Глава 18
В сумерках моросил дождь, но к полуночи затих. Изредка коротко шумела вода в трубах. Кто-то ходил по коридору. Охранник? Врач? Предупредили, что он будет дежурить. Беспокоятся. Ник даже ужин выплеснул, опасаясь, что подлили успокоительного.
Сейчас он жалел об этом.
Нужно уснуть. Завтра предстоит тяжелая ночь. Либо он встретится с л-реем, либо попусту прождет до рассвета.
Представилось, как будет лежать вот так же, а темнота за окном начнет рассеиваться. Сначала медленно, почти незаметно глазу, позволяя думать, что это только кажется. А потом проступит стена соседнего корпуса, перечеркнет ее трещина – и утро уже нельзя будет отменить. Полнолуние закончится.
Ник соскочил с кровати, ушел в закуток к раковине и напился ледяной воды.
Не думать об этом. Все, что он мог сделать, – сделал. Ну, разве что осталось повеситься, на радость л-рею, то-то ему меньше заботы!
Снова лег. Скрипнули пружины кровати. Ник подумал, что у него сейчас такие же нервы: проржавевшие, заходящиеся стоном от малейшего напряжения.
Кран он закрутил неплотно. Слышно было, как срываются капли. Начал считать их, стараясь дышать размеренно.
Кап! И тишина до следующего удара воды о жестяную раковину. Кап! Едва заметное потрескивание, высыхает сырое дерево после дождя. Кап! В горле у крана всхлипнуло… Кап!..
Снилось, что идет через лес. Весна: по иссеченному пулями березовому стволу бежит сок. В камуфляжной куртке жарко. Солнце только встает, но воздух уже прогрелся. Исчезают последние капли росы на разлапистой паутине. За спиной – тяжелая, страшная ночь. От нее остались высохшая грязь на камуфляже и кровь на ноже. А вот обойма целехонькая, удалось уйти тихо. Ему удалось.
Теперь нужно торопиться, сведения ждут. Но Нику не хочется возвращаться. Туда, к своим, – не хочется.
Снова будет допрашивать особист: как все произошло, где ты находился в этот момент и почему – в который раз! – вернулся один?
Почему… будто сам не задавался этим вопросом. И когда полегла группа, напоровшись на мины, а он один выжил, чудом. И когда разнесло избу на окраине деревни – именно ту, где спали его товарищи, а он выскочил в огород за минуту до артобстрела. Когда начали шептаться за спиной. Отказывались ходить с ним на ту сторону. Тем более когда увидел лейтенанта с эмблемой Четвертого отдела на петлицах.
«Я – про́клятый».
Ник остановился, поднял голову. Ярко-голубое весеннее небо, под таким не воевать, жить нужно, влюбляться.
Влюбляться? Но как, если Таня – ведьма и хотела его убить?
Как жить, если его должны расстрелять по приказу Георга Леборовски?
В небе возник силуэт самолета, крохотного, будто игрушечного. От него отделилась темная капля и пошла вниз, стремительно вырастая в размерах.
Земля качнулась под ногами. Ник оглох и в полной тишине увидел, как разлетаются в щепу березы, вспыхивает пламя. От жара лопалась кора на деревьях. Огонь поднимался, окружал со всех сторон, а Ник – удачник! – продолжал жить. Шагнул навстречу тугому раскаленному воздуху. Стянуло кожу на лице, раскалились заклепки на камуфляже. Протяни руку – коснешься обугленного ствола, черного, с алыми венами.
Послышались крики. Отчаянные. Жуткие. Ник обернулся. Пламя охватило железную коробку автобуса, сдирало краску и лезло в разбитые окна.
В автобусе умирали люди. Сгорали заживо. И Ник точно знал, кто там. Он узнал голоса – мамы, Денека и других…
…Было трудно дышать. Ник свесился с кровати, пытаясь прокашляться. Бежали слезы, затекали в нос и жгли губы. Железная планка вдавилась в грудь. Вцепился в спинку и сполз пониже. Темная комната кружилась перед глазами. Хотелось выть, по-дурному, закатив глаза и оскалив зубы. Он бы и завыл, но тогда непременно прибегут санитары.
