85. Даббид
Даббид всю жизнь был другим.
Именно так про него говорила мать: другой. Ему нравилось это слово. В нем не было притворства. Что-то в Даббиде действительно было другим. Он начал говорить в шесть. А складывать в уме не мог до сих пор. Он выполнял инструкции, но, если они оказывались слишком длинными, забывал этапы.
Он был другим.
Лекари не смогли найти причину. Они сказали, некоторые люди просто другие. Он всегда будет таким. Повитуха, узнав позже про него, сказала, что при рождении пуповина была обернута вокруг его шеи. Может быть, все дело в этом.
В детстве Даббид пытался накинуть себе на шею веревку, чтобы узнать, каково это. Он не спрыгнул с уступа. Другой конец ни к чему не привязал. Он не пытался умереть. Он просто немного затянул ее, чтобы узнать, что чувствовал младенцем.
Кто-то увидел, все запаниковали. Называли его глупцом. Год за годом отбирали у него все веревки. Думали, он слишком глуп и не понимает, что может себе навредить. Даббид часто попадал в неприятности. Делал то, что другие не стали бы делать. Не понимал, что люди запаникуют. Ему приходилось соблюдать осторожность, чтобы не пугать обычных людей. Им нравилось его бояться. Он не знал почему. Он был другим. Но не страшным.
Все стало еще хуже, когда умерла его мать. В тот день люди стали еще злее. Это была не его вина. Его там даже не было. Но внезапно все стали злее. Он оказался на войне, служа светлоглазому. Он стирал одежду.
Когда у жены этого человека родился темноглазый ребенок, все рассердились на Даббида. Он объяснил, что они ошибаются. Все иногда ошибались.
Только много позже он понял, что светледи солгала. Чтобы наказали не ее тайного любовника, а кого-то другого. Он мог многое понять, если хватало времени подумать. Иной раз ему везло.
Кончилось тем, что он стал наводить мосты. Даббид мало что помнил из того времени. Он потерял счет дням. Тогда он почти не разговаривал. Он был сбит с толку. Он был напуган. Он был зол. Но он скрывал от людей свою злость. Люди пугались и причиняли ему боль, когда он злился.
Он сделал свою работу, с каждым днем все больше пугаясь, уверенный, что скоро умрет. На самом деле он полагал, что уже мертв. Поэтому, когда один из всадников Садеаса чуть не затоптал его, толкнул и швырнул на землю со сломанной рукой, он свернулся калачиком и стал ждать смерти.
Затем… Каладин. Каладин Благословенный Бурей. Его не волновало, что Даббид другой. Ему было все равно, что Даббид сдался. Каладин вытащил его из Преисподней и дал новую семью.
Даббид не мог точно вспомнить, когда он начал выходить из боевого шока. Он никогда по-настоящему не избавился от этого недуга. Разве он мог? Хлопки были похожи на щелканье тетивы. Шаги походили на цокот копыт. А если он слышал пение, то вспоминал паршенди и снова оказывался… там. Умирал.
Однако ему все-таки становилось лучше. Где-то по ходу дела он начал чувствовать себя прежним. За исключением того, что у него появилась новая семья. У него были друзья.
И никто из них не знал, что он другой.
Ну, они думали, что он другой в ином смысле. Они думали, что он пострадал в битве, как и все. Он был… одним из них. Они не знали о его особенном уме. О том, каким он родился.
Ему не нравилось, когда люди называли его глупым. Люди называли друг друга глупцами, когда совершали ошибки. Даббид не был ошибкой. Он мог ошибаться. Тогда он был глуп. Но не всегда. Он не мог думать быстро, как другие. Но это делало его иным, а не глупым. Глупость – то, что можно выбрать.
В прошлом люди понимали, что он другой, стоило Даббиду что-то сказать. Он постиг это, меняя одну работу на другую после смерти матери. Стоило сказать хоть слово, все понимали. И поэтому… с Четвертым мостом… он просто решил молчать.
Тогда они ничего не узнают. Не поймут, что он другой. Он будет просто членом Четвертого моста.
Потом все начали получать спренов. Кроме него. А дальше башня заговорила с ним. И… он все еще не понимал, сделал ли что-то глупое. Но пойти к Рлайну было не так уж глупо. Он был в этом уверен.
Поэтому сегодня Даббид старался не думать о своих ошибках. О том, что, будь он сильнее, мог бы помочь Каладину сражаться. О том, как лгал остальным, притворяясь, что разучился говорить. Он попытался сосредоточиться на том, чем может помочь.
Он повел Рлайна по туннелям. Пару раз они встречались с певцами. Рлайн говорил спокойным ритмичным голосом, и певцы не обращали на него внимания. Они поднимались все выше и выше, и Даббид показал потайную лестницу. Они прокрались мимо патрулей на шестом этаже.
