Марина (12)

Тот, чье имя нельзя называть, глядел на Марину фирменным взглядом славного парня, пронзительными зелеными глазищами. За семь месяцев он похудел и отрастил копну буйных непослушных волос; она обожала скользить пальцами в этих пшеничных прядях, наслаждаясь какой-то избыточной детской мягкостью. Его просящая улыбка, ямочка на подбородке, брови домиком, как у Колина Фаррелла, каждая черточка некогда любимого лица говорили: «Мне можно доверять, я положительный герой, я твой герой». Тем больнее оказалась неказистая правда.

И спустя семь месяцев рана под сердцем, зажившая со временем, заново открылась и кровоточила. Бритвы, полосовавшие ее нутро в мае и июне, опять заполнили желудок.

Тот, чье имя нельзя называть, потерся щекой о бутоны, будто о ее кожу потерся легкой щетиной.

Пауза затягивалась.

«Зачем ты здесь? – безмолвно спросила она. – Я же научилась быть без тебя, выкинула костыли, у меня тут дети и старое семейное проклятие, зачем ты мучаешь меня своей идиотской ямочкой?»

– Как ты меня нашел?

– Это было сложно.

– Пытал моих подруг?

– Подкупил. Я писал тебе…

– Я удаляла письма.

– Понимаю.

– Серьезно?

«Да перестань ты душить меня этим взглядом!»

– Давай поговорим в квартире. Я отморозил почки. Ты одна?

«Слишком одна…»

Марина, поборовшись с собой, сдалась:

– Давай. У тебя пять минут.

Он прошел мимо, обдав запахом одеколона и роз. Она завозилась с шоколадками, примотанными к перилам. Хотелось откусывать нитки зубами.

– Я помогу.

Он вручил букет, распутал узлы. Сквозняк растаскивал лепестковую тропинку. В трубах гудел ветер, дребезжали стекла.

Вечный бан, предатель, тот, чье имя нельзя называть, вошел вслед за ней в квартиру. Расшнуровывал ботинки. Марина словно в тумане плыла.

Нацепив каменную маску – маска держалась на тяп-ляп, – она запихнула в шкафчик початую бутылку вина, чашку и дневник. Вытряхнула из вазы мумифицированного мотылька, нацедила воды. Колючие стебли не сразу попали в горловину. Он зашел на кухню, мягко ступая, как большой кот. Обжег улыбкой. Высыпал батончики на стол.

– Я сейчас, – сказала она. С веником и совком выскочила в подъезд. Прижалась к холодной стене, отдуваясь.

Приди он в августе, она бы разрыдалась. Но осень отвлекла, закалила, заставила повзрослеть.

Они познакомились в баре. Студентка Крамер отмечала с подружками удачное окончание сессии. Высокий прекрасно сложенный шатен не сводил глаз. Подсел, спросил, как ей блюда. Представился хозяином бара. Ему было двадцать семь – сегодня все двадцать девять. Интеллигентный, мягкий, как его волосы, тот, чье имя нельзя называть, сразу покорил Марину. Позже выяснилось, не ее одну из присутствующих за столиком девушек.

Он был идеальным – она часто говорила ему об этом. Идеальные манеры, идеальные родители, идеальные зубы, руки и член. Добрый, заботливый, щепетильный. На первом свидании они гуляли по Пушкинскому парку и целовались на Кафедральной площади. Он замечательно целовался. Потом ездили в заповедник, в Судогду (он покорил Маринину маму), потом она перевезла к нему вещи. Изумительные полтора года вдвоем…

И крах надежд.

Он был в баре, она скролила ютуб. Попался ролик про учительницу, уволенную за слитое в Сеть домашнее порно. Представила, каково это – опозориться на всю страну. Чтобы твои ученики видели тебя, голую и раскоряченную. Тот, чье имя нельзя называть, тоже увлекался операторской работой и пару раз снимал их секс, хотя она была против. Говорил: «Брось, будем стариками, посмотрим».

Обуреваемая паранойей, Марина полезла в его компьютер. Срочно найти компрометирующее видео и удалить, пока до него не добрался ушлый хакер.

Диск «D». Папка «Работа», папка «Бар», папка «013». Показать скрытые файлы.

«Как ты предсказуем», – хихикнула сыщик Марина, узнав хозяйство жениха на превью.

Она кликнула мышкой, и жизнь полетела в тартарары. Да, это было домашнее видео, но трахал ее возлюбленный незнакомую крашеную девицу с огромными колыхающимися сиськами. От гадливости кружилась голова.

