Глава 19
Ник, замерев, стоял у окна. Сначала стена напротив была темной. Шевелились тени – это отражались тучи. Они сбивались в единую беспросветную массу и уплывали на север. Покинутое ими небо постепенно светлело, и это тоже отражалось на стене.
От усталости и недосыпа мир казался хрупким. Только пошевелись, да что там – только подумай! – и разлетится на куски. Поэтому Ник старался не думать: ни о том, точно ли л-рей оставил проклятие, ни о том, что будет сегодня. Да, уже сегодня.
В этом хрупком мире только трещина на стене оставалась незыблемой, такой же, как вчера и позавчера. Даже если опустить веки – изломанная полоса отчетливо проступала в темноте. Долго стоять с закрытыми глазами Ник не мог, его начинало покачивать. Кружилась голова.
Стена напротив становилась все светлее.
Ник хотел посмотреть на часы, но не успел: дверь за спиной открылась.
– Собирайся, – сказали дружелюбно. – На выход с вещами.
Странно, но мир устоял.
«Куда меня?»
За спиной молчали, и Ник понял, что не спросил, а только подумал.
Что ему собирать? Трусы, носки да футболки. Сгреб кучей в сумку.
Конвоир ждал, разглядывая с откровенным любопытством.
Снова тот же коридор, что и несколько часов назад. Ник даже не понял, когда свернули на другую лестницу.
Контрольный пункт. Но не тот, что у парадной двери, а маленькая клетушка. Единственное окно в ней зарешечено, стекло закрашено. По стенам схемы и графики. Потрепанный плакат – инструкция в картинках, как действовать при захвате энерговампира. Охранников двое, оба с автоматами и в бронежилетах.
Нику велели расписаться в толстой тетради.
Он был уверен: когда дверь откроется, за ней окажется темное нутро автофургона. Даже удивился, что не надели наручники.
Дверь распахнулась. Солнце ударило по глазам.
Ник вскинул руку, загораживаясь. Фургона не было. По обе стороны крыльца стояли взрослые. С измученными, посеревшими лицами, с нестерпимо жгучей надеждой в глазах. Ветхая старушка, сгорбившись, сидела на складном стульчике. Она мелко перекрестила Ника.
Он замер на ступеньках. Снова показалось – мир сейчас расколется, до того напряженной была тишина. А потом навстречу Нику шагнул Георг.
– Микаэль!
Прижал к себе. Чувствовалось, как у него дрожат руки. Ник уткнулся в плечо, позволив себе на миг забыться.
– Вот и все, Мик. Как и должно было быть. Все правильно. Все хорошо, Мик. Пойдем.
Георг повел его к автомобилю. Кто-то из взрослых провожал их взглядами, другие неотрывно смотрели на дверь. Ждали.
Шофера не было, Георг сам сел за руль.
– Хочешь кофе? – спросил, поворачивая ключ. – Еще остался в термосе.
Ник качнул головой.
– Ну, ничего. Сейчас приедем домой, отдохнешь.
В машине было душно. Ник крутанул ручку, впуская промозглый утренний воздух.
– Я хочу на набережную.
– Зачем? – не понял Георг.
– Пожалуйста.
На первом же перекрестке они повернули туда, где проглядывал за крышами купол Морского собора.
«Янгер» двигался медленно. Ник посмотрел на Георга. Да, он тоже устал. Набрякли под глазами мешки, заметнее стали морщины на лбу. Он же очень старый, подумал Ник. Даже старше Мирского.
Снова свернули и поехали вдоль реки, по-утреннему свинцовой. Туристов еще не было, лишь изредка проезжали автомобили. По пустому сувенирному базарчику бродил дворник с метлой.
– Остановите, – попросил Ник.
«Янгер» замер. Выключился мотор, и стало очень тихо.
– У меня просьба, – сказал Ник и замолчал.
Может, пусть все идет, как идет? Не думать, не решать. Но как теперь – не помнить?
– Я хочу побыть один. Можно Леон приедет за мной… ну, часа через два на обычное место?
