Люба

Люба Кострова потопала ногами в прихожей, сбивая с подошв снежок. На душе скреблись кошки, а единственный кот, которого она была бы рада видеть сейчас, куда-то запропастился. Она трижды за вечер выходила на улицу и звала Матроса. Безрезультатно. Домашнего любимца будто ветром унесло. Выла вьюга, ведущие в подвал щели завалило сугробами.

«Придет, голубчик, – сказала себе Люба. – Нагуляется и утром придет».

Не только кот беспокоил ее. Основной причиной тревоги был муж. В последний месяц Сашу словно подменили. Он сделался замкнутым, заторможенным. Пустой взгляд оживлял в памяти тяжкие дни после самоубийства Тиля.

«Утомился», – коротко отвечал он на все расспросы.

Твердил во сне о подвале. И пах иначе… новый парфюм наполнял спальню приторным ароматом сладостей и восточных специй. Неужели рачительный Костров сам себе купил одеколон? Не дождавшись, как обычно, подарка от жены на двадцать третье февраля.

А недавно Любе показалось, что она уловила другой тончайший аромат в супружеской постели. Запах посторонней женщины.

Он ей изменяет? Нонсенс! Кто угодно, но не Саша. Слишком порядочный, совестливый, ответственный.

Она накручивает себя. И пустые подозрения порождают нелепые абсурдные мысли про Сашин рост: будто муж стал значительно выше за осень.

«Ну и дура же я», – усмехнулась Люба.

Им всем нужно отдохнуть. Насте – от учебы, Саше – от бумажной волокиты. Достать из чулана искусственную елку, вместе украшать, готовиться к праздникам. Рвануть на выходные в Москву. Каникулы же скоро. ВДНХ, парк Горького, Красная площадь… Настя не была в Третьяковке. Да, в Москву, в Москву…

Люба разулась, стащила куртку. На кухне покрикивал телевизор. Родные разбрелись по комнатам.

– Вы бы еще забаррикадировались, – сказала Люба, открывая дверь детской. Хотя какая же это «детская» – обитательница уютной норки незаметно превратилась в юную леди. Мультяшных персонажей вытеснили со стен коллажи и фотографии каких-то японских или корейских актеров. Моментальные снимки подружек. Подоконник заставлен шкатулочками, над изголовьем светится неоновая надпись «GIRLS». Плюшевый длинноухий заяц и голубой инопланетянин Стич составляют Насте компанию.

– Привет, Настюха.

Дочь шикнула, жестом заманивая в комнату. Люба вошла и притворила за собой дверь.

– Насть? – Она заметила настороженное выражение дочкиного лица. – Что стряслось?

– Мам, – теперь Люба видела, что Настя не просто встревожена. Она напугана. Она буквально трясется от страха.

– Солнышко. – Люба схватила дочь за холодные руки. – Тебя кто-то обидел?

– Нет. – Девочка кусала губы. – Мама…

– Да говори же ты!

– Там в кровати не папа.

Мозг Любы натужно переваривал сказанное.

– В каком смысле?

– Он похож на папу, но это не папа.

– Боже, детка. – Люба обняла Настю и прижалась подбородком к ее макушке. – Я-то думала… – Она покачала головой. – Настя, ну что за ерунду ты говоришь?

– Мам, посмотри на него.

– Тринадцать лет смотрю.

Люба погладила дочку по плечу.

– Послушай. Папа ужасно устает на работе. Тебе может казаться, что он поменялся, но это не так. Он любит тебя, меня, а мы – любим его. Дай ему выспаться, и все будет хорошо.

– Ты нашла Азуми? – Настя называла Матроса по-своему, на японский манер.

– Нет. Гуляет, бестолочь.

– Он шипел, когда пришел… папа.

– Он у нас глупый, да?

– Мам… – Настя порывисто чмокнула Любу в щеку. – Папа – это папа?

– Без вариантов.

Они болтали минут пятнадцать. Настя успокаивалась, зевала.

«Все-таки, – подумала Люба, целуя сонную дочку, – она совсем ребенок».

Коготки незримой кошки полосовали нутро.

– Солнышко, – хмурясь, произнесла Люба, – папа тебя никак не обидел? У вас нет секретов от меня?

Сам вопрос будто осквернил их квартиру-крепость.

– Нет, мам, – сказала Настя, шевеля пальцами, следя за тенью на стене. – Я, наверное, навыдумывала.

– Хорошо. – Люба пошла к дверям. – Выключить свет?

– Я выключу. Чуть позже.

– Сладких снов, милая.

Ненавидя себя за то, что позволила гнусной мысли проникнуть в голову, Люба зашагала на кухню. По телевизору демонстрировали черно-белый фильм. Актер искал в какой-то шахте или пещере какую-то Бекки.

«Сейчас же, – подумала Люба, – поставлю ультиматум. Или мы едем в Москву, или никакого секса до оттепели».

Персонаж кинокартины нашел свою полумертвую Бекки и пытался привести в чувство.

– Это были не люди, – увещевал он, – а все те же двойники! Они выращивают тысячи стручков в теплицах! Нам надо бежать!

«Ясно, – хмыкнула Люба, – Настю напугал старый фантастический фильм».

Она щелкнула пультом, и квартира погрузилась в тишину.

Вспомнила, как, наслушавшись историй Крамер о дневнике Стопфольда, пугалась шорохов. Взрослая тетка! Что уж говорить про двенадцатилетнюю девочку…

В спальне ждал ее мужчина, только ее и ничей больше. Прекрасный отец, отличный руководитель, заботливый супруг. А дурной вкус в выборе парфюма – дело десятое.

Улыбаясь, Люба открыла межкомнатную дверь.

Саша полусидел на подушках. С голым торсом, с укутанными одеялом ногами. Завитки на груди поседели, оформился животик, но именно таким он был необходим ей.

Муж держал в руках мобильники – свой и Любы. Пальцы одновременно сновали по двум дисплеям. Заготовленные ласковые слова смело́ раздражением: какого черта он копается в ее телефоне?

– И что это ты…

Человек в постели выронил мобильники и поднял взгляд. Сначала правый глаз уставился на Любу, а секундами позже присоединился левый. Плотно сжатые губы раскололись леденящей ухмылкой.

– Кто ты? – прошептала Люба.

Человек приглашающим жестом скинул на пол одеяло. Он был обнажен, не считая юбки из змей, облепивших его бедра. Черные гадюки и рябые рогатые гремучники ползали в паху, гладкими холодными телами струились по мошонке. Рептилии возились в постели; тошнотворный узел из хвостов.

Страх, сверлами пронзивший живот, мгновенно испарился.

Муж сказал, что все в порядке, так и должно быть.

Так и было всегда, разве нет?

Наверное…

Муж похлопал ладонью по простыне.

Люба медленно разделась. Расстегнула лифчик, скинула трусики и забралась в постель, в змеиное гнездо. Она чувствовала, как гадюки заползают на нее, исследуя и щекоча.

– Спи, – велел муж.

Она безропотно уснула.