Мария Толмачёва
Тасина Пасха
(отрывок из повести «Как жила Тася»)

В эту зиму минуло Тасе семь лет, и она собиралась в первый раз в жизни говеть . Она очень гордилась этим, учила молитвы и очень огорчилась, когда не удалось.

Дня за два до Страстной  промочила Тася на «вербах»  ножки, заболело горлышко, сделался жар, и о том, чтобы в церковь идти, нечего было и думать.

И только в Страстной четверг, когда все собрались яйца красить, позволила мама и Тасе одеться и выйти в столовую.

В доме уже пахло праздником: горничная, высоко подоткнув платье, домывала окна, няня усердно тёрла мелом образа, а мама в сторонке мелко резала миндаль и цукаты, и Коля то и дело подбегал к ней полюбоваться.

Ещё немножко слабенькая, Тася присела к столу, на котором Маня, в большом переднике, разводила в стаканах разные краски. А вот и Даша с усилием тащила большую кастрюлю только что сваренных, дымящихся яиц.

– Мне эту! Эту дай краску! Я хочу, чтоб у меня яичко синенькое вышло! – кричит Тася.

Что за интересное дело! Яички выходят одно лучше другого. Тася сосредоточенно поливает их ложкой, чтоб они вышли ровные, без пятен, но Коле скоро надоедает делать своё дело, как все: он то обмакнёт своё яйцо сперва в один цвет, а потом в другой, а то один конец оставит белым и красит только наполовину; и на чистом месте выведет ХВ.

– Мамочка, ты подари мне несколько яичек, я хочу всем сделать сама по яичку, чтобы христосоваться!  – просит Тася.

И когда мама позволила, отобрала себе на тарелочку самых чистеньких и красивых и принялась за дело. Папе сделала жёлтенькое, а Коля пририсовал красную звезду и буквы ХВ. Для мамочки в пёстренькой бумажке с бабочкой посредине. Мане и Коле по одинаковому красненькому, чтоб никому не завидно было, няне – лиловенькое. И вдруг вспомнила:

– А Мише-то? – и задумалась на минутку.

Потом соскочила с места и подбежала к маме.

– Мамочка, не грех, если я и с Мишей похристосуюсь?

Мама задумчиво посмотрела на неё и улыбнулась легонько.

– Не грех, детка!

Так Тася для всех яиц наготовила и стала с нетерпением праздника ждать.

– Самый это большой, самый радостный день, одно слово Светлое Воскресение! – говорила ей няня. – Всякая тварь радуется, солнышко играет!

– А ты что это, нянечка, делаешь? – спросила Тася, следя, как ловкими руками делала что-то няня над Маниным белым платьицем.

– А вот оборочки плохи! К заутрене Христовой готовлю!

Тася вдруг вспомнила, как в прошлом году перед Пасхой мама рано укладывала Маню с Колей спать, приговаривая:

– Не ляжете, не разбужу вас к заутрене!

И как потом рассказывали дети, как весело было ночью идти в церковь. Вспомнила, тряхнула решительно головкой и побежала к маме.

– Вот я говеть не могла, так к заутрене я непременно пойду! – объявила Тася твёрдо, в то же время нерешительно и неуверенно заглядывая маме в глаза.

А та стояла в это время в кухне и, раскрасневшись, растирала желтки с сахаром, и её рука двигалась так быстро, что нельзя было рассмотреть. На мгновенье она остановилась и поглядела на дочку.

– Ну что ж! Пожалуй, если уж тебе так хочется! – сказала она. – Тогда попроси няню и тебе белое платье разгладить.

Тася взвизгнула, кинулась обниматься, чуть не сшибла на пол чашку с желтками и побежала объявить няне великую новость. Коля услышал и остался недоволен.

– Вот ещё! Всякую мелюзгу брать! – ворчал он. – Раскиснешь, нюни распустишь! Ведь мы в гимназическую церковь пойдём, мне перед товарищами стыдно будет!

– И пожалуйста!.. И совсем не раскисну! Ты сам раскиснешь! – обиделась Тася, отходя в сторону.

Полные всякой весёлой суеты прошли полтора дня. Настала суббота. Погода стояла ужасная: сыпал мокрый снег пополам с дождём, от ветра рябили лужи, и снежинки вертелись, как сумасшедшие.

– Ну, если к вечеру не будет лучше, я тебя не возьму в церковь, и не просись! – сказала мама Тасе.

