76. Гармония
Такие навыки, как и сама моя честь, теперь безвозвратно утрачены. Стерты, растоптаны, разбросаны по всему космеру. Я не человек, а бесплодное дерево. Я лощина, которая некогда была могучей горой.
Сородич отказался разговаривать с Навани.
Она опустила руку и уставилась на гранатовую жилу на стене. Такая чудесная тайна. Все это время она была на виду, куда ни посмотришь. Как часто взгляд бывшей королевы скользил по этим жилам, и если она вообще замечала их, то лишь мельком. Просто еще один узор на красочной стене.
Душа Уритиру все это время наблюдала за ней. Возможно, если бы Навани обнаружила это раньше, они могли бы добиться другого результата.
Бывшая королева снова положила руку на жилу.
– Прости, – прошептала она. – Пожалуйста, знай, что я сожалею. Честное слово.
На краткий миг ей показалось, что на этот раз Сородич ответит. Навани почувствовала что-то – едва уловимое, как движение тени глубоко в океане. Слов не последовало.
Вздохнув, Навани оставила кристаллическую жилу в покое и, пробираясь между полками маленькой библиотеки, подошла к своему столу у двери. Сегодня, в дополнение к охраннику, дочь Рабониэли – с пучком волос на макушке и пустыми глазами – сидела на полу прямо в кабинете.
Навани уселась на свое место, стараясь не обращать внимания на безумную Сплавленную. Ее стол был завален записями насчет незаконченных экспериментов. У нее не было ни малейшего желания продолжать их. С чего бы? Все, что она делала до сих пор, было притворством. Она написала свои ежедневные инструкции ученым – поручила им проводить тесты на фабриалях с пустотными спренами, которые Рабониэль доставила до того, как все пошло наперекосяк. Отдала заметки посыльному и осталась сидеть, уставившись в пустоту.
В конце концов появилась сама Рабониэль, одетая в алетийскую хаву, которая удивительно хорошо сидела на ней. Очевидно, неплохая портниха подогнала платье под более высокую и широкоплечую фигуру Сплавленной. Можно было подумать, что форма сделает ее неженственной, особенно с учетом почти незаметного бюста, в отличие от большинства фемален. Вместо этого – благодаря превосходному крою и уверенной походке – Рабониэль носила платье так, как будто оно изначально предназначалось для того, чтобы подчеркивать высокий рост, властный облик и самообладание. Она приспосабливала моду под себя. Адолин бы одобрил.
По крайней мере, он был в безопасности. Адолин, Ренарин, Ясна, Далинар и малыш Гэв. Вся ее семья далеко от вторжения и беспорядка, который устроила Навани. Спасибо Всемогущему за эту маленькую милость…
Рабониэль принесла табурет – низкий, так что, когда она села, ее глаза оказались на одном уровне с глазами Навани. А еще при ней была корзина, которую Сплавленная поставила на пол и достала бутылку бордового вина. Шинское, более сладкое, чем традиционные алетийские вина. Амоштху – так его называли – делали из винограда.
– Судя по твоим дневникам, – сказала Рабониэль, – оно тебе нравится.
– Вы читали мои дневники?
– Конечно. – Рабониэль поставила на стол два бокала. – На моем месте ты поступила бы так же.
Сплавленная откупорила бутылку и наполнила бокал Навани до половины.
Она не пила. Рабониэль не стала принуждать ее, вместо этого изучила вино опытным взглядом, а затем сделала глоток.
– О, да, – сказала она. – Вкус, наполненный воспоминаниями. Виноград. Твои предки так и не добились успеха в попытках вырастить его за пределами Шиновара. Кажется, слишком холодно. Или дело в отсутствии чернозема. Я нахожу это объяснение странным, поскольку виноградные лозы кажутся похожими на многие из наших местных растений… Я еще не родилась, когда вы пришли в наш мир. Моя бабушка, однако, всегда упоминала о дыме. Сначала она подумала, что у вас причудливые узоры на коже – но это потому, что много человеческих лиц было обожжено или отмечено сажей от разрушения мира, который они оставили позади. Она рассказывала о том, как ваш скот стонал и кричал от ожогов. Таков результат связывания потоков без клятв, без страховки. Конечно, это было до того, как мы вообще узнали про потоки. До того, как наши спрены переметнулись к вам, до начала войны.