Пришлось заткнуть рот кулаком. Невырвавшийся крик ломал тело, заставляя корчиться. Оглушительно скрипели пружины.
Он вспомнил. Не все, но самое главное. Тех, кто сгорел в автобусе на привокзальной площади в Фергуслане.
Снова была звездная ночь, всадники и пахнущий рекой ветер. Но на этот раз у подножия холма горел костер. Матвей спешился и пошел туда, ведя коня в поводу. Густая трава доходила до колен, замедляя шаг. Тронул метелку ковыля – она щекотнула ладонь, отзываясь на ласку, точно кошка скользнула теплой спиной.
Земля становилась тверже и ровнее, показались желтоватые полосы глины. Метались тени – костер горел неровно, похрустывая ветками. По обе стороны пламени стояли двое. Один светловолосый, с хохолком на затылке; ворот рубашки у него распахнулся, и поблескивала серебряная цепочка с образком. Другой, несмотря на жар от костра, был в наглухо застегнутом камзоле. Мрачный, со строго сведенными бровями. Темные пряди падали на лицо, закрывая глаза.
– Здравствуй, Иволга, – сказал темноволосый. Голос его был как натянутая тетива.
Светловолосый рассеянно кивнул. Казалось, пламя заворожило его: смотрел не отрываясь. Только губы дрогнули, когда треснула ветка и метнулись в темноту искры.
– Я просил, чтобы тебе не было больно. – Слова давались темноволосому с трудом. – Клянусь, это правда. Слышишь?!
Иволга поднял голову и глянул сквозь колеблющийся от жара воздух.
– Я верю. Но они испугались. В бочке-то – вернее.
Лицо темноволосого исказилось. Несколько мгновений он стоял, стискивая кулаки, потом сбросил камзол и закатал рукав.
Матвей поморщился, глядя на его запястье. С сочувствием, но без жалости.
Л-рей вытянул руку – пламя ударило в ладонь.
– Зачем? – удивился Иволга и тоже потянулся через костер. Оттолкнул л-рея: – Не надо.
Темноволосый сел на землю и уронил голову в колени. Плечи его вздрагивали.
Иволга растерянно провел ладонью по затылку, приминая хохолок. Оглянулся на Матвея. Тот неловко отступил в темноту. Сейчас, здесь, он был лишним.
Ногу в стремя, опуститься в седло. Привычное движение, точно делал это каждый день, и конь привычно послушен хозяину. Закрутилась навстречу земля.
Поднявшись на холм, Матвей все-таки посмотрел вниз. У костра плечом к плечу сидели двое, но отсюда не разобрать – молчат или разговаривают.
Теплый ветер с реки принес запахи: ухи и дыма. На песчаной косе горел еще один костер, побольше. Выше по течению, на лугу, паслись стреноженные кони. Поехать туда? Матвей знал, что его примут в компанию. Донеслись звуки: смех, возмущенный крик. Кажется, кого-то уронили в воду – шумно плюхнуло.
Матвей повернул коня и направил его вниз, на другую сторону холма.
В доме светилось окно.
«У меня получится», – думал Матвей. Он смотрел, не отводя глаз, на желтое пятно, перечеркнутое переплетом. «Я смогу».
Очень хотелось сжать колени и послать коня в галоп.
Шаг, еще. Зашуршала, осыпаясь, земля…
…В открытом окне полоскало ветром штору. Сквозь нее смутно виднелся подсвеченный силуэт собора. Огромная круглая луна застыла над куполом. Как всегда при взгляде на нее, замутило.
Матвей встал и подошел к окну. Между ним и луной оставалась штора – отвел ее. Желтый мутный шар, изъеденный кратерами, висел прямо перед ним. Матвей смотрел, сколько мог, а потом сдался. Уперся руками в подоконник и опустил голову. Раскачивалась перед глазами мостовая.