Георг внимательно смотрел на него. Как тогда, в детдоме.
– Пройдусь, проветрюсь, – неловко объяснил Ник. – Мне это нужно. Извините.
– Хорошо. Двух часов достаточно?
Ник кивнул. Было стыдно, но он попросил:
– Только дайте, пожалуйста, денег. На автобус и перекусить.
Георг достал бумажник, протянул сотню двумя купюрами.
– Это много.
– Ничего, вдруг понадобится на такси.
– Спасибо.
Ник стоял на тротуаре, пока «Янгер» не исчез из виду. Потом пересек узкую полоску газона и присел на парапет. Он ждал, не послышится ли знакомый шум мотора на параллельной улице. Машины проезжали, но все не те.
Было зябко, несмотря на солнце. Приносило по реке звуки: гул, металлические удары, низкое гудение. Наверное, где-то просыпались теплоходы. Ник обхватил себя за плечи, пытаясь согреться. Его вдруг мелко затрясло; даже живот заболел, так напряглись мышцы. А ведь этого утра могло и не быть. Если бы Дёмин заполнил графу «Код» в его карточке.
Да, нужно идти.
Остановка нашлась через три квартала. Пришлось долго ждать, пока не появился троллейбус. Прежде чем шагнуть в теплый салон, Ник оглянулся.
Сонная кондукторша долго ворчала, разменивая купюру. Отсчитала горсть монет. Ник сунул их в карман, и джинсы сразу потяжелели.
Садиться не стал, прошел на заднюю площадку и встал там, глядя через заднее стекло. «Янгера» не было. Неужели Георг просто поехал домой?
С каждой остановкой троллейбус все больше заполнялся. Ника ударили под колено чемоданом. Дедок в брезентовой куртке пытался поставить вертикально удочки, отругиваясь меж делом от кондукторши. Все чаще входили, выходили реже, и только на вокзальной площади пассажиры дружно посыпались из дверей. Ника вынесло вместе со всеми.
Здесь от размеренного, пустынного утра не осталось и следа. Сновали машины. Уже кричал в мегафон возле ярко раскрашенного автобуса зазывала. Громыхали багажные тележки. Сплошным потоком торопились на электричку дачники.
Спустившись на цокольный этаж, Ник шагнул в угол, выгреб мелочь и сделал вид, что пересчитывает. Пока он стоял, ушли одни люди, появились другие. Монеты снова легли в карман. Ник вытер о джинсы вспотевшие ладони; в горле же, наоборот, пересохло.
На площадь Ник вышел спустя час. До Малой Купеческой пришлось ловить такси, времени оставалось в обрез.
Он боялся, что на стоянке все-таки будет ждать «Янгер», и потому не сразу заметил «Лендер» с Леоном за рулем.
– Доброе утро, – сказал Ник, усаживаясь на заднее сиденье.
Шофер кивнул. Так обыденно, словно встречал Ника из гимназии.
Хорошо, что всю дорогу можно молчать. Есть время подумать. Время, чтобы снова и снова попытаться сложить мозаику из кусочков прошлого.
«Лендер» остановился возле особняка Леборовски. Ник вышел из машины. Странно было вернуться. Теперь, когда помнил этот парк. Помнил сам дом, крыльцо, вазоны. Даже помнил, откуда взялась щербинка у того вазона, что справа, – Денек попал из рогатки.
«…звели сплятались в кусты…»
В холле никого не было.
Ник поднялся на второй этаж и, не постучавшись, толкнул дверь кабинета.
Георг встал навстречу, тяжело опершись о стол.
– Ну, вот ты и дома.
Ник мельком глянул на него и шагнул мимо, к фотографиям. Всмотрелся в отцовское лицо.
– Микаэль, все нормально? – Георг подошел и положил руку на плечо. – Переоденься и спускайся. Александрина подаст на стол через сорок минут.
Ник хотел промолчать. Еще там, на вокзале, решил, что не стоит начинать разговор сразу. Если бы не это прикосновение, если бы не взгляд отца с фотографии, он бы, наверное, выдержал.