«Его бывшая», – решила Марина, стукая по пробелу и вопрошая, почему он не удалил ролик?

Ну я тебе устрою, кобель!

Она обвела экран негодующим взором… в кадре застыла рука возлюбленного, тискающая чужую грудь рука… и часы на запястье, подаренные Мариной.

Принц оказался подлецом, к тому же тупым и самонадеянным. Хранил улики у нее под носом…

До его прихода она то блевала, то рыдала, скорчившись на полу.

Подруга ошарашила, сказав:

– Это тебе урок на будущее. Не надо рыться в их вещах. Меньше знаешь – крепче спишь. Все они одинаковые, а мы чем слепее, тем счастливее.

Она не сумела простить, как он ни умолял. Вышвыривала его цветы, игнорировала SMS.

– Мы не встречались тогда, – твердил он.

– Зимой? Мы не встречались зимой?

– Вспомни, мы поссорились! Ты не отвечала на звонки.

– То есть после каждой мелкой ссоры ты бегал по бабам?

– Я напился… я был зол…

Ценитель домашнего порно клялся, крестился и уменьшался на глазах до маленькой, но мучительной занозы.

А спустя семь месяцев нашел ее в Горшине. Чтобы расковырять шов.

«Не получится».

Она смела лепестки в мусорное ведро. Зашла в ванную, поправила прическу, почистила зубы, припудрилась. Надела под халатик бюстгальтер, сняла шерстяные носки. Перед зеркалом посчитала до двадцати.

Тот, чье имя нельзя называть, смирно ждал за столом.

– У тебя уютно.

– Как ты нашел меня? – повторила она вопрос.

– Соседи подсказали. Общежитие в Горшине одно.

– И гостиниц нет, – она достала телефон, – последний автобус отправляется через час.

– Успею выпить чай.

Она старалась думать о видео с крашеной девкой, а не о совместных, насыщенных радостью вечерах. Загремела посудой, включила конфорку. Он перебирал батончики на столе.

– Зачем приехал?

– Я давно собирался. Но навалились хлопоты. А здесь подвернулась бизнес-поездка в Москву. Мне очень надо было тебя увидеть.

– Увидел. Пей чай и иди. Пурга. – Она посмотрела на передвигающиеся за окнами снежные тучи.

– Ты еще красивее, чем я запомнил, – в голосе звучала тоска.

Тоскуй! Осознавай ежечасно, чего лишился.

– Ну и как у тебя дела? – спросила она безразлично.

– Уф… как сажа. Из бара не вылезаю. Уволил официантку… маму прооперировали.

– Колено? Как она?

– Получше. Часто спрашивает про тебя. И папа передавал привет.

Засвистел чайник. Наливая кипяток, Марина ошпарилась, но стиснула губы, не подала виду.

– Без тебя не ладится ничего, – сказал он. Чиркнул мизинцем по ее кисти, принимая чашку.

Марина притворилась, что не услышала.

– Как Владимир?

– Тысячу лет простоял, еще тысячу осилит. Расскажи, как ты. Как работается?

– С переменным успехом, но дети у меня отличные.

– Ты классный руководитель?

– Да, седьмой класс.

– Как оно – жить в городке, принадлежавшем твоим предкам?

Она что-то отвечала, невольно оттаивая. Раньше она делилась с ним всем. Она бы и в свои переживания по поводу стопфольдского дневника его посвятила… раньше. Не смутилась бы, спросила: «А вдруг это правда?» Ни у кого бы не спросила, а у него – да.

Стрелки отмеряли минуты. Он говорил о работе, друзьях, когда-то общих. Он был красивым, еще вчера – родным. Рвал, бередил, жег. Не так сильно, как летом, но жег ей сердце, поправляя челку, вставляя коронные словечки, оплетая вкрадчивым баритоном, интонациями.

Предатель…

Чай остыл под обсуждение кинематографа. Сколько сериалов и фильмов вышло с момента их расставания! Ей нравилось наслаждаться фильмами, лежа на его плече, поклевывая попкорн.

Какого черта? Болтаем, как старинные друзья… зареклась же!

Марина нервно похлопала по столешнице.

– Макс… – вот и прокололась. Нарушила закон, обратилась по имени. – Тебе пора.

Он потупился в чашку.

– Я не хочу уходить. Не прогоняй меня.

– Это глупо. И невозможно.

