86. Песни рассветов
Полтора года назад
По мере того как шла война с человеками, Венли все больше убеждалась, что приняла правильное решение.
Как мог ее народ после многих поколений застоя надеяться на то, что сумеет постоять за себя в этом мире? Если последние сообщения были правдой, у людей снова появились связыватели потоков – как те, из песен! Улим был прав. Надвигалась еще большая война. Люди Венли должны быть готовы.
Венли стояла со скрещенными на груди руками, настроенная на ритм уверенности, и наблюдала, как отряд слушателей возвращается из набега. Эшонай и ее воины одержали победу и принесли с собой большое светсердце. Эшонай сама доставила его Деншилу, главе их хозяйства.
Ее воины не выглядели победителями – окровавленные, раненые. Древнее оружие оттягивало им руки, словно к нему прицепился спрен земли. Многие солдаты шли поодиночке. Боевые пары, потерявшие члена.
Венли наблюдала за ними со скрытым ликованием. Конечно, они близки к тому, чтобы сломаться. Если бы она могла дать им форму власти… приняли бы они ее? Венли вспомнила свою нерешительность и слабость, когда несколько лет назад вступала на этот путь. Тогда она была еще совсем юной, хотя и совершеннолетней. Теперь она по-настоящему повзрослела и смотрела на мир взглядом опытной слушательницы.
Она повернулась и пошла по переулку древнего города, минуя высокие, покрытые кремной глиной стены, похожие на природные скалистые гребни. Чтобы добраться до обработанного камня в их сердцевине, пришлось бы хорошо потрудиться с осколочным клинком в руках.
Венли срезала путь, и ей пришлось дожидаться, пока Деншил пройдет мимо с самосветом. Он был тощим даже в трудоформе, его кожу украшал черно-красный узор, похожий на настоящий мрамор с его грубыми неровностями. Увидев Венли, он вздрогнул.
– Что ты делаешь? – прошипел он, когда она приблизилась и пошла рядом.
– Веду себя естественно, – ответила Венли. – Я глава наших ученых. Для меня нормально посещать наших фермеров и проверять, как продвигается работа.
Он все еще нервничал, но, по крайней мере, настроился на ритм мира, пока они шли. Это не имело значения. На улицах им встречалось мало слушателей. Все, кто не был абсолютно необходим для работы на полях, ухода за ранеными и больными и прочих важнейших занятий, присоединились к Эшонай.
Какая ирония – самые храбрые слушатели, которые наверняка стали бы сопротивляться Венли, когда она принесет своему народу буреформу, – каждый день сражались на передовой и умирали. Каждый труп становился для Венли ступенькой к ее цели.
Она перестала притворяться, что дело только в попытках защитить свой народ. Она познала себя, обрела уверенность – и поняла, чего действительно хочет. Истинной свободы, с возможностью убедиться, что ей никогда не придется зависеть от кого-то еще, слушателя или спрена. Истинная свобода не может существовать, пока кто-то другой имеет над тобой власть.
Так что да, ее работа заключалась в том, чтобы помогать своим людям, отчасти. Но в глубине души – там, где зарождались ритмы, – Венли пообещала себе, что именно она получит наибольшую свободу.
– Как продвигается работа? – спросила Венли в ритме доверия.
Ритм Деншила снова сменился на беспокойство. Глупый фермер. Хоть бы он их не выдал.
– Остальные верят мне, – тихо сказал он, – как и должны. Я же им на самом деле не вру. Если огранить светсердца, как это делают люди, они удержат больше буресвета. Но я не упоминаю о кусочках, которые отсек, прежде чем доставить граненый камень в поля…
– А сколько ты сэкономил?
– Несколько сотен обломков.
– Мне нужно больше.
Он откровенно настроился на раздражение:
– Больше? На какой безумный ритм ты настроилась?
– Нам нужно по одному на каждого слушателя в городе.
