Паша (12)

То был самый обычный зимний день: горожане топали от рынка к мемориалу, в окнах парикмахерской кипела работа, женщины украшали снежинками двери Сбербанка, а мужики перекрикивались через проспект о рыбалке. В кондитерской, где Паша и Марина заказали по стаканчику шоколада, булькала кофемашина. И эта обыденность почему-то казалась не менее безумной, чем гном, распадающийся на мертвых ос. Трещина, исковеркавшая реальность, пощадила мир снаружи. Или нет?

Каких-то полчаса назад Паша ощущал мерзкие маленькие лапы на своей коже, видел зубастую улыбку лилипута, слышал его хрюкающий смех. Марина ощущала, видела, слышала то же самое, а теперь они смаковали горячий шоколад и по радио пела Тейлор Свифт.

Гудела голова. Еще бы, сегодня он впервые в жизни потерял сознание. Очнулся в яме рядом с гоблином. Под волосами набухала шишка. Наградой стала забота Марины. Она осмотрела ушиб, нежно убрав челку. Пальцы покалывали скальп электричеством.

Ведь не материнская это опека. Не такая большая разница между ними. Паша родился, когда Марина Фаликовна ходила в младшую школу.

– Больно?

– Совсем нет. – Сильнее боли был стыд, что не он оказался героем. Марина храбро спустилась в погреб, спасла, убила гоблина. А он? Хныкал, как девчонка…

Даже за напитки не смог заплатить, угощала Марина.

Паша досадливо поморщился.

– Вы очень смелая, – сказал он.

– Это от страха, – ответила Марина, задумчиво глядя на идущих по тротуару людей.

– Как это?

– Если бы все не случилось так быстро, я бы села на пол и скулила от ужаса. – Она вздрогнула – вспомнила ухмылку, или косые глазки, или кривые ногти карлика. – Расскажи мне. Что ты знаешь о подвале?

Паша собрался с мыслями.

– Вы понимаете, – произнес он тихо, – то, с чем мы столкнулись, не имеет рационального объяснения?

– Да, – кивнула Марина. Бледная и сосредоточенная. – Карлик из насекомых. Это тяжело интерпретировать с помощью науки.

– Все началось с Вани Курловича, – проговорил Паша. – В конце лета они с дедом спустились в подвал. Прорвало трубы, затопило мастерскую и кладовки. На стене подвала пятна влаги сложились в рисунок. – Он пересказывал историю Курлыка под веселый галдеж радиодиджеев. Как сюжет собственной новеллы пересказывал. Слова сыпались изо рта, было легко – ему попался благодарный, внимательный слушатель. На моменте с гвоздометом Марина охнула.

– В сентябре Курлык изготовил по просьбе Руда, Нестора Руденко, моего друга, дубликат ключей. Мы пошли посмотреть на это Лицо.

Марина придвинулась к нему, затаила дыхание.

– Это не просто пятна и не просто граффити. Оно… мерзкое. Оно – сама мерзость. Нельзя описать. Вы видели «Звонок»? Помните кассету, несущую смерть? Когда я смотрел на Лицо, в голове словно клип крутили. Нарезка из картинок… мертвецы, гнилое мясо… всякая дрянь, о которой я не собирался думать. Это же происходило с Рудом. Лицо влияло на наши мозги. Отравляло своим злом.

Позади зазвенели колокольчики, Паша оглянулся, но в кондитерскую никто не вошел.

Хлебнув шоколад, он поведал о том, как прятался в шкафу и как убегал от Тамары.

– Ты должен был рассказать кому-нибудь, – прошептала Марина. – Маме или Кострову.

– Возможно, да. А возможно, и нет. Я думаю сейчас, что Костров тоже спускался в подвал.

– Ты намекаешь… он повредился рассудком? Как Тамара?

– Тамара и ее племянница… они как бы поклонялись Лицу. А Игнатьич, когда угрожал Курлыку, как бы хотел принести его в жертву. Если Лицо подчиняет себе людей, создает из них секту, я правильно сделал, что не обратился к директору.

– Но тебя оно не завербовало, – заметила Марина. – И Руденко не молится ему.

– Может, наша психика крепче? И Игнатьич, и Тамара – старики. А Костров, мне мама рассказывала, после самоубийства трудовика Тиля так винил себя, что чуть не свихнулся. Но оно пытается прорваться. – Паша коснулся виска. – С того вечера все поменялось. Мне снится подвал, что стена рушится и что-то выходит изнутри. Руду снятся те же кошмары. Я вижу Лицо наяву.