Навани слушала и чувствовала, как шевелятся волосы на затылке. Шквал. Это существо… Рабониэль жила в темные дни, во времена, предшествовавшие историческим хроникам. У них не было достоверных сведений о той эпохе. Но вот перед Навани сидело ее живое свидетельство, попивало вино из тайника бывшей королевы и размышляло о происхождении человечества.
– Так давно, – произнесла Рабониэль с мягкой, почти неразличимой интонацией. – Очень, очень давно. Сколько времени прошло? Семь тысяч лет? Я не думаю, что ты в состоянии постичь, как я устала от этой войны, Навани. Как мы все устали. И ваши Вестники тоже.
– Тогда покончим с этим, – сказала Навани. – Объявите перемирие. Покиньте башню, и я уговорю Далинара вступить в переговоры.
Рабониэль покрутила бокал с вином, словно пытаясь рассмотреть жидкость под разными углами.
– Думаешь, мы не пытались вести переговоры? Навани, наши племена рождены, чтобы сражаться друг с другом. Мы противоположности. По крайней мере, я так думала. Я всегда предполагала, что если буресвет и пустосвет действительно смешаются, то… бабах! Они уничтожат друг друга. Так же, как делаем мы в этой бесконечной войне.
– Значит, в этом все дело? – спросила Навани. – Поэтому вы так сильно хотите, чтобы я соединила разные виды света?
– Мне нужно знать, права ли ты. Если да, то многое из того, что я планировала, рухнет. Интересно… может быть, я больше не способна мыслить здраво. Может, я выдаю желаемое за действительное. Когда живешь слишком долго, забываешь об осторожности. Становишься слишком самоуверенным.
Рабониэль кивнула в сторону стола Навани:
– Неудачный день?
– Я утратила интерес, – сказала бывшая королева. – Кажется, мне пора принять ваше первоначальное предложение и начать таскать воду.
– Зачем так растрачивать себя? – спросила Рабониэль, ее ритм становился все интенсивнее. – Навани, ты все еще можешь победить меня. Если бы люди не могли перехитрить Сплавленных, вас бы уничтожили во время первых нескольких Возвращений. Опустошений, как вы их называете. Но вам всегда удавалось отбросить нас. Вы дрались камнями – и побеждали! Мой вид притворяется, что мы так много знаем, но во время многих Возвращений мы обнаруживали, что изо всех сил пытаемся догнать ваше племя. Это наша страшная тайна. Мы слышим ритмы, мы понимаем Рошар и спренов. Но ритмы не меняются. Спрены не меняются. Если мы вместе откроем эту тайну, ты сможешь использовать ее лучше, чем я. Смотри и увидишь. По крайней мере, докажи, что я ошибаюсь. Продемонстрируй, что наши две разновидности света могут сливаться и смешиваться, как предполагает твоя теория.
Навани задумалась, хотя – буря свидетельница! – понимала, что так нельзя. Это был еще один трюк, еще один катализатор, добавленный в систему, чтобы подстегнуть реакцию. И все же Навани не могла лгать самой себе. Она действительно хотела знать. Как всегда, вопросы дразнили ее. Вопросы были беспорядком, ожидающим организации. Чем больше понимаешь, тем сильнее мир выравнивается. Хаос приобретает смысл, как и положено всем вещам.
– У меня возникла проблема, – сказала Навани, наконец-то сделав глоток из своего бокала. – Я могу заставить два света пересечься – я могу заставить их собраться вокруг одного и того же самосвета, кружась, как дым в потоке воздуха. Но они не смешиваются.
– Противоположности, – сказала Рабониэль, наклоняясь вперед, чтобы посмотреть на схемы и заметки, которые Навани делала по каждой неудачной попытке.
– Нет, просто инертные вещества, – возразила Навани. – Подавляющее большинство элементов, будучи объединены, не вступают в реакцию. Я бы давно назвала эти две субстанции несмешивающимися, если бы не видела башнесвет.
