверь. Эшонай распахнула ее и уставилась в бурю. Грандиозные вспышки молний раскололи черноту, словно достигнув краткого пика эмоций, и за порогом обнаружилась Венли: глаза вытаращены, губы растянуты в ухмылке. Она промокла до нитки и что-то прижимала к себе обеими руками.
Спотыкаясь, Венли вошла в комнату. С нее ручьями текла вода, что заставило мать сыпать упреками – у Джакслим случился очередной… приступ, и она опять считала обеих дочерей малышками.
Сестра прошла мимо матери, явно не видя ничего, кроме самосвета в своих руках. Она потерла большим пальцем камень, который размером был примерно в треть ее кулака.
– Клянусь бурей, – проговорила Эшонай. – У тебя получилось?
Она поставила засов на место и, не обращая внимания на его грохот на ветру, подошла к Венли.
Но… светился ли камень? Эшонай наклонилась ближе. Свечение было, однако едва заметное.
– Сработало, – прошептала Венли в ритме благоговения, сжимая камень. – Наконец-то сработало! Секрет в молнии, Эшонай, – она их притягивает. Когда я подошла достаточно близко после удара, то обнаружила сотни спренов. Я поймала этого прежде, пока они все не успели вернуться на другую сторону…
– Другую сторону? – переспросила Эшонай.
Венли не ответила. В последнее время она казалась совсем другой, всегда уставшей от работы долгими ночами. Ее выматывало настойчивое стремление выходить в каждую бурю, чтобы попытаться поймать спрена бури. А теперь еще и это. Венли баюкала камень, не обращая внимания на струящуюся с одежды воду.
– Венли? – позвала Эшонай. – Если тебе нужна моя помощь, чтобы донести это до Пятерки, ты должна показать мне, что сделала.
Венли уставилась на нее, молча, без всякого ритма. Затем выпрямилась во весь рост и запела в ритме уверенности, протягивая самосвет. Эшонай настроилась на ритм любопытства и взяла его. Да… внутри действительно был спрен, хотя он и светился странным светом. Слишком темным, как будто проникающим сквозь плотный слой пыли. Дымчатым. Трудно было различить его цвет сквозь зелень изумруда; он казался приглушенным, как молния в недрах туч.
– Этот спрен не похож ни на одного из тех, кого я когда-либо видела, – сказала Эшонай.
– Буреформа, – прошептала Венли. – Сила.
– Опасная сила. Это может уничтожить слушателей.
– Эшонай, – сказала Венли в ритме упрека, – наш народ уже уничтожают. Не кажется ли тебе, что на этот раз, вместо того чтобы принимать поспешное решение, основанное на песнях тысячелетней давности, мы должны, по крайней мере, попробовать что-то еще?
Рокот грома снаружи прозвучал словно в подтверждение ее слов. Эшонай вернула камень, а потом запела в ритме предательства, чтобы показать, что она думает о доводе сестры. Но ритм не выражал, насколько глубоко ранили ее эти слова.
Повернувшись спиной к сестре, Эшонай снова подошла к двери и отодвинула засов. Не обращая внимания на возражения Венли и матери, она вышла в бурю.
Ветер тотчас же накинулся на нее, но в боеформе она едва чувствовала ледяные капли дождя. Она стояла в свете, льющемся из двери, пока Венли не закрыла ее, оставив Эшонай в темноте.
Она настроилась на ритм ветра и двинулась вперед. Человеки боялись бурь. Они всегда прятались. Эшонай уважала бури и обычно предпочитала встречать их в убежище. Но не боялась.
Она пошла прочь от дома матери, на восток, навстречу ветру. Нынче ее жизнь постоянно шла против ветра. Он дул так сильно, что она едва чувствовала свое продвижение. Возможно, было бы лучше поддаться ему.
Если бы она не сопротивлялась своему жребию – если бы не проводила так много времени, думая о путешествиях или мечтах, – удалось бы ей быстрее освоиться в роли полководца? Если бы она усилила свои рейды с самого начала, смогла бы вытеснить человеков из военных лагерей, прежде чем они смогли закрепиться?