– Скажите, а вам не противно?
Георг поморщился:
– Ну, знаешь, я не старая бабка, чтобы…
– Я не про то. – Заложило уши, как уже бывало раньше. Ник сглотнул, но все равно собственный голос донесся глухо: – Или вы просто его не любили?
– Не понимаю, о чем ты.
Ник отстранился.
– Я? Про Мика. Вы так легко называете меня его именем. А ведь он мертв! Мик. Ваш старший внук. Он сгорел в том автобусе. Вместе с Денеком и тетей Мариной.
Он ждал – крика, возмущения. Но Георг лишь приподнял бровь и спросил:
– Вот как? И что ты еще вспомнил?
Ник показал на фотографию.
– Здесь действительно мой отец. А меня зовут Никита. Никита Артур Гориславский.
Он произнес свое имя вслух и сам удивился тому, как оно звучит.
Георг улыбнулся.
– Что ж, хорошо, Никита. Но ты все-таки переоденься и спускайся в столовую. Там поговорим. Не знаю, как ты, а я голоден. Почти сутки ничего, кроме кофе, в рот не брал. Сорок минут тебе хватит?
– Да, конечно, – пробормотал Ник.
Он смог выйти из кабинета и даже добраться до комнаты. Закрыл дверь – и сполз на пол, обхватив голову. Затылок ломило невыносимо, до оглушающей боли в барабанных перепонках, до черно-красной пелены перед глазами.
…Громко тикали часы. Ник услышал их и поднял голову. Поморгал, вглядываясь в стрелки. Минус пятнадцать минут из отведенных сорока.
Он встал и пошел в ванную, сдирая через голову футболку. Там все осталось как было, даже прежняя зубная щетка и тюбик с пастой, но теперь вещи казались чужими. Откручивая краны, Ник шепнул:
– Прости, Мик.
Гориславские обычно останавливались в правом крыле, тогда оно не было заколоченным. А Мик жил в этой комнате. Старший внук, наследник – поближе к деду. Хотя, кажется, самого Мика это не очень радовало. Его не интересовала политика или военная служба, что раздражало Георга Леборовски.
Ник зажмурился, подставляя лицо под тугие струи. Как-то Мик даже сказал, что он, Никита, лучше бы подошел на роль преемника.
Крутанул вентиль, добавляя температуру. Обжигающая вода сбегала по телу. Ник хватал ее губами, глотал, но внутри все равно оставался холод. Он вдруг понял, что «Никита Гориславский» звучит так же непривычно, как раньше «Микаэль Яров», а до того – «Николас Зареченский».
«Да кто же я?»
Наверное, прав был Дёмин, когда крикнул в ответ на этот вопрос: «Какой же ты дурак!»
Ник поднял руку. На покрасневшей от горячей воды коже еще выделялась метка. Но скоро она исчезнет, полнолуние закончилось.
– Он не снял проклятие. – Ник произнес это вслух. Специально, зная, что прозвучит дико, ведь л-рей не отпускает про́клятых. – Он не снял…
Ник бросился к зеркалу, совсем как в тот день, когда привезли из детдома. Мазнул ладонью, стирая конденсат, и встретился глазами со своим отражением.
– Кто я?!
Зеркало качнулось. Ослепил яркий блик от лампы.
…из-за спокойной речной глади выползало солнце. Расплавленным золотом оно растекалось по горизонту, высветляя небо. Было холодно. Ник поежился, переступил. Подошвы кроссовок отпечатались на мокром песке, и в оттиснутом рисунке тут же начала скапливаться влага.
Вода нахлынула на отмель, пытаясь приподнять и утащить плот с лежащей на нем камуфляжной курткой. Ник присел и потрогал дерево. Грубо оструганное, влажное. Вполне материальное.
Он подцепил камуфляж и дернул к себе. Куртка оказалась неожиданно тяжелой. Ник засунул руку в карман. Ну, конечно, «ТР-26». Заряженный. Проверил предохранитель и снова сунул «тэрэшку» в карман. Надел куртку – она пришлась впору. Выпрямился, оглядываясь.