Все выше и выше. Сердце Даббида бешено колотилось. Как тревожно! Встретит ли их Крадунья, как обещала? Крадунья знала башню лучше, чем они. Она сказала, что справится сама. А если убежит?
Когда они добрались до места встречи на десятом этаже, Крадунья уже ждала их. Она сидела на земле и ела карри с хлебом.
– Где ты это взяла? – спросила Рлайн.
– Сплавленные. – она взмахнула рукой. – Забавно. Им нужно есть. Значит, по-большому они тоже ходят?
– Наверное, – неодобрительно произнес Рлайн.
– Ой, прям пяткой по причиндалам… – захихикала Крадунья. – Ты бессмертный и можешь прожить века. Умеешь летать, проходить сквозь камень и все такое прочее. Но отливать тебе все равно приходится, как и остальным.
– Не вижу смысла в этом разговоре, – сказал Рлайн. – Поторопись. Нам нужно добраться до Каладина.
Она демонстративно закатила глаза, потом встала и протянула Даббиду лепешку. Он кивнул в знак благодарности и отложил ее на потом.
– Когда ты начал говорить? – спросила его Крадунья.
– Мне было шесть. Мама так сказала.
– Да нет, я… – она взмахнула рукой, указывая на него.
Даббид покраснел и уставился себе под ноги.
– Давно. Просто не хотел.
– Говорить не хотел? Со мной такого ни разу не случалось. Ну, разве что в тот день, когда я съела ужин королевы, но его же оставили без присмотра, понимаешь? Она его не спрятала, а зря. Это ее вина, сказала я ей, все равно что бросить меч там, где ребенок может наступить на него и порезать себе ногу или что-то в этом роде.
– Может, пойдем? – резко спросил Рлайн.
Остаток пути Даббид вел их за собой. Теперь он еще сильнее беспокоился. Неужели опоздал? Неужели Каладин умер, пока его не было? Неужели он слишком медлительный, чтобы помочь? Слишком другой, чтобы быстрее сообразить, как следует поступать?
Даббид повел их на одиннадцатый этаж, но дверь перестала работать. Прошло слишком много времени с тех пор, как Каладин ее зарядил. Однако у них была Крадунья, и, когда она прижала руку к камню, дверь открылась.
Там пахло потом и кровью. Даббид поспешил мимо Тефта к Каладину. Он лежал на полу, под одеялом. Бился в конвульсиях. Живой.
Все еще живой.
– Шквал… – проговорила Крадунья, шагнув вперед.
Лицо Каладина покрылось потом. Тихо рыча сквозь стиснутые зубы, он крепко жмурился и судорожно дергался под одеялом. Даббид разрезал его рубашку, чтобы осмотреть раны. Весь бок был в струпьях. Воспаление распространилось по коже ярко-красным пятном, на котором копошились маленькие спрены гниения.
Крадунья отпрянула, обхватив себя руками:
– Шквал!
– Я… никогда не видел такой лихорадки, – сказал Рлайн, возвышаясь над ними. Знал ли он, насколько грандиозным кажется в боеформе? – А ты?
Крадунья покачала головой.
– Пожалуйста, – взмолился Даббид. – Пожалуйста, помоги.
Девочка протянула руку ладонью вперед и вспыхнула. Буресвет заструился от ее кожи, как белый дым. Она опустилась на колени и сперва отшатнулась, когда Каладин снова начал дергаться, затем ринулась вперед и прижала ладонь к его груди.
Краснота тут же отступила, и спрены гниения убежали, как будто не могли вынести прикосновения Крадуньи. Каладин дугой выгнул спину. Ему больно!
Затем он рухнул на одеяло. Крадунья прижала другую руку к его боку, и рана продолжила заживать, краснота отступала. Девочка нахмурилась и прикусила губу. Даббид тоже прикусил. А вдруг это поможет?
Крадунья вложила в Каладина столько буресвета, что он сам начал светиться. Когда девочка выпрямилась, струпья соскользнули с его бока – под ними оказалась гладкая кожа.
– Тяжело… – прошептала гранетанцовщица. – Даже тяжелее, чем когда я спасла Гокса. – Она вытерла лоб. – Я вся вспотела.
– Спасибо. – Даббид схватил ее за руку.
– Фу, – сказала Крадунья.
Ой! Это была та самая рука, которой она только что вытирала пот.
– Спасибо! – повторил он.
Девочка пожала плечами:
– Моя круть – моя скользкость – больше не действует. А исцеление действует. Интересно, почему?