– Именно это и навело меня на первоначальную мысль, – сказала Рабониэль. – Я решил, что если существует гибрид света Чести и Культивации, то должна быть причина, по которой никто не смешивал свет Вражды ни с тем ни с другим.
– Вопросы – это суть науки, – сказала Навани, потягивая вино. – Однако предположения должны быть доказаны, Древняя. Опираясь на свои исследования, я считаю, что эти два понятия не являются противоположностями, но это еще не доказано.
– И что требуется для доказательства?
– Эмульгатор. Что-то, что заставит их смешиваться. К сожалению, я не могу понять, где искать этот эмульгатор, хотя он может быть связан со звуком. Я только недавно узнала, что буресвет реагирует на звуки.
– Да, – сказал Рабониэль, беря со стола сферу. – Звуки Рошара.
– Вы слышите свет? – спросила Навани.
Рабониэль сперва что-то пропела в ответ, а потом кивнула. Она подняла бриллиант, кристально чистый, наполненный буресветом после вчерашнего визита стихии.
– Чтобы услышать, как поет сфера, надо сосредоточиться и знать, что ты ищешь. Чистый тон, очень мягкий.
Навани ударила нужным камертоном, и он запел. Рабониэль кивнула.
– Да, именно такой. В точности такой. Но…
Навани выпрямилась:
– Но?
– В тоне сферы есть ритм, – объяснила Рабониэль, держа сферу с закрытыми глазами. – У каждого света есть свой ритм. У Чести – величественный. У Культивации – жесткий и отрывистый, но нарастающий.
– А у Вражды?
– Хаотичный. Но с какой-то удивительной логикой. Чем дольше слушаешь, тем больше в нем смысла.
Навани откинулась на спинку стула, потягивая вино и жалея, что у нее нет доступа к Рушу и другим ученым. Рабониэль запретила ей использовать их опыт в этом деле, поручив решать проблему самостоятельно. Но ведь Навани не ученый…
Что бы сделала Ясна в такой ситуации? Ну, помимо того, что отыскала бы способ прикончить Сплавленную.
Навани чувствовала, что ответы у нее перед самым носом. В науке такое случалось очень часто. Древние люди сражались каменным оружием, но секреты металлургии были в пределах их досягаемости…
– У башнесвета есть тон? – спросила Навани.
– Два тона, – сказала Рабониэль, открывая глаза и опуская сферу с буресветом. – Но это не просто тоны Культивации и Чести. Они… другие, измененные так, чтобы пребывать в гармонии друг с другом.
– Любопытно. У них тоже есть какой-то ритм?
– Да, – подтвердила Рабониэль. – Оба тона принимают его и гармонично преображаются под стать друг другу. Это как будто симфония, сочетающая в себе властность Чести и постоянно растущее величие Культивации.
Их сферы с башнесветом к этому времени уже иссякли, и у Рабониэли не было возможности восстановить их, так что проверять было нечего.
– Растения растут под воздействием буресвета, – сказала Навани, – если в их присутствии отбивать правильный ритм.
– Старый сельскохозяйственный трюк, – кивнула Рабониэль. – Он лучше работает с жизнесветом, если удастся его найти.
– Но почему? Почему свет реагирует на звуки? Почему существует ритм, который заставляет зелень расти? – Навани порылась в своих материалах и принялась набрасывать схему нового эксперимента.
– Я задавала себе этот вопрос много раз, – проговорила Рабониэль. – Но с тем же успехом можно спрашивать, почему гравитация тянет все объекты вниз. Разве мы не должны принять некоторые основы науки за исходные? Некоторые вещи в этом мире просто такие, какие есть.
– Нет, не так. Даже гравитация имеет механизм, приводящий ее в движение. Существуют доказательства того, почему работают самые основные операции сложения. Всему есть объяснение.
– Я слышала, – заметила Рабониэль, – что свет реагирует на звук, потому что он напоминает голос Богов-Осколков, призывающих к повиновению.