А если просто отпустить руки, и туда, вниз? Сквозь теплый воздух на влажные от дождя камни. Несколько мгновений, и не нужно будет ничего решать. Чувствовать. Знать. Помнить. Ждать. Всего лишь шагнуть…
«Дурак!» – обругал себя Матвей, отшатываясь. Четвертый этаж, максимум он сломает позвоночник, и дальше будут возить в санитарной карете.
Он развернулся спиной к луне и сел на подоконник. Потер запястья. Лишенные напульсника и часов, они казались голыми.
А этот, Яров, хорошо держится, подумал Матвей с досадой. Жаль, что не встал на колени.
– Опять не спишь.
Подошел Юджин – взъерошенный, в трусах и майке на костлявом теле.
– Что с тобой, Вейка?
– А то не знаешь! – Он мотнул головой, показывая на луну.
– Ну, не хочешь, не говори.
Юджин машинально похлопал по боку, но кармана на майке не было.
– Будь добр, я папиросы в комнате оставил.
– Нашел мальчика на побегушках, – проворчал Матвей, слезая с подоконника. – Дымишь и дымишь, как паровоз. Вот загнешься в дороге, что я с тобой делать буду?
Он принес папиросы и пепельницу, потом, чертыхнувшись, сходил за зажигалкой. Юджин прикурил, задумчиво посматривая на собор.
– А в войну его обложили мешками и затянули маскировочной сетью. Купола покрасили. Цвет такой противный, серо-зеленый. Маме моей он уж больно не нравился. Говорила, на сердце от него тяжело. А как на отца похоронка пришла… – Юджин поморщился, потер грудь под майкой.
– Ты лучше скажи, как твое сердце, – мрачно попросил Матвей.
– Так же, как у всех стариков! – Юджин затушил папиросу. – Вейка, а все-таки что с этим Яровым?
Матвей закрыл глаза и прислонился виском к откосу. Под веками жгло. Не заплакать бы.
– Вот не хотел я сюда, – сказал он, и эхом откликнулось в памяти: «Тебе еще рано ехать в Сент-Невей, но потом будет поздно…» – Не спрашивай, Юджин. Я все равно не скажу.
Слышал шаги в коридоре, и кто-то орал, чтобы выбрали его. В какое-то мгновение Нику показалось – это кричит он сам. Закусил губу и очнулся, только увидев, как на футболку капнула кровь. Он заставил себя встать, переодеться и умыться.
Снова сел на кровать, сгорбившись и сжав руки между колен. Прошлая жизнь возвращалась редкими вспышками: кадрами, голосами, запахами, звуками, и не всегда удавалось связать их между собой. Точно складывал мозаику – один кусочек, другой. Но их было слишком мало, и цельная картинка не получалась.
Куда-то девалось несколько часов. Вроде только что смотрел на стрелки, и была половина четвертого, а вот уже циферблат не разглядеть в сумерках. Ник щелкнул выключателем – свет ударил по глазам.
Когда он в следующий раз посмотрел на часы, ночь перевалила за середину.
А потом за ним пришли.
Долго вели узкими коридорами, в которых не было окон. Ничего не было, только бетонные стены, бетонный потолок и такой же пол. Тень сжалась в комочек и забилась под ноги, приходилось на нее наступать.
Открылась дверь, и тень порскнула за спину. Ник оказался в маленькой комнатке. Там за столом сидел мужчина в докторском халате. В хромированном лотке под светом настольной лампы поблескивала ампула. Рядом лежал шприц.
– Садитесь.
Ник отшатнулся, но конвоир взял его за плечи и силой заставил опуститься на стул.
Мужчина взял ампулу, постучал по ней ногтем и отломил кончик.
– Левую руку, пожалуйста.
Лица Ник не видел, оно оставалось в тени, слышал только голос.
Тонкая игла нырнула внутрь ампулы. Всосала бесцветную жидкость.
– Не надо, – сказал Ник. – Пожалуйста.