– Я не могу. Если ты…
– Можешь, – перебила Венли в ритме упрека. – И сделаешь. Отсекай от камней побольше. Для полей не нужны слишком крупные самосветы.
– А если мы из-за этого умрем с голоду? Самосветы ломаются, когда им поёшь. Запас рано или поздно закончится.
– Мы не проживем достаточно долго, чтобы умереть с голоду, Деншил. Если сюда доберутся человеки… Если они найдут твоих детей и заберут их песни…
Мален немедленно настроился на ритм тоски. В эти дни у слушателей оставалось мало детей. Большинство из них несколько лет назад прекратили принимать бракоформу, и они никогда не были такими плодовитыми, как человеки.
– Подумай, как ты мог бы добиться лучшего результата, – сказала Венли. – Ради детей, Деншил. Ради твоей дочери.
– Надо рассказать об этом Пятерке.
– Расскажем. Сам увидишь, как я приду к ним с этим предложением. Все будет сделано по правилам – просто мы с тобой должны как следует подготовиться.
Он кивнул, и Венли позволила ему поспешить вперед, к древнему зданию, где он практиковался в огранке драгоценных камней – искусству, которому научил его Улим.
«Ух ты, кого ветром принесло», – подумала она, заметив красный огонек, светящийся внутри старого заброшенного здания. Пришлось вырезать окно, чтобы попасть внутрь. Она приблизилась, и на подоконник ступил Улим – невидимый для всех, кроме избранных.
– Ты очень хорошо научилась лгать, – сказал он в ритме раболепства.
– Да, – ответила она. – Мы готовы?
– Почти. Я чувствую бурю с другой стороны. Думаю, она уже почти здесь.
– «Думаешь»?
– Я не могу заглянуть в Шейдсмар, – огрызнулся он в ритме насмешки.
Она не совсем понимала его объяснения происходящего. Но знала, что в Шейдсмаре собирается буря. На самом деле буря нарастала в течение многих поколений – делалась все яростнее, все интенсивнее. Она преграждала путь к Преисподней.
Из этой стихии и явился Улим. В ней обитали тысячи спренов бури. Они были безмозглыми существами, вроде спренов ветра или спренов пламени.
Венли должна была найти способ переправить этих спренов бури в свой мир и захватить их. С этой целью древний бог всех богов – существо по имени Вражда – отделил от бурлящей стихии крупную часть. Эта буря была его силой, его сущностью. На протяжении мучительно долгих месяцев он подтаскивал ее к этому месту, незримо. И она прибыла. В некотором роде. Осталось совсем чуть-чуть.
– А что случится, – с любопытством спросила Венли, – когда моя буря явится в этот мир?
– Твоя буря?
– Я та, кто призывает ее, спрен. Она моя.
– Конечно, конечно, – заторопился Улим, чересчур бурно жестикулируя.
За последние несколько лет он стал подобострастным – и любил притворяться, что не предавал ее в холинарском дворце.
– Когда придет эта буря, ты будешь служить мне, – сказала Венли.
– Я и так служу тебе.
– Едва ли. Обещай, что станешь моим слугой.
– Обещаю, Венли. Но сперва мы должны переправить сюда спренов бури. И убедить слушателей принять новые формы.
– Со вторым проблем не будет.
– Ты слишком в этом уверена, – заметил спрен. – Не забудь, они убили короля алети, чтобы предотвратить подобное. Предатели!
Он зациклился на этой идее, хотя сам нашептал, где найти раба с Клинком Чести, и согласился помочь начать войну, чтобы довести ее народ до отчаяния. При всем этом он не мог перестать мыслить так же, как сами слушатели. Улим узнал о разговоре Эшонай с королем Гавиларом лишь несколько недель спустя, и он был в ярости. Как посмели слушатели сделать именно то, что он хотел, но не по той причине!
Глупый маленький спрен. Венли настроилась на ритм скепсиса – и почти почувствовала что-то другое, превосходящее. Лучший ритм. Недосягаемый, но такой близкий.