Навани ударила камертонами, прикоснулась ими к соответствующим самосветам, которые поместила в нужные места. Тонкая струйка буресвета побежала от одного камня, тонкая струйка пустосвета – от другого. Они встретились в центре, закружились вокруг пустого самосвета. Ни один свет не проникал в него.
– Пустосвет и буресвет, – проговорила Навани. – Голоса богов.
Или, возможно, что-то более древнее. Причина, по которой существа, называемые богами, говорили так, как они говорили.
Подошла Рабониэль, и плечом к плечу они стали наблюдать за потоками света.
– Вы сказали, что буресвет и жизнесвет, перемешиваясь, образуют ритм, – сказала бывшая королева. – А если вообразить себе ритм, возникающий от смешения буресвета и пустосвета, на что он был бы похож?
– Эти два? – спросила Рабониэль. – Не сработает, Навани. Они противоположны. Один упорядоченный, организованный. Другой… – Она замолчала и прищурилась, потом прошептала: – Другой хаотичный, но в нем есть логика. Ее можно постичь. Не могли бы мы противопоставить ей что-нибудь? Хаос всегда кажется более мощным, проявляясь на организованном фоне… – Наконец она поджала губы. – Нет, я не в силах себе этого представить.
Навани постучала пальцем по ободку бокала, изучая неудачный опыт.
– Если бы ты слышала ритмы, – прибавила Рабониэль, – ты бы поняла. Но это за пределами человеческих возможностей.
– Спойте мне один, – попросила Навани. – Тон и ритм Чести.
Рабониэль подчинилась и пропела чистую, вибрирующую ноту – тон буресвета, такой же, как у камертона. Затем она заставила тон колебаться, вибрировать, пульсировать в величественном ритме. Навани напевала себе под нос, подстраиваясь под тон, пытаясь запечатлеть его в своем сознании. Рабониэль явно излишне подчеркивала ритм, чтобы человеческому уху было проще его опознать.
– Теперь поменяйте, – сказала Навани, – на ритм Вражды.
Рабониэль так и сделала: запела диссонирующий тон с неистовым, хаотичным ритмом. Навани попыталась подстроить под него тон Чести. У нее была вокальная подготовка, как у любой светлоглазой женщины ее дана. Однако она раньше не занималась такими вещами углубленно. Невзирая на все попытки удержать тон против сильного ритма Рабониэли, она быстро потеряла ноту.
Рабониэль замолчала, затем тихо запела в другом ритме.
– Прекрасная попытка, – сказала Сплавленная. – Лучше, чем я слышала от других человеков, но мы должны признать, что вы просто не созданы для этого дела.
Навани сделала глоток, затем покрутила вино в своем бокале.
– Почему ты хотела, чтобы я спела эти ритмы? – спросила Рабониэль. – Чего ты надеялась добиться?
– Я подумала, если мы соединим эти две песни, то сможем найти правильную гармонию, которая будет исходить от сочетания буревого и пустотного света.
– Это не так просто, – возразила Рабониэль. – Чтобы найти гармонию, тоны должны измениться. Я пробовала это много раз, Навани, и всегда терпела неудачу. Песни Чести и Вражды не сочетаются друг с другом.
– Вы уже пробовали это с человеком?
– Конечно нет. Люди, как мы только что продемонстрировали, не приспособлены для тонов и ритмов.
– Мы ничего не продемонстрировали. У нас был один неудачный эксперимент.
Она поставила бокал на стол, пересекла комнату и принялась рыться в своих вещах. Достала один из наручей, к которым прикрепляла часы и прочие устройства. Как и остальные фабриали в башне, ничего больше не работало. Но зато в нем имелись гнезда под большое количество самосветов.
Навани сорвала внутренний слой кожи, затем уселась за стол и принялась возиться с винтами, вставляя в наруч новые, заряженные буресветом камни.
– Что ты делаешь? – спросила Рабониэль.
– Вы слышите песни и ритмы Рошара. Возможно, это просто потому, что у вас лучше устроен слух.
Рабониэль скептически запела, но Навани продолжала устанавливать самосветы.
– Мы слышим их, потому что мы дети Рошара. А вы – нет.