Впереди река уходила за холм, плавно его огибая. Противоположный берег обрывался резко, подточенный течением. Ник посмотрел назад. Редкий лесок: березы, осинки. На опушке деревянный дом с резными наличниками и узорчатым коньком. В окнах белеют занавески. К балясине крыльца прислонен велосипед, а на перилах лежит седло и висит уздечка.
Ник постоял, вслушиваясь – птичий переклик, шелест листвы, шорох воды по песку, – и пошел к дому.
Хозяев, судя по всему, не было: дверь подперта палкой. Ник сел на перила, надеясь, что ждать придется недолго.
Отсюда хорошо просматривался холм, постепенно светлеющий от солнца. В траве виднелась едва заметная тропка. Разветвляясь, она уходила в лес. Ник разглядывал ее, а потому пропустил момент, когда на вершине холма появился всадник.
Соскочил с перил, придерживая карман с пистолетом.
На фоне серо-розового неба получалось различить только силуэт. Кажется, мальчишка.
Ник замер на нижней ступеньке, не убирая руки из кармана.
Всадник приблизился. Теперь солнце освещало его сбоку, и Ник узнал Матвея Дёмина.
Тот, кажется, совсем не удивился. Спешился, зацепил повод за резную «шишечку» крыльца. Глянул Нику в лицо – задиристо и насмешливо.
– Давно не виделись.
Л-рей был в обрезанных до колен джинсах и футболке, очень загорелый. Волосы мокрые, как после купания – словно он приехал из лета.
– Ну? Чего молчишь? Это же ты ко мне приперся, а не я!
Нику пришлось сглотнуть, прежде чем он смог заговорить:
– Кто я? Какое на мне проклятие? Ответь!
Дёмин присвистнул и удивленно сказал:
– Ну ты даешь! Тормоз!
Ник шагнул к нему, но странно хрустнуло под ногами – и все пропало.
…Он сидел на кафельном полу. Продолжала хлестать горячая вода, ванную заволокло паром. Было очень холодно. До гусиной шкуры.
Ник ясно представил за столом своих родителей и дядю Родислава с тетей Мариной. Мика, недовольного тем, что оторвали от книги. Маленького Денека, которому не хотелось сидеть, а хотелось бегать. Услышал голоса, смех, почувствовал запахи утреннего кофе, мокрого от росы сада и тополиных почек.
Теперь он понимал, за что его порой ненавидел Гвоздь. Счастье ли это – помнить?
«Да. Несмотря ни на что». Ник с силой провел ладонью по лицу, словно мог стереть усталость. Нужно продержаться еще несколько часов. Он сможет. Должен.
Георг уже ждал. Александрины в комнате не было, тарелки стояли под запотевшими крышками.
Ник сел на привычное место. Вытянул салфетку из кольца. Накрахмаленная ткань хрустнула в пальцах.
– Приятного аппетита, – сказал Георг.
– Спасибо.
Под крышкой оказалась тарелка с супом. Ник увидел морковные звездочки, цветные ромбики из перцев и едва не рассмеялся. Ну точно как в первый день после детдома!
Есть не хотелось, но он взял ложку.
– Скажите, почему мы с Миком настолько похожи?
Георг внимательно посмотрел на него. Нику удалось выдержать и не отвести глаза.
– Значит, ты вспомнил не все. А поверишь тому, что я расскажу?
– Да. Врать вы не станете. Смысла нет: не помню сейчас, могу вспомнить через полчаса.
– Действительно. А ты молодец, Никита. Мне всегда было жаль, что не ты мой внук. В тебе есть стержень.
«Наверное, я должен чувствовать себя польщенным», – подумал Ник. Уточнил:
– В отличие от Мика, вы хотите сказать?
– Да.
Ник поводил ложкой в бульоне, вылавливая оранжевые звездочки.