– Мне было слишком холодно вдали от тебя. Я сейчас словно у камина греюсь.

– По-твоему, я должна кинуться тебе на шею? За шоколадки и цветы?

– Не должна…

– Забыть, какую боль ты мне причинил?

– Не забывай, не прощай. – Он посмотрел так, что в солнечном сплетении запекло. Побитый щенок на ледяном ветру. – Просто разреши посидеть с тобой.

– Ты не уедешь.

– Я в подъезде переночую.

– Бред!

Она встала. Он скрипнул стулом, тень упала на кафель. Марина зажмурилась. Тот, чье имя нельзя называть… да брось, поздно метаться!.. Макс осторожно дотронулся до ее плеча.

Разве не об этом она просила? О собеседнике, о человеке, с которым отвлечется от школы и от вымышленных родовых проклятий.

– Перестань, – сказала она тихо.

– Марина…

– Уезжай.

– Мариночка…

Он повернул ее к себе. Заглянул в глаза. Она отвела взор и сосредоточилась на его скачущем кадыке. На хитром окутывающем запахе. А как пахла его кожа…

– Господи, до чего же мне не хватает тебя, девочка.

Марина задумчиво коснулась его свитера. Отстучала ноготком ритм, прикинула.

– Будешь вино?

– Дедушка делал? Спрашиваешь!

– Постелю тебе на полу. Но без всякого. Первым рейсом уезжай.

– Спасибо. – Он поцеловал ее запястье.

В гостиной прямо на полу пили вино – Марина опасно и стремительно хмелела. Смеялась, стащив маску, пародировала Каракуц и Тухватуллина. Алкоголь согревал, но больше согревала его улыбка и пальцы, ненавязчиво рисующие круги на ее предплечье.

«Не ты мне нужен, – проанализировала Марина, – а мимолетная память о тебе другом. Чтобы снова нырнуть в трудовые будни. Чтобы проверить, взрослая ли я».

Она не противилась, когда он склонился к ней, убрав за ушко волосы, выпустила язык навстречу его языку.

«Пожалею завтра».

Он повторял ее имя. Умело раздевал. Они соприкоснулись лбами, тяжело дыша. Тело вспоминало ласковые руки, льнуло в ладони.

– Смотри. – Он вынул телефон. На заставке Марина в белом платье наряжала шарами елочку. – Наш Новый год.

– Было хорошо, – согласилась она. Припала к его шее, покусывая. Телефон шлепнулся на ковер. Марина, не прерывая поцелуев, погладила пальцем дисплей.

– Иди в душ, – сказала, отстраняясь.

Он поднялся, с колотящимся сердцем, с оттопыренными брюками. Марина прогнула спинку, выставляя на обозрение упругую грудь. Палец незаметно тыкался в оброненный телефон.

– Не исчезни, – попросил он.

– Я здесь, – заверила Марина.

Пару часов назад, читая записи прапрадеда, она знать не знала, чем закончится вечер.

Дверь ванной закрылась, зашумела вода. Марина подхватила мобильник. Разблокирован! Сдув с глаз упавший локон, нажала на значок социальной сети.

«Ты опять за свое? – разум заговорил голосом циничной сокурсницы. – Старые грабли? Роешься в чужом белье, чтобы портить жизнь себе и ему? Не можешь расслабляться?»

«Мне надо знать».

Не чувствуя ни капли стыда, она зашла в его переписку.

«Ты это искала?»

Это…

Она не стала вдаваться в перипетии его отношений с некой Олей и некой Кариной – хватило беглого взгляда. Брезгливо отбросила телефон. Экран погас. Марина надела халат и подошла к подоконнику. За окнами ревела вьюга.

Люди не меняются. Но в каком возрасте они костенеют? Где та точка? Может ли измениться Тухватуллин, или в тринадцать лет он обречен на душевную черствость?

«Я думаю об ученике, – осознала Марина, – не о Максе».

– Мне плевать. – Она улыбнулась внезапной легкости, искреннему и спасительному безразличию. Ему стоило приехать, чтобы в ней щелкнуло: «Все закончилось».

Марина долго всматривалась в ночь. Макс подошел, обнаженный, плавный. Взял за руки. Она оглядела внимательно и пристально его лицо в полутьме и не увидела ничего, что назвала бы родным.

– Что-то случилось? – спросил он, хмуря фаррелловские брови.

– Ничего, – ответила она со спокойной улыбкой. – Пошли трахаться.