– Господи… – Глаза Марины расширились. Боковым зрением Паша уловил человека на улице, сбавившего шаг у окна. Повернулся. Проспект был пуст. Он смочил пересохшие губы.

– В пролитых чернилах. В компьютерной игре.

– В ветвях, – сказала Марина, – в стае грачей.

– Что?

– Ничего. – Она выпрямилась. – Продолжай.

– Оно преследует меня. Постоянно кажется, что за мной наблюдают. Странные тени в углах. Вон там. – Он указал за холодильники с тортами. – Еще у меня есть говорящая кукла. Не девчачья, а Чаки, как в ужастике. Он говорит вещи, которых раньше не было в его базе. Про подвал. И это, лять, жутко.

– Паша! – автоматически укорила Марина за брань.

– Простите, – спохватился он.

Марина смотрела хмуро на жужжащие холодильники.

– В Горшине пропадают люди, – сказал Паша. – Мой бывший одноклассник пропал. Проститутка, – он загибал пальцы, – Игнатьич.

– Игнатьич в отпуске, – сказала Марина.

– Курлык так не считал. По-моему, кто-то приносит людей в жертву. Или под влиянием Лица они убивают сами себя. Как в той шахтерской дыре пару лет назад.

– Варшавцево.

– Ага. Я не знаю, кем был карлик, но тут есть кое-что странное.

– Странное? – Марина саркастично выгнула бровь.

– Не совпадающее с моей теорией, – уточнил Паша. – Я думал, в опасности лишь те, кто видел Лицо. Но вы не спускались в подвал.

Марина встала резко, буровя взглядом холодильные установки.

– Пойдем отсюда.

– Куда? – засобирался Паша.

– Ко мне, если ты не против.

Он был за.

Возле общежития экскаватор сонно черпал мерзлую почву и переругивались бродячие псы. Запах халвы – запах из погреба Курлыка – въелся в поры. Паша с интересом озирал комнату учительницы. Марина сняла пальто, оставшись в джинсах и белом свитере. Такая домашняя… Принесла из аптечки йод. Он возражал, но Марина настояла. Нарисовала ватной палочкой сетку на лбу – чтобы не было гематомы. Паша смотрел на ее губы, пока она лечила шишку, на ключицы в кармашке воротника.

– Умойся, – сказала Марина. – Дверь справа.

Он заперся в ванной. Почти благодарный творящемуся ужасу за теплые руки Марины. Он был не один в конце концов. Теперь их двое. Они сцеплены воедино. Никто не поймет их, никто не поверит. Нужно держаться друг друга.

Паша закатал рукава. Намыливаясь, изучал баночки и бутылочки на полке. Стандартный набор, как у его мамы. Кремы, шампуни, одноразовая бритва с волосками, застрявшими между лезвий.

Сердце учащенно забилось. Его допустили к самому интимному. Здесь Марина раздевалась, водила мочалкой по коже. Нежилась под душем.

Он вытерся полотенцем и заглянул в плетеную корзину. Поворошил белье. Извлек со дна черно-красный кружевной бюстгальтер. Ощущая себя извращенцем, потрогал чашечки. От мысли, что сейчас в ванную зайдет Марина, по телу пробежали мурашки.

«Поройся хорошенько, – шепнул похотливый голосок, козлоногий сатир, мастер пубертатных грез, – найди ее трусики, узнай, как она пахнет».

Под двойными штанами и плавками шевельнулось.

«Пусть эта Зена, королева воинов, совладает с твоим карликом».

Мысль была настолько злобной и чужой, надиктованной извне, что он шлепнул себя по лбу и ойкнул от боли. Устыдившись, вернул бюстгальтер в корзину и тщательно скрыл улики.

На кухне Марина пила воду. Протянула ему старую на вид тетрадь в светло-коричневой обложке.

– Что это? – Он полистал страницы.

– Ты знаешь, кто такой Георгий Стопфольд?

– Конечно. Помещик. На холме стоял его дом.

– Стопфольд – мой прапрадед.

Паша присвистнул.

– Я догадывался, что в вас есть что-то дворянское.

– Я вовсе не рада этому, – без тени бахвальства сказала Марина. – Прочти его записи. Я подожду.

Она ушла в ванную. Зашумела вода. Паша сел за стол и очертил ногтем выцветшие чернила.

«5 августа. Высадился в Тифлисской губернии. Погода прекрасна, а запахи – неописуемое блаженство».