– Когда мы бежали к автовокзалу, там, в Фергуслане, Мика ранили в плечо. Но он бежал. Потому что иначе тетя Марина осталась бы с ним, а он не мог этого позволить. И потому что Денька боялся.
Ник помнил шальные от страха глаза Мика, его трясущиеся губы, и как быстро кровь пропитала футболку.
– Родислав все-таки ушел с Павловичем?
– Думаю, да. Он говорил: перевал Карыч.
– А почему остался Артур?
– Мой… отец должен был прикрывать автобусы с беженцами. Его же опознали? Я видел в газете некролог.
Ник сжал черенок ложки; вздулись и проступили вены. Он читал! И не знал, что это – про отца. «От лица Генерального штаба Управления регистрации и контроля… выражает соболезнование семьям и близким погибших… майор Артур Павел Гориславский…»
– Да, его нашли. А Динару и тебя – нет. Все были уверены, что вы сгорели в автобусе.
– Кроме вас.
– Я знал, что ты должен выжить.
Нику вдруг показалось: если бы не исступленная вера Георга – все случилось бы иначе.
– Вы сразу решили назвать меня Миком?
– Да. Это самое оптимальное в такой ситуации. А личные чувства, какими бы они ни были, не должны мешать делу.
– Вы хороший актер. Я верил, что вы мой дед. Верил, что есть… определенные личные чувства.
Он все-таки сказал это, с досадой подумал Ник. Не хотел, а сказал, пусть сумбурно, но Георг-то понял.
– А разве это так уж странно? Невероятно? Никита, посуди: ты действительно заменил мне внука. Даже не так: стал моим внуком, наследником рода Леборовски. Ты заставил себя уважать, мальчик. И я горжусь тобой. Это правда.
Ник отвел взгляд. Он верит? Или просто хочет поверить?
– Так почему нас с Миком можно перепутать на детских фото?
– Одна кровь. Марина и Динара – двоюродные сестры по материнской линии, вы оба пошли в общего прадеда. Да и отцы у вас сходного типажа, их часто принимали за братьев.
– А где другие мои родственники?
– Артур упоминал только, что семья его на Севере и они не виделись со времен его школьной юности. А Дина осиротела в семнадцать лет. Какое-то время она жила у нас, Кристи приняла ее как дочь. Собственно, здесь девочки и познакомились с Родиславом и Артуром.
– Мы ездили к вам, я помню. А потом перестали. Почему?
– Я считал, что Родислав поступил неправильно, когда ушел из проекта. Марина приняла сторону мужа, а Динара чувствовала себя неловко в этом доме без сестры и Кристи. Артур, кстати, заглядывал, когда случались командировки.
– Но мы же поехали на Белхе. Получается, наши отцы продолжали дружить.
– Насколько мне известно, Артур не оставлял надежды уговорить Родислава вернуться. С тем и отправился в Арефские земли. Псы должны были вот-вот найти нового л-рея, решающий этап, много интересной работы.
Да, действительно, мужчины часто уединялись. Как-то Ник проснулся среди ночи, вышел в коридор и увидел, что они все еще сидят на веранде. На столе вперемешку стояли стаканы с недопитым чаем и рюмки, лежали какие-то бумаги, карта. Ник услышал, как дядя Родислав сказал сердито: «А может, это – тест на милосердие?» Удивило, что офицеры спорят ночью о таких вещах. А потом отец заметил: «Никита? Ты чего не спишь?» Дядя Родислав тоже посмотрел на него. Так странно посмотрел, что Ник перемялся с ноги на ногу. Качнулась длинная тень, скрипнули половицы. «А что есть милосердие, Родька? – спросил отец. – Ответь мне! Может, хоть тогда пойму почему…» Он не договорил. «Иди спать, Никита, – сказал дядя Родислав. – Если душно, открой окно в коридоре, протянет». Ник шагнул назад, в темноту. На веранде молчали, потом кто-то выругался. Кто – непонятно, таким сдавленным был голос.
– Мой отец, – сказал Ник, – он с вами соглашался. Я имею в виду необходимость убить л-рея.