Враги были подобны камнепочкам. Поначалу мягкие, но способные цепляться за камень и превращаться во что-то практически неподвижное. В этом – несмотря на отсутствие ритмов – они принадлежали Рошару больше, чем слушатели. Если бы она действительно могла путешествовать по миру, то, наверное, обнаружила бы их растущими в каждой щели.
Эшонай приблизилась к краю плато, которое составляло сердце Нарака, города изгнанников. Она шла осторожно, позволяя вспышкам молний указывать путь. Она остановилась на краю пропасти, лицом к ветру.
– Чего ты от нас хочешь? – крикнула она. – Отвечай мне, Укротитель! Спрен бури! Ты такой же предатель, как и мы, не так ли? Так вот почему ты послал Венли этих маленьких спренов?
Ветер набрасывался на нее, словно пытаясь вывести из равновесия. Во вспышках молний сбивчиво проступала спираль обломков, кружащихся рядом, – казалось, время для них то и дело замирает. Неподалеку одна за другой ударили несколько молний, и от грома ее панцирь завибрировал. Потом упала непроглядная тьма.
Сначала Эшонай подумала, что, может быть, Укротитель бурь решил явиться ей. Однако темнота была обычной. Она все еще ощущала ветер, дождь и летящий мусор.
– Что это за выбор? – спросила Эшонай. – Или мы позволим людям уничтожить нас, или откажемся от того, что определяет нашу суть? От единственной ценности, которая имеет значение?
Темнота. Дождь. Ветер. И никакого ответа.
А она его в самом деле ожидала? Значит, это была молитва? Бессмысленно, если учесть, что сопротивлялась Эшонай именно возвращению к старым богам своего народа.
Эти боги никогда не заслуживали почтения. Что такое бог, который только предъявляет требования? Всего лишь тиран под другим названием.
– Все, что я делала, – сказала она, обращаясь к ветру, – было сделано для того, чтобы мы оставались независимыми. Это все, чего я хочу. Я отказалась от своих мечтаний. Но в главном я не отступлю.
Смелые слова. Бесполезные слова. Им придется показать открытие Венли Пятерке, а Пятерке – позволить ей проверить его. Эшонай знала это так же хорошо, как и ритм мира. Теперь они не могли отвергнуть потенциальную новую форму.
Она собралась уйти, но что-то услышала. Скрежет камня о камень? Неужели плато треснуло? Хотя она едва слышала его, шум, должно быть, был довольно громким, чтобы долететь до нее сквозь бурю.
Эшонай попятилась – но, опасаясь потерять равновесие, не хотела двигаться без вспышки молнии, которая могла бы осветить ей дорогу. И вдруг…
Далеко на востоке в небесах вспыхнул разветвленный свет. Он залил небо белизной, высвечивая обломки, озаряя землю вокруг нее. Все, кроме огромной тени, вырисовывающейся впереди.
У Эшонай перехватило дыхание. Ритмы в голове стихли. Эта форма… извилистая, массивная. Когти толщиной с ее торс вцепились в край пропасти всего в нескольких футах от нее. Этого не может быть…
Снова сверкнула молния, и Эшонай увидела его… лицо. Морду ущельного демона, с зазубренными мечами вместо зубов. Склонив голову набок, он наблюдал за ней.
Она не побежала. Если тварь хочет ее сожрать, она уже мертва. Убегает добыча, а звери, как известно, играют с существами, которые ведут себя как добыча, даже если не голодны. И все же стоять в кромешной тьме, не осмеливаясь настроиться на ритм, было самым трудным, что ей когда-либо приходилось делать.
Когда молния сверкнула в следующий раз, демон наклонил свою невероятную голову к Эшонай. Его глаз был достаточно близко, чтобы она могла без труда по нему стукнуть.
Наступила темнота. Затем прямо перед Эшонай появилась небольшая вспышка света. Маленький спрен, сотканный из белого огня. Он рванулся вперед, оставляя за собой остаточное изображение. Как падающая звезда. Он придвинулся ближе, затем закружился рядом.
В его свете она могла видеть, как ущельный демон медленно отступает в пропасть, оставляя на камне следы острых когтей. С бешено колотящимся сердцем Эшонай настроилась на ритм волнения и поспешила домой. Странный маленький спрен последовал за ней.
Назад: 87. Суд обличителей
Дальше: 89. Голос света