– Меньше думай об этом, – велела она. – А больше – о своих обязанностях.
– Да, Венли, – проворковал он в ритме раболепия. – Ты будешь поражена силой, которую получишь от буреформы. А мощная буря, которую ты призовешь? Мир такой еще не видал! Грубая сила Вражды, дующая в неверном направлении. Она принесет человекам разруху, сломит их и позволит легко завоевать. Тебе останется лишь взойти на престол, Венли.
– Хватит, – рявкнула она, – не перестарайся. Улим, я давно уже не то дитя, которое ты обнаружил, когда попал сюда. Делай свою работу и перемести бурю куда следует. А я поймаю спренов бури.
– Но как?
Это что еще за вопросы?
– Они же… спрены стихии, верно?
– Ну, этой конкретной бури, – ответил Улим. – В прошлом они в основном существовали внутри светсердец. Вражда непосредственно благословлял певцов, делая их своего рода королевской семьей. Им было несвойственно бродяжничать.
Королевская семья? Ей понравилось, как это прозвучало. Она улыбнулась, представив, как Эшонай будет вести себя по отношению к ней тогда.
– Мои ученые полны уверенности, – сказала Венли. – Судя по тому, что ты им рассказал, и по экспериментам, которые мы проводили с другими видами спренов, мы думаем, что если соберем небольшую коллекцию спренов бури в самосветах, то другим будет легче присоединиться.
– Но нам нужно начальное семя! – сказал Улим. – Как ты его добудешь?
Она кивнула в небо, где ее воображение породило спрена славы. Огромный блестящий шар с крыльями по бокам.
– Вот эти появляются, когда мы правильно мыслим. Правильно чувствуем. Так что же приведет сюда спренов бури?
– Шквал… – проговорил Улим. – А это может сработать. Стоит попробовать.
Придется экспериментировать. Даже с его помощью потребовалось несколько попыток, чтобы вычислить шустроформу – и это была относительно легкая задача. И все же Венли была довольна прогрессом. Да, все заняло гораздо больше времени, чем она ожидала. Но за эти годы она стала такой, как сейчас. Уверенной, какой никогда не была в молодости.
Она повернулась, чтобы пойти туда, где ее ученые изучали песни, записанные с помощью придуманного ею алфавита. К несчастью, вскоре она заметила высокую фигуру в доспехах, направляющуюся в ее сторону. Венли тут же свернула на боковую дорогу, но Эшонай окликнула ее. Венли настроилась на ритм раздражения. Эшонай последует за ней, если она поспешит, поэтому она замедлила шаг и обернулась.
Сестра Венли выглядела так странно в доспехах. Они… Ну, они ей шли. Они сверхъестественным образом подстраивались под ее форму, освобождая место для панциря, облекая фигуру, но дело было не только в этом. Венли казалось, что некоторые из боеформ притворяются – их лица не соответствовали облику. Только не Эшонай. Эшонай выглядела воительницей, с широкой шеей, мощной челюстью и огромными ручищами.
Венли пожалела, что уговорила Эшонай навестить бывшего осколочника. Она не ожидала, что спустя годы будет чувствовать себя карлицей рядом с сестрой. Хотя многое в жизни Венли теперь вызывало зависть – у нее было положение, друзья и ответственность, – в глубине души ей хотелось, чтобы все это пришло к ней без одновременного возвышения сестры.
– Что? – раздраженно спросила Венли. – У меня сегодня много работы, Эшонай, и я…
– Мама, – сказала Эшонай.
Венли немедленно настроилась на ритм ужасов.
– Что с ней? Что случилось?
Эшонай настроилась на ритм решимости и тихо повела Венли к дому их матери на окраине города. Небольшое строение, уединенное, с большим участком для садоводческих работ.
Их матери не было в саду, где она обычно возилась со своим сланцекорником. Она лежала на жесткой койке, голова ее была забинтована. Одна из ученых Венли – Микаим, их лекарь, – отошла от койки.