Через полчаса, вспотевший, он оторвался от тетради. Перед глазами кружились прямоходящие шакалы, призрачные любовницы, служанки, вылизывающие кости. Скалился с холста монах.

А сон про зыбучий песок, пожирающий все? Разве ему не снился точно такой же?

– Ну как тебе? – спросила Марина, неслышно скользнув на кухню. Она переоделась в клетчатую рубаху и бриджи, завязала волосы хвостом.

– Джинн, – ошарашенно выговорил Паша. – При постройке нового здания они не демонтировали подвал. Ваза Стопфольда до сих пор в стене.

– Да, – сказала Марина, слишком спокойная, принявшая иррациональную истину. – Я убеждена, что это правда.

– Нам предоставили доказательства. Он описывает такое же существо. Только оно превратилось в червей, а не в ос.

Паша вскочил и забегал от плиты до стола.

– Полиция перекопала двор бабы Тамары. Они искали трупик ребенка, которого племянница, Лиля, предположительно родила в плену.

– Ты хочешь сказать…

– Что карлик – сын Лили. Звучит бредово, но при школе нет коров.

– Здесь все бредово, – задумчиво сказала Марина.

– История повторяется в точности, – возбужденно тараторил Паша. – Джинн свел с ума слуг Стопфольда. И он зомбировал Тамару и Игнатьича, а Лиля родила ему прислужника, как Гуля родила коровьего мальчика в восемьсот девяносто седьмом. Стопфольд видел монаха повсюду – и я вижу!

– Он отпечатался на бетоне, – сказала Марина.

– Как на Туринской плащанице. Нам Прокопьев рассказывал.

– И как на холсте. На всем, чего касается ваза.

– Те, кто его видел, – прокляты, а вы…

– А меня прапрадед пообещал джинну. Забирай себе этот сюжет, напишешь роман.

Марина помассировала плечи. Она казалась страшно утомленной. Еще бы. Сегодня их мир разлетелся в клочья. За нарисованным очагом кривлялись карлики и ифриты.

– Марина Фаликовна, Курлык сказал, Игнатьич и Костров хотят снести стену.

– Костров? Он уверен?

– Кто прежде всего спустился в подвал, чтобы оценить последствия затопления? Директор и Игнатьич.

– Прорыв труб, – сказала Марина, – это точка отсчета.

Пашу осенило:

– Не трубы! Ваш приезд в Горшин! Оно почуяло вас. – Паша глянул на тетрадку. – Не хватает куска текста. Если бы знать, как Стопфольд победил джинна.

– Он его не победил, – напомнила обреченно Марина.

…Ночью Паше приснилось, что школа ожила. Выкорчевала из земли фундамент и сползла с холма, уничтожая город. Лапы – крылья здания – сносили дома и раскурочивали автомобили. Каждое окно было кроваво-красным глазом чудовища, а парадный вход – его пастью.

Паша проснулся в темноте, с трудом отделяя кошмары от реальности. Нет, покуда школа еще гнездилась на положенном месте, но опухоль пускала метастазы, убивая город. В погребах хихикали коровьи мальчики. Слуги древнего демона намеревались вызволить повелителя из темницы… или вызволили уже. Джинн жаждал заполучить Марину, а он, Паша, был единственным, кто мог ее защитить.

Лежа под одеялом, он вспомнил, как затемно ушел от Марины, как снова и снова они обсуждали то, что не обсуждают с подростками учителя. Он скормил маме невинную ложь о падении на льду. Долго купался, терзаемый страхом, порой сменяющимся приступами отчаянной смелости.

Руд сказал бы, это бесценный опыт для писателя.

Паша сел на кровати, чувствуя, что больше не уснет. Открепил мобильник от зарядного устройства. Три часа. Именно в это время происходила различная чертовщина в фильме про Эмили Роуз.

Без Марины, в темноте, липкие щупальца опутывали сердце.

Зашуршало под компьютерным столом. Паша направил туда светящийся дисплей мобильника. По загривку, щекоча, скатилась капля пота. Занемела рука.

Шелохнувшиеся занавески бросили на пол тень, словно крысы забегали по ковру.

«В соседней комнате спит мама», – сказал себе Паша.

«И что? – парировал внутренний голос. – Оно выпустит ей кишки и займется тобой».

Паша повел телефон к книжным полкам. Луч высветил иссеченное шрамами, кое-как заштопанное виниловое лицо. У изножья кровати сидел Чаки. Шалун выбрался из шкафа, чтобы побыть со своим хозяином и понаблюдать, как тот умирает от страха в проклятом городе за два дня до полнолуния.