– Я прожила здесь всю свою жизнь, – отрезала Навани. – Я такое же дитя этой планеты, как и вы.
– Твои предки были из другого мира.
– Я говорю не о предках, – сказала Навани, пристегивая ножны так, чтобы плоские стороны камней касались ее руки. – Я говорю о себе.
Она перенесла устройство на стол и послала новые струйки буресвета и пустосвета из заряженных камней, заставив их кружиться возле пустого камня в центре.
– Спойте еще раз тон и ритм Чести, Древняя, – попросила Навани.
Рабониэль дерзко расправила плечи, но подчинилась. Навани закрыла глаза, крепче сжимая наруч на предплечье. Он был устроен как фабриаль, но ее не интересовала эта функция. Ей просто нужно было приспособление, способное удержать побольше самосветов, прижимая их к обнаженной коже.
Холодные камни потеплели. Внутри заряженных самосветов всегда возникали маленькие ураганы. А сопровождалось ли это каким-нибудь звуком? Или вибрацией…
Способна ли Навани что-нибудь ощутить? Тон, ритм? Когда Рабониэль запела, ей показалось, что да, способна. Она запела в унисон с Древней и почувствовала что-то на коже руки. Самосветы отреагировали – точнее, отреагировал буресвет внутри их.
В этом таилась некая закономерность. Ритм, заданный Рабониэлью, на нее только намекал. Навани пела и чувствовала, как самосветы откликаются. Как если бы рядом с ней был певец с более сильным голосом и она могла бы приспособиться к нему. Сам буресвет вел ее, подсказывая такт и ритм.
Навани подстроила свой тон под этот ритм, сосредоточенно постукивая ногой. Чтобы придать ему структуру, она представила себе, что поет воображаемую песню.
– Да! – воскликнула Рабониэль, прерываясь. – Да, именно так!
– Теперь ритм Вражды, – попросила Навани, следуя ритму и тактам Чести.
Рабониэль так и сделала, и Навани показалось, что ее ударило волной, заставив голос дрогнуть. Она почти сбилась, но самосветы ей помогли. Навани запела громче, стараясь больше не теряться.
Рабониэль, в свою очередь, запела с напором.
«Нет, – подумала Навани, переводя дыхание и продолжая петь. – Нет, мы не должна сражаться».
Она взяла Рабониэль за руку, продолжая напевать свой тон, но тише. Рабониэль тоже успокоилась. Держа Сплавленную за руку, Навани чувствовала, что тянется к чему-то. Ее тон слегка изменился.
Рабониэль ответила, их тоны начали модулироваться, сближаясь – сперва очень медленно, а потом…
Гармония.
Ритмы совместились; спокойные, упорядоченные такты Навани словно обрамляли хаотичные всплески звуков, которые издавала Рабониэль.
Сердцебиение. Барабанный бой. Сигналы. Они едины!
Навани протянула свободную руку и переложила их сцепленные ладони на пустой самосвет в центре эксперимента, а потом удержала там, пока они на протяжении некоторого времени продолжали петь в унисон. Это был тандем – чистейшая гармония, где ни та ни другая сторона не пытались взять верх.
Сплавленная и человеческая женщина посмотрели друг на друга и замолчали. Они осторожно убрали руки, открывая бриллиант: он ярко сиял, излучая невозможный свет – черный с синим.
Рабониэль с трепетом взяла самосвет и запела в почтительном ритме.
– Они не уничтожили друг друга, как я предполагала. Как надеялась в глубине души. Ты была права, Навани. Удивительно, но я ошибалась. – Она повертела камень в пальцах. – Я даю название этому ритму: отныне он ритм войны. Смесь Вражды и Чести. Я не знала его до сегодняшнего дня, но его имя мне знакомо; я знаю его так же хорошо, как свое собственное. Каждый ритм несет с собой понимание его значения.
Сфера, которую они создали, отличалась от сферы Сзета – она была синяя, а не фиолетовая, и вокруг нее отсутствовало странное искажение. Похоже, именно это искала Рабониэль, хотя Навани не могла сказать наверняка.
– Древняя, что-то меня смущает. Почему вы предпочитали, чтобы эти два света уничтожили друг друга?