– Неплохо, – сказала она. – Раны на голове выглядят жутко, но это всего лишь царапины. Больше всего меня беспокоит то, как она перепугалась. Я дала ей кое-что, чтобы она заснула.
Венли запела в ритме одобрения, и Микаим ушла. Эшонай стояла напротив Венли над койкой, держа шлем под мышкой, и какое-то время они вдвоем пели в ритме потерь. Редкий момент, когда они слышали один и тот же ритм.
– Знаешь, что случилось? – наконец спросила Венли.
– Ее нашли бродящей на внешних плато. Она была испугана, как маленький ребенок. Поначалу не откликнулась на свое имя, хотя к тому времени, как добралась домой, достаточно пришла в себя, чтобы начать отвечать на вопросы о своем детстве. Она не вспомнила, как поранилась.
Венли глубоко вздохнула и прислушалась к навязчивому ритму потерь, исступленному и отрывистому.
– Возможно, нам придется запереть ее, – сказала Эшонай.
– Нет! – воскликнула Венли. – Никогда. Мы не можем так поступить с ней, Эшонай. Тюремное заключение в довершение ее болезни?
Эшонай настроилась на ритм примирения и села на пол, ее осколочный доспех сопроводил это движение тихим скрежетом.
– Ты, конечно, права. Ей нужно позволить видеть небо, смотреть на горизонт. Может быть, мы найдем ей слугу. Кого-то, кто будет присматривать за ней.
– Ее нужно устроить со всеми удобствами, – сказала Венли, неподвижно стоя возле койки.
Ей в самом деле следовало отправляться к своим ученым.
Эшонай прислонилась к стене – осторожно, поскольку была в тяжелом доспехе. Закрыла глаза и запела в ритме мира. Наигранно и чересчур громко. Она пыталась заглушить другие ритмы.
«Она больше похожа на себя, когда сидит вот так», – рассеянно подумала Венли, вспоминая, какой была Эшонай в детстве. Вспоминая сестру, которая подхватывала Венли, если той случалось поцарапать коленку, или гонялась вместе с ней за кремлецами. Эшонай всегда казалась такой… полной жизни. Как будто ее душа страстно желала вырваться из оков ущербного тела.
– Ты всегда вела меня к горизонту, – неожиданно для себя произнесла Венли. – Даже в детстве. Всегда бежала к следующему холму, чтобы посмотреть, что там на другой стороне…
– Если бы мы могли вернуться, – сказала Эшонай в ритме потерь.
– К невежеству тех дней?
– К той радости. И невинности.
– Невинность – более лживый бог, чем те, что в наших песнях, – сказала Венли, садясь рядом с сестрой. – Невинным суждено оказаться в рабстве.
Венли поняла, что устала. Она провела слишком много ночей, обдумывая планы. И будет только хуже – ей придется выходить в бурю, чтобы ловить спренов.
– Прости, что довела нас до этого, – прошептала Эшонай в ритме примирения. – Мы потеряли так много. Как далеко все зайдет? И лишь потому, что в момент напряжения я приняла поспешное решение…
– Та сфера, – сказала Венли. – Которую дал тебе король Гавилар…
Они все видели ее, а несколько месяцев спустя она погасла.
– Да. Темная сила. Он утверждал, что хочет вернуть наших богов.
Улим нервничал из-за сферы Гавилара. Маленький спрен сказал, что Гавилар не работал ни с ним, ни с кем-либо из агентов Вражды – более того, был настроен в их адрес неприязненно. Так что Улим понятия не имел, откуда у него свет Вражды.
– Может быть, – сказала Венли, – если люди хотят связаться с нашими богами, нам тоже следует изучить этот вариант. А вдруг что-то в наших песнях…
– Прекрати, – упрекнула Эшонай. – Венли, что ты говоришь? Ты лучше других должна понимать всю глупость таких слов.