Георг кивнул.
– Да, действительно. Но этого ты помнить не можешь.
– Папа учил меня стрелять. А я, дурачок, радовался. Как же: настоящее боевое оружие, мечта любого пацана. Мне нравилось, что отец мною гордится. А получается, он меня просто готовил.
– Он любил тебя. И у него не было другого выхода, – сказал Георг. – Ты только представь: сын, наследник – и попадает в группу риска. С очень высокой долей вероятности. Артур даже мысли не допускал, что ты можешь оказаться л-реем. А если не л-рей, то кто?
– Тот, кто его убьет.
– Правильно. Вот Артур и доказывал сам себе, что возможен только такой вариант.
– Да? А папа знал про ту проверку, с машиной? Когда меня должны были сбить во дворе.
Георг молчал.
– Не надо говорить, что я выдумываю. Вы сами подписали приказ. Чтобы узнать, насколько я… выживаемый. Отец был в курсе?
– Нет, – качнул головой Леборовски.
Как же Нику хотелось ему поверить!
– Но он догадывался. Такие проверки производились для всех, кому по первичным признакам насчитали более семидесяти процентов.
– Кто-нибудь погиб?
– Один. И еще один калека.
Георг убрал тарелку с остатками супа и придвинул другую.
– Скажи, пожалуйста, откуда тебе известно о приказе? Я вижу, ты не блефовал.
Ник тоже поменял тарелки.
– Странно, что вы не догадались. Алейстернов оставил на вокзале две закладки. Вы нашли ту, что на день рождения Мика. А вторая была – на мой собственный. Честно говоря, не думал, что она долежит.
Он запнулся. Только сейчас дошло: после смерти майора кто-то должен был оплачивать ячейку. Так глупо подставил! Нет, ему никогда не обыграть Леборовски.
– Вы же видели: там была фотокопия приказа с вашей подписью.
Ник не стал добавлять: «Вы соврали мне». Зачем? И так оба это знают: Алейстернов не собирался форсировать события, наоборот, он был против убийства л-рея.
– Где сейчас эти документы?
– На том же месте, в камере хранения. Куда бы я их дел?
– Извини, я сейчас.
– Да, конечно, позвоните.
Георг вернулся минут через десять, с собой он принес тонкую папку. Все это время Ник просидел, машинально разрезая отбивную на маленькие кусочки. Тест на милосердие – не об л-рее ли говорил дядя Родислав?
– Что мне нравится в тебе, Никита, – сказал Георг, снова присаживаясь к столу, – ты редко позволяешь себе необдуманные поступки. Ты не идешь на поводу у эмоций. Мик на твоем месте закатил бы истерику, обвинил меня и ушел, хлопнув дверью.
Да, наверное, на Мика это похоже.
– Во-первых, я ничего не добьюсь, если хлопну дверью. А во-вторых, я вас понимаю. Это не означает, что я с вами согласен. Но я понимаю, почему вы это делаете и зачем.
– Спасибо. Ты не разочаровал меня.
– Пожалуйста. Маленький вопрос: лекарство Бориса мне бы, конечно, не помогло?
– Конечно.
– Я так и подумал. Я бросил принимать таблетки еще раньше.
– Ты умный мальчик, Никита. Да и отец воспитывал тебя правильно. Жаль, что в каком-то смысле это обернулось проблемами.
– Столько комплиментов. А вы не боялись, что я все-таки вспомню? Не сейчас, так потом. У вас же долгосрочные планы.
– Ну что ты! Это было предусмотрено: ты бы, естественно, вспомнил. Не все, но достаточно для того, чтобы успокоиться и принять ситуацию как есть. Еще несколько обследований, медикаментозный курс. Сеансы гипноза, после которых не осталось бы и тени сомнений, что ты – Микаэль Яров.
Ник убрал руки под стол, пальцы у него подрагивали.
– Но приезд Дёмина я в своих расчетах не учел, что правда, то правда. Кстати, он не сказал, какое снял проклятие?