Девочка испуганно посмотрела, но по маминому лицу поняла, что так и будет, что и просить не стоит.

И Тася убежала в гостиную, где никого не было, и стала молиться:

– Господи! Дай, чтоб снег прошёл! Дай, чтоб меня в церковь взяли! Я буду умная, дай, чтоб взяли!

Но вот уже стало смеркаться, пора было обедать, а снег всё шёл и таял, падая на мокрую грязную землю.

– Ну, дети, в семь часов вы лягте и постарайтесь заснуть, а в половине одиннадцатого я вас разбужу! – сказала мама.

– А я? – жалобно протянула Тася.

Мама усмехнулась.

– Ложись и ты! Может быть, погода ещё улучшится!

Тася печально побрела в свой уголок и на всякий случай стала на ночь укладывать кукол и зверей.

Последними взяла Мишку и новую фарфоровую собачку, купленную на «вербах», которая ей очень нравилась. Тут новая мысль вдруг пришла ей в голову. Она нерешительно поглядела на собачку, повертела её в руках, потом повернула голову к образу и прошептала:

– Вот если, Господи, я к заутрене пойду, так я эту собачку Коле подарю: ему очень хочется! – И, немножко успокоенная, она покорно легла в кроватку.

Но в непривычный час ей не спалось, и всё нет-нет да откидывала Тася одеяло и слушала чутко, что делалось кругом, как раздвигали стол в столовой, как ходила взад и вперёд мама, принося что-то.

– Спи, спи, неугомонная! – ворчала няня, – что ты всё вертишься?

– Да я не могу, нянечка, – жалобно пискнула Тася, – мне не спится!

– Ну, так лежи!

Тася повздыхала и решила ещё немножко полежать, а потом пойти посмотреть, что делается за окном.

Кругом было тихо, няня тоже задремала на своей кровати, мама ушла в спальню. Тася смотрела, смотрела перед собой, потом всё стало как-то мешаться, глазки её слиплись, и она заснула.

А между тем время шло. Мама в последний раз оглядела стол, приготовленный для разговенья , и заглянула в окно. Снега больше не было, всё было тихо.

«Пора будить детей!» – подумала она. Но Маня уж проснулась сама и, сидя на кровати, расчёсывала свою длинную косу. Коля тоже бодро вскочил. Тогда мама подошла к Тасе. Девочка крепко спала, сжавшись в комочек.

– Жалко будить! – сказала мама, проводя рукой по её спутанным волосам.

– Ничего, мамочка, буди! – вступилась Маня. – А то, если мы без неё уйдём, она потом плакать будет! – И, наклонившись над сестрёнкой, она проговорила: – Таська, вставай, в церковь пора!

Но та только промычала что-то и зарылась носом в подушку. Тогда мама легонько стала тормошить её, но крепок первый детский сон – не просыпалась Тася.

Няня озабоченно поглядывала издали, потом вступилась и она.

– Давайте-ка я попробую голубушку мою побудить. А то поздно, одеваться ведь пора!

Обхватила няня вялое детское тельце и посадила Тасю на кровати. Тася открыла глазки, посмотрела на всех удивлённо, ничего не понимая, потом опять повалилась на подушку.

– Ну вот! Я ведь так и знал, что она не сможет идти! – сказал Коля. – Пусть спит! А нам пора!

– Я совсем не сплю! – неожиданно выговорила Тася, вдруг снова садясь на кроватке и усиленно моргая слипающимися глазками. – Я это так! нарочно!..

Дети покатились со смеху, но мама услала их одеваться, а няня тем временем натянула Тасе чулочки, надела туфельки и обтёрла сырым полотенцем сонное личико.

Тася глянула на висевшее на стуле белое платьице, и ей стало весело, и глаза уж не закрывались больше.

– А ты скорей, скорей, матушка, – торопила её няня, – сейчас в колокол ударят!

Распустила ей няня косичку, насадила на маковку голубой бант, и побежала Тася по комнатам.

Странно так было: ночь, а никто не спит!

Сунулась она в столовую и ахнула. Подошла поближе к обеденному столу, чтобы разглядеть всё получше: куличи с разноцветными цветами, облитые белой и розовой глазурью, толстый окорок, от которого так вкусно пахло, яички пёстренькие и много ещё чего другого.

Только что хотела Тася отковырнуть изюминку от ближнего кулича, как вбежала Маня.

– Таська! Куда ты пропала? Ведь мы уж идём!