«Я так и осталась для тебя дурочкой, не так ли?»
Венли настроилась на ритм раздражения. Увы, это была новая Эшонай. Не тот ребенок, который поощрял ее, а взрослая, которая сдерживала и высмеивала.
– Спой со мной, – попросила Эшонай. – Об ужасных и великих временах…
– Пожалуйста, не превращай это в очередную лекцию, Эшонай, – отрезала Венли. – Просто… перестань, ладно?
Эшонай замолчала, потом запела в ритме примирения. Некоторое время они сидели вдвоем, свет снаружи тускнел по мере того, как солнце клонилось к горизонту. Венли поймала себя на том, что тоже напевает в ритме примирения. Она исследовала ритм и отыскала дополнительный тон, пытаясь снова – на короткое мгновение – звучать в гармонии со своей сестрой.
Эшонай сменила ритм на тоску, и Венли последовала ее примеру. А потом она сама осторожно перешла на ритм радости. На этот раз Эшонай последовала за ней. У них стала получаться песня, и Венли ее запела. Прошло… много лет с тех пор, как она практиковалась петь. Она давно перестала думать о себе как об ученице хранительницы песен; теперь, когда они объединили семьи, поддержанием традиций могли заниматься другие.
Но она все еще помнила песни. Это была Песня Рассветов. Обучающая, предназначенная для подготовки малыша к более сложным ритмам и песням. Было что-то приятное в простой песне, которую можно было хорошо спеть. Ее можно было усложнить на свой лад. И можно было ощутить душу песни, не думая о пропущенных словах или фальшивых нотах.
Она допела до конца и замолчала; голос Эшонай постепенно затих. Снаружи сгустились сумерки. Совершенно неподходящее время для Песни Рассветов. Тем не менее Венли была рада, что все так славно получилось.
– Спасибо, – сказала Эшонай. – За все, что ты делаешь. Тебе не воздали должное за формы, которые ты нам подарила. Без боеформы у нас не было бы ни единого шанса противостоять человекам. Скорее всего, мы уже были бы их рабами.
– Я… – Венли попыталась настроиться на уверенность, но ритм ускользнул от нее. – Раз вы с Демидом знаете, что я сделала, пренебрежение других можно и перетерпеть.
– Как думаешь, ты могла бы найти мне другую форму? – спросила Эшонай. – Форму, которая позволила бы говорить лучше, более дипломатично? Я могла бы пойти к человекам и объяснить, что произошло. Может быть, мне удалось бы встретиться с Далинаром Холином. Я чувствую, что… он может меня выслушать, если я найду его. Если бы только язык слушался меня. Они не знают ритмов, и им так трудно все объяснить…
– Я попытаюсь, – сказала Венли и поняла, что слышит ритм мольбы.
Почему? Она же на него не настраивалась.
– Тогда, может быть, я смогу объясниться и с тобой, – тихо сказал Эшонай, поникнув от усталости. – И при этом не будет казаться, что я читаю нотации. Ты бы поняла, что я на самом деле чувствую. Мама бы поняла, что я не пытаюсь убежать. Я просто хочу увидеть…
– Когда-нибудь ты это увидишь, – пообещала Венли. – Ты увидишь весь мир. Каждый яркий цвет. Каждый край и каждый народ. Услышишь каждый поющий ветер.
Эшонай не ответила.
– Я… я делала вещи, которые тебе могут не понравиться, – прошептала Венли. – Я должна рассказать. Но ты объяснишь, что мои поступки неправильны, а ты всегда права. Это часть того, что я ненавижу в тебе.
Но ее сестра уже задремала. Жесткий осколочный доспех удерживал Эшонай в сидячем положении; она тихо и равномерно дышала. Венли поднялась на ноги и вышла.
В ту ночь она впервые отправилась охотиться на спренов бури.
Назад: 85. Даббид
Дальше: 87. Суд обличителей