Просить было глупо. Он понимал это.
Конвоир перехватил его руку и развернул так, чтобы доктору было удобнее. Влажная от спирта ватка коснулась кожи.
– Стойте! Этого мальчика без препарата.
Знакомый глуховатый голос. Ник оглянулся. На фоне дверного проема вырисовывалась угловатая фигура Юджина Мирского.
– Но инструкция… – удивился врач.
– Правила устанавливает л-рей. Он сказал, что не надо.
Почему? Передумал?!
Врач сердито кинул ампулу в металлический контейнер. Звякнуло, там уже лежали пустые.
– Черт знает что! Вы мне хоть бумагу напишите, я же препарат вскрыл.
– Хорошо. Провожу мальчика и вернусь.
Мирский потянул Ника за локоть.
В коридоре после душной комнатушки показалось холодно. Ник аккуратно высвободил руку, не хотелось, чтобы Мирский заметил гусиную шкуру.
Через несколько шагов они оказались перед железной дверью в резиновой окантовке. Дверь открылась, пропуская. Мягко чавкнуло за спиной, гася звуки.
Первое, что увидел Ник, – лавку. Настоящую, деревенскую, срубленную из дерева. Поперек лавки лежали пеньковые веревки. Рядом стоял стул на металлических ножках.
Пол был влажным. Пахло кислым, похожим на рвоту.
– Эй, я тут.
Ник повернулся. В дальнем конце узкой комнаты сидел в кресле л-рей. Поджал ноги, закутался в казенное одеяло с печатью, только голова торчала.
– Юджин, можешь идти, – приказал Дёмин. Говорил он очень тихо.
– Ты уверен? – спросил Мирский.
– Вполне. Уходи. Я тебя позову.
Снова чавкнула дверь.
Л-рей шевельнулся, и Ник разглядел, что Дёмин придерживает на коленях кружку, обернув ее уголком одеяла.
– Чего стоишь? Бери стул, топай сюда.
Железные ножки неприятно проскрежетали по бетонному полу. Ник подтащил стул, развернул его и сел, сложив руки на спинке.
Яркие лампы заливали светом комнату, и было хорошо видно, какое бледное, с прозеленью лицо у Дёмина. Губы распухли, на них темнели ссадины, свежие, с запекшейся кровью. Длинные пряди волос слиплись, на лбу поблескивали капельки пота.
Что это с ним?
Л-рей потянул к губам кружку. Лицо его исказилось, когда начал прихлебывать мелкими глотками.
– Тьфу, гадость. Поставь эту дрянь куда-нибудь.
Ник взял кружку и опустил на пол. Стук – металла о бетон – царапнул по напряженным нервам.
Дёмина знобило. Он натянул одеяло повыше и спросил:
– Когда пришли Псы, тебе было холодно?
– Да.
– Чепуха! Холодно – это как мне сейчас. Понял?
Ник послушно кивнул.
Дёмин откинул голову на спинку кресла. Кажется, ему трудно было сидеть прямо. Проступила на виске – очень ярко – голубая вена.
– Ты умеешь ездить верхом? – неожиданно спросил л-рей.
– Нет, – ответил Ник, хотя ему очень хотелось сказать правду: еще не вспомнил.
Дёмин снова замолчал. Смотрел пристально и часто трогал языком ссадину на губе. Тишина тяготила Ника.
– Странно, – наконец заговорил л-рей. – Сейчас ты совсем не боишься.
– А нужно? Снова будешь заставлять на коленях тебя просить?
Здесь, в бетонной комнате без окон, за глухой дверью, это прозвучало иначе, нежели на теплоходе. Дёмин поморщился, да и Ник почувствовал себя глупо.
А может, дело было не в комнате вовсе, а в том, что л-рей смотрел без ненависти. Словно слишком устал даже для этого.
Дёмин первым отвел взгляд. Кивнул на лавку:
– Забавно. Чего только не выдумывали, кресла всякие эргономичные. Ремни специальные. Крепежи. Фигню какую-то вроде саркофага. Я им туда наблевал. Деревянная лавка и пеньковая веревка – легче работать.