Георг спросил это вскользь, небрежно. Слишком небрежно, чтобы Ник поверил.
– Нет, не сказал.
«Какая-то дурацкая игра: он сделал так, чтобы я понял, и он понимает, что я понял…»
– Я прикажу подать кофе.
Пока Александрина была в столовой, Георг молчал. Наконец женщина вышла.
– Итак, раз уж истерики и обвинений не будет, скажи, что ты собираешься делать дальше?
Ник посмотрел удивленно.
– Да, конечно, – кивнул Георг, – я не должен был спрашивать, нужно было дождаться, когда ты начнешь нервничать и заговоришь об этом сам. Получил бы тем самым преимущество и так далее, и так далее. Но давай не будем тратить время на глупые игры.
«Я не могу, – подумал Ник. – Я не справлюсь».
– А что собираетесь делать вы? Спектакль не удался. Я вам теперь не доверяю, вы мне тоже. Вы не сможете ждать два с половиной года, до совершеннолетия Дёмина. Вы будете опасаться, как бы я чего не выкинул. Все планы… – Ник замолчал, сосредоточенно глядя в чашку с кофе. Потом поднял глаза: – У вас и на этот случай есть план, верно? Если я вдруг сорвусь с поводка.
– Конечно же есть, – легко согласился Георг. – Другое дело, мне не хотелось бы к нему прибегать.
Он подтолкнул к Нику папку.
– Здесь полный набор документов, согласно которым тебя необходимо поместить на лечение в психиатрический стационар закрытого типа.
У Ника заложило уши. Несколько секунд он не слышал, что говорил Георг.
– …можешь рассказывать все: и что твоя фамилия Гориславский, и что тебя готовили убить л-рея. Навязчивая идея, случается. Именно от этого и будут лечить.
Ник поставил локти на стол и закрыл лицо руками. Вот и все.
Ему казалось: он падает в темноту, и не за что зацепиться. Нет, падает мир, трескается, превращается в угольную крошку, которая не дает дышать.
«Я не хочу! Пожалуйста!»
Прижал ладони плотнее. Чтобы хоть алые круги под веками, пусть такой – но свет! Темно. Пусто. Страшно. И когда Ник был готов закричать, вдруг блеснула вода. Мелкая рябь на речной глади.
– Ты прав, я не могу рисковать, и все решится раньше, – говорил Георг. – После же ты свободен. Хочешь жить под своей фамилией? Пожалуйста. Выбирай любой столичный университет, документы я подготовлю. Хотя, конечно, мне бы хотелось, чтобы ты остался в этом доме. Был моим внуком. Наследником моего дела и дела твоего отца. Артур бы тобою гордился.
Медленно перекатывались волны, пахло мокрым деревом и оружейной смазкой. Ник боялся отнять ладони от лица.
– Следствие, конечно, будет. Но я даю слово, тебя оно не затронет. Все предусмотрено. Сделай то, что должно. А иначе у меня не останется выхода, Никита.
В голосе Георга слышалось искреннее сожаление.
Ник опустил руки.
– Сегодня, – сказал он.
– То есть?
– Вы же сами говорили, лучше всего, когда л-рей уезжает из города. Значит, сегодня вечером.
– Ты… в несколько взвинченном состоянии.
– Да. Но я не знаю, что будет со мной завтра. И вы не знаете. А я… – Ник с трудом проталкивал слова через горло, – не могу в больницу. Давайте решим все сегодня.
Он встал, уцепившись за край стола. Знобило, и Ник понимал, что Георг это видит. Пусть!
– Вы же успеете все подготовить? Я пока поднимусь к себе.
– Никита, ты уверен?
Ник мотнул головой.
– Но вы… тоже не уверены. Вы боитесь. Вдруг я на самом деле сойду с ума. Или что-нибудь придумаю. Сегодня, Георг. Так будет лучше для всех.
– Хорошо.
Ник шел через пустой дом, и ему чудились голоса: мамы, отца, Мика, Деньки. Очень хотелось быть с ними.