Навани догадывалась. Но ей хотелось услышать, что расскажет Сплавленная.
Рабониэль долго сидела, тихонько напевая себе под нос, рассматривая самосвет. Она, казалось, была очарована тем, как внутри движется смесь буресвета и пустосвета – некая форма урагана, которая то вздымалась сверкающими, яростными волнами, то опадала, успокаиваясь.
– Ты знаешь, – наконец спросила Сплавленная, – как был убит Честь?
– Я… не уверена, что признаю сам факт его существования.
– О, не сомневайся. По крайней мере, существо, которое вы называете Всемогущим, – существо, которое контролировало Осколок силы, именуемой Честь, – мертво. Уже давно. Ты знаешь, как это случилось?
– Нет.
– Я тоже, – сказала Рабониэль. – Но мне интересно.
Навани откинулась на спинку кресла:
– Ну, если это правда – а мой муж говорит, что правда, и я допускаю такую возможность, – то механизмы смерти богов находятся далеко за пределами понимания как человечества, так и Сплавленных.
– А разве ты не говорила мне раньше, что в основе всего лежат механизмы? Боги дают нам силы. Что за силы? Гравитация, Расщепление, Трансформация… фундаментальные потоки, управляющие всем. Ты сказала, что ничего в мире не существует просто так. Я принимаю это и твою мудрость. Но по той же логике боги – Осколки – обязаны действовать не на основе тайны, а на основе знания.
Рабониэль повертела самосвет, затем встретилась взглядом с Навани:
– Честь был убит с помощью какого-то процесса, которого мы пока не понимаем. Я предполагаю – исходя из услышанного от других, – что его могущество уничтожили с помощью… некой противоположности. Я думала, если смогу обнаружить этот противоположный свет, у нас будет власть над самими богами. Разве это не сила, способная положить конец войне?
Шквал. Именно этого он и хотел. Именно этим и занимался Гавилар!
Самосветы. Пустосвет. Странная сфера, которая взорвалась, когда ее прикрепили к фабриалю… и добавили свет другого рода…
Гавилар Холин – король, муж, иногда чудовище – искал способ убить бога.
Внезапно его невообразимая самонадеянность – и грандиозный план – преобразились для Навани в нечто единое. Она знала то, чего не знала Рабониэль. Противоположность пустосвету действительно существовала. Это был не буресвет. И не новый, смешанный свет, который они сотворили. Но Навани его видела. Держала в руках. Ее муж отдал его Сзету, а тот – ей.
«Ради святейшего имени Всемогущего… – подумала она. – Вот в чем дело». Но как и все великие откровения, ответ на один вопрос повлек за собой множество новых вопросов. Почему? Как?..
Рабониэль встала, совершенно не обращая внимания на прозрение Навани. Сплавленная спрятала самосвет, и Навани заставила себя сосредоточиться на окружающем мире. На совершенном открытии.
– Я была уверена, что к краху могущества Чести привело нечто, свойственное силам противостоящего ему Вражды, – сказала Рабониэль. – Я ошибалась, и ты мне это доказала, в чем я вижу необычайную пользу. Теперь мне следует отказаться от этой линии рассуждений и сосредоточиться на моем действительном долге – обеспечении безопасности башни.
– А как же обещание, что вы уйдете, если я помогу найти этот свет?
– Мне очень жаль, – сказала Рабониэль. – В следующий раз постарайся не быть такой доверчивой.
– В конце концов, – прошептала Навани, – ты принадлежишь ему, а я – Чести.
– Увы. Можешь оставаться здесь и продолжать любые другие исследования, какие пожелаешь. Ты заслужила это, а также мою благодарность. Если хочешь найти простую работу в башне, я все устрою. Обдумай варианты, а затем скажи, чего ты хочешь. – Рабониэль помедлила. – Сплавленные редко бывают в долгу у человека.
С этими словами она ушла. Навани, в свою очередь, допила остатки вина, чувствуя, как гудит в голове от последствий случившегося между ними.
Назад: 75. Промежуточный этап
Дальше: 77. Надлежащая законность