– Это – для… меченых? – не понял Ник. Он хотел сказать: «для меня», но удержался. Еще неизвестно.
Л-рей усмехнулся.
– Нет.
Выпрямился, выпутываясь из одеяла, и положил руки на колени.
– А еще обязательно нужно, чтобы веревка на голое тело.
Запястья – черно-синие с багровым. Кожа содрана, и запеклась кровь.
– Скажи Юджину, что можно, – приказал Дёмин. – Ну? Ты не понял?
Ник вскочил, задев кружку. Выплеснулся на пол коричневый отвар.
– Не суетись! И стул на место поставь.
Глаза Дёмина казались ненормально-пустыми на бледном лице. Как у Псов.
«Мне страшно повернуться к нему спиной», – понял Ник. Подхватил стул и пошел к лавке, старательно сдерживая шаг. Стукнули об пол ножки.
Мирский ждал сразу за дверью.
– Он сказал, что можно, – тихо произнес Ник.
– У вас все в порядке? – так же шепотом спросил Мирский.
Ник едва не рассмеялся.
– А «в порядке» – это как?
– Действительно… Хорошо, я сейчас.
Ник остался стоять на пороге, глядя вслед старику.
– Иди сюда! – позвал Дёмин.
Пришлось вернуться.
Л-рей сбросил одеяло и сидел, навалившись на подлокотник.
– Помоги встать.
Ник протянул руку. Дёмин вцепился – пальцы у него были жесткие и горячие. Неожиданно сильные. Вместо того чтобы опереться, он притянул Ника к себе.
– Тебя бы хоть раз в этот лес! – прошипел с ненавистью.
Ник дернулся, пытаясь вырваться. Дёмин не выпускал. Перехватил запястье правой рукой. Под его пальцами зачесалась метка.
– Что, больно?
Кожа зудела все сильнее, Ник втянул воздух сквозь зубы.
Л-рей вдруг оттолкнул его:
– Три шага назад! Быстро!
Ник ударился лопатками в стену. Запястье горело, и метка вместо белой стала алой. Хотелось скрести ее ногтями, до крови, еле сдержался.
Дёмин поднялся и пошел, шаркая, к лавке. Ник прижался к бетону, когда л-рей проходил мимо.
Открылась дверь, и на пороге появился Мирский. Старик придерживал за локоть парня с осоловелыми глазами. Ник узнал – тот, с цветной наколкой. Сейчас можно было рассмотреть рисунок: волк в кольце пламени.
Мирский усадил парня на стул, сказал:
– Не волнуйся, Витя, все хорошо.
Парень улыбнулся ему. Очень знакомо, точь-в-точь как белобрысый Янек. Ника передернуло: вот какой препарат ему хотели вколоть!
Дёмин, сидя на лавке, протянул руку и положил пальцы на запястье меченого. Парень вздрогнул, коротко простонав.
– Все хорошо, – повторил Мирский. – Теперь все будет хорошо.
– Считал, – сказал Дёмин и лег навзничь.
Ник непонимающе смотрел, как старик приматывает к лавке ноги л-рея.
Мирский затянул узел и поинтересовался заботливо:
– Нормально?
Дёмин шевельнулся, проверяя.
– Да.
Придерживаясь за спину, Мирский разогнулся.
– Не кряхти, – насмешливо сказал Дёмин и закинул руки за голову.
Веревка вкруговую обернула запястья поверх ссадин. Старик пропустил конец под лавкой, затем подсунул под петлю на руках л-рея и потянул.
– Туже! – командовал Дёмин.
– Не кричи, – отозвался Мирский. – Я тебе, чай, не мальчик. Все, готово.
Старик отступил, достал из кармана платок и вытер руки. «Кровь, – сообразил Ник. – Испачкался».
Л-рей дернулся, но смог лишь крутануть головой.
– Нормально. Иди.
Мирский посмотрел на Ника.
