Паша (9)

Плавать его научил отец. Достаточно поздно – Паше было лет десять. Самотины отправились на турбазу. Отец рассекал кролем речную гладь, а Пашка бултыхался у берега. Он вроде и на воде лежал, и дергался сумасшедшей жабкой, но в результате преодолевал пару метров, а ноги уже волочились по дну. Папа ругался, вместо того чтобы объяснять. И вокруг всегда было много народа, при котором стыдно показаться неумехой. Лучше делать вид, что плаваешь, шлепая по песочку, где мелко.

Но в тот раз Самотины на пляже были одни. Паша наблюдал за отцом с пирса.

– Прыгай! – крикнул папа. – Я подхвачу.

Он поверил и прыгнул.

Папа позже говорил, что именно так и его самого научили. Он не собирался ловить Пашу, рассчитывал, что сын, спасая шкуру, поплывет. Но Паша устремился ко дну. Испугавшись, папа рванул на помощь. Паша брыкался и расквасил ему нос, оба наглотались воды и неделю отрыгивали запахом тины. Лежали на берегу – папа крепко обнял Пашу, его трясло. Плакал и смеялся.

«Как я тебя люблю», – подумал Паша, отплевываясь.

А через месяц, несмело, под зорким маминым контролем, поплыл.

Паша уцепился за алюминиевые перила, вынырнул. Поднялся по ступенькам на прорезиненную кромку бассейна.

– Обсохни, – сказал молодой тренер, проходивший мимо.

Паша вытряхнул воду из уха. Сел на скамью и осмотрелся в поисках знакомых физиономий. Одноклассники разминались на противоположной стороне бассейна. Физрук Мачтакова, сопровождавшая их, что-то втолковывала распоясавшемся Лысину. Паша очутился среди местных ребят. Почувствовал себя не в своей тарелке. Косые взгляды, смешки. Здесь плевать хотели на авторитет мамы, ведь мама работала в школе номер один, а бассейн, просторный и светлый, находился под крышей новой школы. Туземцы относились к пришлым пловцам снисходительно, надменно. В Стекляшке считалось, что ученики с холма – сплошь деревенщина и гопота.

Тоже мне, академия благородных девиц.

– Эй, – окликнули сбоку. Трое подростков в плавках, с рельефными торсами, не то что тощий Пашка. Говорил заносчивый брюнет; в брови серебрился шарик пирсинга.

– Правда ваша вахтерша съехала с катушек?

– Правда.

– Порезала людей?

– Да.

– И в суп нахаркала?

– Вроде бы…

– А ты его ел?

Компания прыснула смехом.

Не реагируй.

– Явно ел, и понравилось, добавки просил.

Паша потупился. Насмешники разогнались, бомбочками попа́дали в бассейн, обдав все окрест брызгами.

Придурки…

Паша утер влагу с лица. В нескольких метрах от него делала зарядку симпатичная шатенка.

«И почему, – взгрустнулось Паше, – красивые девочки всегда учатся в других классах и школах, а в твоей – страшилы?»

Шатенка наклонялась, выставляя на обозрение тугие, обтянутые голубым купальником ягодицы. Поворачивалась вправо-влево, мускулы красиво вырисовывались на голой спине. Капли стекали с мокрых волос по лопаткам. Под тканью очертились соски. Паша скрестил ноги, как бы никто не заметил его недетский интерес к шатенке.

– Прелестное создание, – сказал Руд, вскарабкиваясь на край бассейна. Патлы торчали рожками на его овальном куполе. Девушка презрительно скривилась:

– Чего?

– Говорю, вам не стать «last girl» в слэшере. У вас другое амплуа.

Про киношных «last girl» – сиречь девственниц – шатенка не поняла. Одарила Руда холодным взглядом и отошла подальше.

– Теперь баттерфляй! – крикнул тренер.

Руд попрыгал к скамьям.

– Я не ее поля ягода, – беспечно рассуждал он. – Сам прикинь, кто я и кто она. Я – сухопутный рыцарь. Она – победительница соревнования «Золотая рыбка», сельской спартакиады и веселых стартов. У нее с яслей соски – колышками.

Руд сел возле Паши. На душе полегчало.

– Согласовываем движения! – руководил тренер. – Координируем! Скользим! В темпе!

– Отстрелялся, – сказал Руд. – Хоть одна четверка в аттестате будет.

– Мама тебе четверку поставит, – сказал Паша.

– О, блат я ценю.

Шатенка, опустившись на корточки, болтала с плавающим у бортика брюнетом. Почему они, девочки, вечно выбирают малограмотных быков?

– Говорят, племянницу Тамарки родители увезли в Псков. Она так и не оклемалась.

– Мы видели ее в подвале, – произнес Паша, – она вела себя странно задолго до того, как стала пленницей.

– Ну, если шастать по подвалам без трусов – странно, то да. Определенно.

Паша посмотрел на друга.

– Мужик, тебе снятся кошмары?