Рлайн пошел закрыть дверь. Даббид попытался устроить Каладина поудобнее, скомкав одеяло, чтобы сделать подушку. Его друг все еще был без сознания, но теперь мирно спал.
– У меня много вопросов, Даббид, – начал Рлайн. – Во-первых, почему ты молчал, если можешь говорить?
– Я…
– Если хочет, то пусть молчит, – вмешалась Крадунья.
Она уже нашла их пайки и принялась за еду. Ого!
– Он из Четвертого моста, – возразил Рлайн. – Мы семья. В семье друг другу не врут.
– Извини, – тихонько проговорил Даббид. – Я просто… не хотел, чтобы вы узнали, что я… другой.
– Мы все разные, – сказал Рлайн, скрестив руки.
Шквал, он был так страшен в панцирных доспехах.
– Я совсем другой. Я… я родился другим.
– Ты хочешь сказать, родился… ну, знаешь… идиотом? – спросил Рлайн.
Даббид поморщился. Он ненавидел это слово, хотя Рлайн и не произносил его с ненавистью. Для него это было всего лишь слово.
– Он тронутый, – сказала Крадунья. – Я знала на улице много таких ребят. У них котелок варит иначе. Случается.
– Случается, – согласился Даббид. – Вот со мной случилось. Но вы не знали. И потому не могли относиться ко мне так, будто я… неправильный. Ты ведь знаешь, что значит быть совсем другим, – верно, Рлайн?
– Думаю, да, – сказал слушатель. – Но ты не должен скрывать, кто ты.
– Я исправлюсь, – пообещал Даббид, – когда получу спрена. Стану Сияющим и исцелюсь, потому что мой мозг не должен быть таким. Мне сделали больно после рождения. Так сказала башня.
– Башня? – переспросил Рлайн.
– Башня может говорить, – подтвердила Крадунья. – Она спрен.
– И спрен обещал исцелить тебя, Даббид?
Тот кивнул. Хотя и не было сказано так много слов. А вдруг… башня солгала?
Королеве не нравилось, как он пробирается в разные места, выполняя задания для Сородича. Может быть, ему следует не быть таким доверчивым. Даже относительно спренов.
Но когда-нибудь… когда он будет Сияющим…
Рлайн достал чистые одеяла для Каладина. Даббид постирал их раньше, потому что хотел чем-то заняться. Они освободили Каладина от потных, затем завернули его в…
– Что, клянусь Преисподней, вы делаете? – раздался позади них грубый голос.
Даббид замер. Потом медленно повернулся. Крадунья примостилась на краю полки Тефта и рассеянно жевала паек – душезаклятое зерно, обработанное и спрессованное. Она отдернула сияющую от буресвета руку от обнаженной ступни Тефта.
Тефт, в свою очередь, приподнялся, чтобы сесть.
Тефт проснулся!
Даббид вскрикнул и вскочил. Рлайн просто начал напевать, как делал иногда.
– Что такое? – спросила Крадунья. – Или вонючку мне не надо было исцелять?
– Вонючка? – спросил Тефт, заглядывая под одеяло. – Где, клянусь бурей, моя одежда? Что со мной приключилось? Мы ведь были в таверне? Шквал, моя голова…
– Ты можешь будить Сияющих? – Рлайн бросился к Крадунье и схватил ее за руки. – Почему ты ничего не сказала?
– Э-э? Послушай, панцирная башка, вообще-то, я сидела в шквальной клетке. Мой спрен исчез – сказал, что попытается привести помощь, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. Бьюсь об заклад, он присоединился к Приносящим пустоту, шквал бы побрал этого изменщика. Я не знаю, что стряслось в башне. Что не так с остальными?
– В клетке? – повторил Тефт. – Почему? И где моя шквальная одежда?
– Мне нужно многое объяснить, Тефт, – сказал Рлайн. – Башня занята врагом и…
Он замолчал и нахмурился, взглянув на Каладина.
А Каладин… Каладин зашевелился! Все замолчали. Даже Тефт.
Каладин моргнул и открыл глаза. Напрягся, потом увидел Рлайна и Даббида и расслабился, перевел дух.
– Это сон? – прошептал он. – Или я наконец проснулся?
– Ты проснулся, Кэл, – сказал Рлайн, опускаясь на колени и беря Каладина за плечо. – Славьтесь, чистейшие тоны. Ты проснулся. Сработало.
Даббид отступил назад, когда Тефт что-то сказал, заставив Каладина сесть, а затем радостно рассмеяться. Сработало!
Даббид не был Сияющим. Он не был храбрым. Он не был умным. Но сегодня он не был глупым.
Однажды Каладин вытащил Даббида из самой Преисподней. Было приятно отплатить ему за этот героический поступок собственным маленьким подвигом.