– А все-таки?..
– Иди! – оборвал л-рей. Закрыл глаза. – Не сбивай меня.
Старик вышел, на пороге еще раз оглянувшись на Ника. Кивнул ему ободряюще, а лицо у самого было встревоженное.
Дверь закрылась, и стало очень тихо.
Меченый сидел, перекосившись на бок. Улыбался. Волк на его плече скалил зубы, и вспомнилось: «К черту день, наше время пришло. Мы – хозяева ночи! Наши когти остры, наши зубы тверды…»
Дёмин не шевелился. Даже непонятно было, дышит или нет.
Ник осторожно растер запястье. Зудела метка. В голове навязчиво играло: «Мы – хозяева ваших душ! Ночь – время пророчеств!»
Л-рей дернулся. Ник от неожиданности качнулся назад и ударился локтем об стену.
Дёмин пытался прогнуться в спине, но веревки не пускали. Затылок уперся в лавку. Сбилась футболка, открыв напряженный живот. Хрип из горла…
Ник перевел дыхание. Вот об этом в досье он не читал! А ведь Георг должен знать, как снимаются проклятия.
Л-рей закричал, бросил голову со щеки на щеку. Он рвался из веревок, но они лишь туже впивались в запястья. Затылок колотился о доски.
Помочь!.. Ник оттолкнулся от стены – и замер. Если бы было можно, Мирский бы остался.
А еще просто-напросто страшно подойти к л-рею.
Веки у Дёмина мелко подрагивали, открывая полоску налившихся кровью белков. Л-рей бился на лавке, точно его пытали. Веревки вгрызались в свежие раны.
«Хватит!» – Ник зажал уши. Он сдавливал голову, но все равно слышал, как кричит Дёмин: отчаянно, срывая голос.
А потом вдруг замолчал.
Ник постоял, вглядываясь. Л-рей не шевелился, глаза его оставались закрытыми. На губах выступила кровь. Веревки на запястьях тоже были в крови.
На цыпочках, затаив дыхание, Ник подошел ближе.
Дёмин поднял веки. Пустые, мертвые глаза медленно наполнялись болью. Шевельнулись губы.
– Что? – не понял Ник.
– Юд… жин, – в два вздоха выговорил л-рей.
– Сейчас!
Ник бросился к двери, но она открылась раньше. Вошел старик, быстро глянул с порога и побежал к лавке. В одной руке у него была фляжка, в другой – платок.
– Матвей, отдохнешь?
– Нет. – Л-рей смотрел в потолок. Когда он говорил, горло странно дергалось. – Следующего. Быстрее.
Старик смочил платок и осторожно обтер Дёмину лицо. Поднес к его губам фляжку. Л-рей жадно глотнул и закашлялся. Вода потекла из уголка губ. Она была розовой.
– Веди, – отдышавшись, приказал Дёмин.
Старик сразу же поднялся.
Татуированный парень все это время просидел на стуле, дебильно улыбаясь. Вряд ли он понимал, что происходит. Мирский подхватил меченого под локоть и потащил к двери. Парень шел за ним послушно, как кутенок, неуверенно переставлял ноги. На пороге его занесло, едва не врубился в косяк.
Дверь за ними закрылась.
Дёмин лежал неподвижно, и только живот под сбившейся футболкой выдавал, что л-рею больно – мышцы то и дело подергивались.
Почему в досье этого не было? Георг посчитал такую информацию излишней?
– Физиология. Должен спасать. Помнишь? – все так же глядя в потолок, спросил л-рей.
– Да, – сказал Ник.
Конечно, он помнил.
– Если не делать – тоска. Повеситься хочется. По-настоящему. У меня один раз было.
– Почему? – спросил Ник. Поправился: – Зачем?
Получилось глупо, но л-рей понял.
– Юджин сказал: подростковый бунт. – Дёмин посмотрел на Ника. – У всех так.
Из прокушенной губы у него сочилась кровь.