Спустились все с лестницы, пахнуло влажным ночным воздухом. Любопытно глядела Тася вокруг. Никогда ещё в жизни не была она ночью на улице, даже жутко немножко было. Но всё было как всегда: ехали извозчики, шли люди, только магазины были закрыты.

Скоро приехали в Колину гимназию.

В огромной передней, около вешалок, было так много народа, что Тася оробела. Молча дала себя раздеть, искоса посматривая на передних дам, негромко разговаривавших между собой. Коля сейчас же убежал от них, и, проходя по коридору, Тася увидела в стеклянные двери множество гимназистов, которые шумно разговаривали между собой. Потом их поставили парами и повели наверх. Поднялись за ними и Тася с мамой по широкой лестнице и вошли в церковь.

Пахло ладаном, перед иконостасом горели и мигали, как звёздочки, огоньки свечей, что-то басом читал диакон, потом звонко и согласно запели гимназисты с клироса. Тася улыбнулась: ей понравилось.

Потом все взяли свечи, дали и Тасе, и она осторожно держала её и смотрела, как чуть колебался и вытягивался светлый огненный язычок. Но, взглянув на маму, спохватывалась, начинала креститься и кланяться низко, как няня. Прислушиваясь к тому, что пели на клиросе, она узнавала иногда слова из выученных молитв и радовалась им, как знакомым.

Вдруг всё зашевелилось, из алтаря вышел священник, гимназисты один за другим чинно понесли образа и красивые золотые хоругви ; и пошёл, потянулся вон из церкви крестный ход, и мало-помалу затихло пение вдали. Тася осталась в опустевшей церкви и недоумевающе посмотрела на маму.

– Они сейчас вернутся! – успокоительно шепнула ей та.

И правда, вот уж слышно снова движение за закрытыми дверями, вдруг раскрылись они, и звонко и победно грянул хор:

«Христос воскресе из мёртвых! смертью смерть поправ…»

Широко открыла Тася глазки, даже дух немножко захватило от странной, непонятной радости, глянула на маму, а у той тоже светлое, радостное лицо. Наклонилась она к дочке:

– Христос воскресе, детка! – и поцеловала три раза.

Да и кругом все целуются. Смешно и весело! совсем особенно как-то! Сияющими глазами смотрит Тася вокруг, поют певчие так радостно, старенький священник уж не раз выходил из алтаря и говорил всем:

– Христос воскресе!

И вся церковь отвечала ему:

– Воистину воскресе!

И Тася тоже говорила, сначала тихонько, потом во весь голос радостно крикнула, так что дама, стоявшая рядом, поглядела на неё и улыбнулась.

Заутреня кончилась, и хоть Маня и просилась остаться на обедню, мама забрала детей и уехала домой.

Ярко горели лампы во всех комнатах, точно ждали гостей. В столовой кипел самовар. Мама поспешила усадить Тасю за стол, кругом шумели и говорили старшие, звенела посуда, но Тася вяло всё ниже клонила головку, и ей трудно было даже пить свой чай.

Едва помнила она, как пришла няня и увела её спать.

Зато наутро проснулась Тася раньше всех, даже няня ещё сладко посапывала в своём уголке. Села Тася на кроватке, весело оглянулась кругом.

– Сегодня Пасха! – сказала она себе тихонько, улыбнулась и, как была, в длинной рубашечке, босиком, осторожно перебежала в «своё царство» на ковёр, где тоже крепко спали ещё все игрушки.

И вдруг радостно пискнула и поспешно наклонилась к кукольному низенькому столику: пасочка на нём стояла крошечная и тоже с цветочком наверху, куличик с кулачок и яички пёстренькие сахарные на блюдечке.

Не феи ли добрые здесь ночью побывали?! Знает Тася, какие феи!

Вот праздник и для её деток! Пора их будить!

Первого взяла Мишу старенького, вынула его из кроватки, где под вязаным одеяльцем спал он вместе с фарфоровой собачкой. Поцеловала его три раза в облезлую любимую мордочку и нарядила в чистую, красивую рубашечку, что чисто выстирала и выгладила няня уж несколько дней тому назад. Посадила к столу и дала ему яичко самое крупное.

Рядом хотела поставить собачку, да вдруг вспомнила и так и застыла с протянутой рукой… Ведь её она обещала отдать Коле, если приведётся попасть на заутреню…

Неужели же так и отдать? Ах, как жалко! Может быть, оставить? Ведь никто не знает?