Задумчивая улыбка Руда оплыла, как нагревшийся воск. Он обернулся, обдав моросью плечо.

– Почему ты спросил?

Смятение в глазах ответило за Руда.

– Тебе снится Лицо со стены?

– Да… снилось пару раз…

– Мне тоже.

– Ты хочешь сказать… – Руд выдохнул и ухмыльнулся возбужденно. – Блин, это же та сцена из «Кошмаров на улице Вязов». Где Хизер с приятелями выясняют, что им снился одинаковый сон.

– А наяву? – спросил Паша.

– Ты о чем?

– У тебя не бывает… видений?

– Боже, Самотин… ты видишь кошмары наяву?

– Не знаю, – Паша опустил голову, – ничего конкретного. Так – чудится в тенях.

– Классика жанра!

– Забудь на секунду об ужастиках.

– Забыл. О каких ужастиках?

Дуракавалянием Руд защищался от мира. Возможно, и от подвальной образины.

– После того вечера со мной происходит что-то неладное, – разоткровенничался Паша. – Тени – полбеды. Я будто вхожу в прострацию. Выключаюсь посреди урока. Постоянное ощущение, что в школе за мной наблюдают.

Руд присвистнул.

– Помнишь моего Чаки? Он разговаривает, десяток записанных фраз. Но в пятницу, клянусь, весь его словарный запас поменялся. Он стал говорить о подвале. Зазывать меня вниз.

– Волосы дыбом. – Руд показал покрывшуюся пупырышками руку. Он верил Паше! В пятнадцать поверить проще, чем в сорок четыре. Но маме Паша и не пытался впарить эту ахинею.

– Точно никто не поковырялся в малыше Чаки без твоего ведома?

– Мама – чайник, а кроме нее в доме никого нет.

– Получается… полтергейст? Призраки?

– Я называю его Зивер.

– Как в рассказе? Божество людей-леопардов?

– Ты почувствовал, рассматривая Лицо?

– Да, – Руд побледнел. – Оно обладает энергетикой. Как будто… – Он запнулся, не найдя примеров. Паша подсобил:

– Как будто твоя башка – кастрюля, с которой сняли крышку и наполнили ее доверху гадкими образами.

– Настоящий писатель, – поморщился болезненно Руд. – Оно заставляло думать о мерзких вещах. Думать и видеть их. Тучи насекомых… Жирных тараканов в детской колыбели.

– Я видел гниющую тушу кита и опухоли.

– Что же это такое, мужик? Проклятое граффити? Древняя фреска?

– Бетону от силы лет шестьдесят. Я не знаю, Руд. Но Курлыку, я думаю, снятся те же сны, и он совсем плох. Он считает, что Лицо причастно к исчезновению Рязана.

– Разве Рязан не сбежал из дома в очередной раз?

– Или его окоченевшее тело лежит под трубами?

– Тогда не такой уж он плохой, этот Зивер. – Руд ощупал приплюснутый нос.

– Мне кажется, он взломал нас, как хакер. Натравил бабу Тамару на поварих, а Игнатьича заставил угрожать внуку гвоздометом. Свел с ума негритяночку.

– Ублюдок, мать твою, говно собачье, – прогнусавил Руд голосом синхронного переводчика Гаврилова. – Мы – в заднице, а?

Паша не успел ответить. Шлепая босыми пятками по кафелю, к ним направлялась троица из второй школы. Впереди шел брюнет с пирсингом, и его гримаса не предвещала ничего хорошего.

– Ты что моей девушке сказал?

– Ничего, – заулыбался Руд, глядя на парня снизу вверх, – так, комплимент.

– Сильно говорливый, а?

– Есть такой грешок.

– Извиняйся.

– За что?

Брюнет схватил Руда за ухо, и тот ойкнул.

– Извиняйся, дебил.

– Слушай, отпусти, – привстал с лавки Паша.

Брюнет не посмотрел в его сторону. Он прокручивал ухо Руда, как ручку старого радиоприемника.

– Извини, извини, – зачастил Руд, – твоя подружка совсем не прелестная.

– Остроумный, да?

Руд замычал. Дружки брюнета спинами закрыли происходящее от физруков.

– Не тронь его, – процедил Паша. Брюнет, не оборачиваясь, толкнул Пашу в грудь. Тот стукнулся о стену и словно срикошетил: всем телом пихнул брюнета.

– Сука, я тебе…

Паша ударил головой. Коротким кивком сбил противника с ног. Брюнет растянулся на плитках, ошарашенно моргая. Из рассеченной брови струилась кровь. Дружки топтались на месте. Позади засвистела Мачтакова.

Паша, шокированный не меньше брюнета, прикоснулся к своему лбу. Сердце чеканило ровный и размеренный ритм. Пульс не ускорился. Словно Паша Самотин дрался ежедневно; будничный случай. Пардус валит одной левой врагов и овладевает их женщинами.

Брюнет потрогал бровь. На его пальцах осталась кровь и серебряная запятая пирсинга.

– Сука, ну на фига? – почти всхлипнул он.