Поставила собачку около Мишки, вон ей тут как уютно, и Миша её любит. А Коля только разобьёт, пожалуй. Пусть уж стоит – никто не узнает!

Потом кукол подняла, одела в лучшие платья и вокруг стола рассадила. Красиво вышло так, что хоть картину пиши. Только на собачку старалась не смотреть: неприятно как-то было…

А тут и няня проснулась, подивилась на Тасю и потащила её одеваться. Вбежал Коля.

– Таська, ты встала? Одевайся скорее, будем после чаю яйца катать . И Петя обещал прийти, я просил пораньше!

– Сейчас, сейчас! – ответила Тася, не глядя на брата.

«Отдай собачку! отдай собачку!» – настойчиво твердил ей внутри какой-то голос.

«Не отдам», – упрямо ответила ему Тася и даже головой тряхнула.

– Ай-ай! – сейчас же закричала она, потому что в это время как раз няня чесала ей волосы. – Ай, няня, зачем ты меня дёргаешь?

– Сама, матушка, головой трясёшь! Нешто я тебя дёргаю? – удивилась няня.

– Конечно ты! – сердито ответила Тася.

– Али с левой ножки встала? – усмехнулась няня. – Зачем в такую рань поднялась, спала бы!

Немножко надутая вышла девочка в столовую, но вид нарядного стола опять развеселил её.

Вошла мама, ещё раз похристосовалась и подарила огромное красное яйцо, а в нём курочки, цыплятки и красивый, длиннохвостый петушок. Расставила их Тася вокруг чашки своей, покрошила кулича немножко и сама за чай принялась.

– Какая ты сегодня беленькая, чистенькая! – ласково сказала ей мама. – Старайся, чтобы и на душе у тебя было так же хорошо, не ссорься ни с кем, не капризничай!

Тася потупилась, покраснела, и невкусным вдруг стал кулич с миндалём и изюмом.

Все понемножку разошлись из-за стола, а Тася всё сидела и задумчиво крошила корочку.

– Таська, что же ты? Иди же! – позвал её Коля.

– Отстань! – ответила она ему, соскочила со стула и побежала искать маму.

Мама была в кухне и совещалась о чём-то с Дашей.

– Мамочка, – тронула её Тася за руку, – а мамочка! Если кто обещал, так надо непременно чтобы сделал?

– Да, да, непременно! – скороговоркой ответила мама, на минуту переставая говорить с кухаркой.

– А если кто не сделает, так он плохой? Даже если никто не узнает? Да? – настойчиво допрашивала Тася, теребя мать за руку и стараясь снизу заглянуть ей в глаза.

Мама вдруг обернулась, внимательно посмотрела на неё и сказала:

– Конечно, плохой! А чтоб никто не узнал, этого не бывает: Бог-то ведь знает! Да тебе это зачем?

– Так! низачем! – ответила Тася и убежала. Она прямо вбежала к себе в детскую, схватила, не глядя, собачку и побежала искать Колю.

Тот сидел в столовой на полу и делил на три кучки деревянные яйца.

– На! – ткнула его Тася собачкой в руку.

Коля обернулся и удивлённо посмотрел на собачку.

– Зачем это? – спросил он.

– На, возьми себе! – повторила Тася, не подымая глаз.

Коля взял и подозрительно посмотрел на сестру.

– Что это тебе вздумалось? Ведь это твой любимый пёсик!

Тася стояла перед ним вся красная, на ресницах её блестели слёзы.

– Я обещала! – прошептала она.

– Кому?

– Да вот вчера, когда погода была плохая, я сказала: Господи, если я поеду к заутрене, так эту собачку Коле отдам! Вот и бери теперь! – И она твёрдо посмотрела на брата.

Тот кивнул головой.

– Да, это ты верно сделала! – И он задумчиво повертел в руках игрушку. – Только вот что: я её теперь возьму и назад тебе подарю. Ведь так можно? – И он прелукаво усмехнулся.

– Я думаю, можно! – улыбнулась во весь рот и Тася.

– Ну, конечно, можно! Если собачка моя, так ведь я кому хочу, тому и дарю… Ах, звонят! – прервал он себя. – Это, наверно, Петя!

И, сунув собачку обратно Тасе в руки, он помчался в переднюю навстречу своему другу.

А Тася нежно прижала собачку к груди, забрала со стола новые игрушки и, сияющая, побежала в детскую показывать их няне.