Дверь открылась. На этот раз Мирский привел скандальную девицу. Сейчас она тихонько хихикала. По подбородку тянулась нитка слюны.
Ник отступил к стене, пропуская их. Нет, только не в клинику! Он в панике посмотрел на л-рея и встретил насмешливый взгляд Дёмина.
«Да, я боюсь, – подумал Ник. – Ты прав. Я – трус!»
Л-рей скривил губы, точно прочел его мысли. Сказал повелительно:
– Юджин!
Старик взял девицу за запястье – та кокетливо повела плечиками – и вложил ее руку в связанные руки Дёмина. Метка пришлась ему под пальцы. Взгляд у л-рея стал напряженным, точно перед боем, когда уже чувствуется дрожь в камнях и знаешь, что вот-вот появится первый грузовик.
– Считал, – сказал л-рей и опустил веки.
Юджин осторожно пересадил девицу удобнее. Стер платком с ее руки кровь.
– Матвей, я ушел.
У двери старик снова оглянулся на Ника.
…Дёмин кричал так, что казалось – сейчас у него лопнет горло. Рвался из веревок, туго притянутый к лавке. Ник сидел на корточках, запустив пальцы в волосы, и сжимал голову.
Теперь он понял, почему умирают л-реи. Почему они сходят с ума.
Крик заполнял комнату, бился о потолок и стены, отражался и падал на пол. Ему было тесно. Почему тут нет окон?
«Хватит!» – Ник зажмурился до огненных кругов и тут же распахнул глаза. Смотри! Ты мог быть на его месте.
На лавке – кровь. Веревки набухли и стали темно-красными.
«Когда это закончится?! Ну невозможно же! Хватит!» – повторял Ник. Его самого уже трясло.
Наконец Дёмин замолчал.
Раньше, чем Ник поднялся, распахнулась дверь. Мирский бросился к л-рею, провел ладонью по лицу:
– Тише, уже все. Т-ш-ш-ш. Мальчик мой, успокойся. Я сейчас сниму веревки, да?
Дёмин, не открывая глаз, судорожно кивнул.
Мокрые узлы не поддавались, Юджину пришлось теребить их зубами. Ника затошнило – веревка-то в крови.
– Ноги ему освободи! – раздраженно крикнул старик.
Ник брякнулся возле лавки на колени. Ему тоже пришлось грызть пеньку. Почему нет ножа? Или нельзя разрезать? Л-рей будет… еще?
Дёмин сполз с лавки, скорчился, и его вырвало желчью. Желудок, видно, был пустой, но спазмы не прекращались. Они заставляли л-рея сгибаться, почти касаясь лбом пола. Юджин гладил Дёмина по спине. «Да он сам сейчас грохнется», – подумал Ник, заметив, как дрожат у старика руки.
– Отстань! – прохрипел л-рей.
Мирский тотчас отстранился. Дёмин поднял голову и посмотрел на Ника. Растянул в усмешке искусанные губы:
– Ну как, нравится?
«Он сумасшедший!» – подумал Ник. Спросил:
– А такое – может?
– Не знаю. Вдруг.
– Нет. Мне не нравится.
Л-рей то ли засмеялся, то ли закашлялся. Махнул рукой:
– Эту уберите! И… Юджин, карточки. Ему отдашь, – кивнул на Ника, – а сам не возвращайся.
– Хорошо.
Мирский подошел к девице и попросил:
– Микаэль, помогите мне, пожалуйста.
Вдвоем отвели ее к двери. Меченую приняли охранники и деловито утащили.
– Как вы узнали, что можно зайти? – шепотом спросил Ник.
Мирский привалился к стене и вытащил из кармана флакончик с таблетками. Лицо у него было мокрым от пота, отчетливее проступили старческие пигментные пятна.
– Я слишком давно с этими мальчиками. Научился чувствовать.
Пальцы Мирского соскальзывали с плотно насаженной крышки. Ник забрал флакон и открыл сам. Вытряхнул на протянутую ладонь таблетку.
– Две, – попросил Мирский. – Вот такая я развалина, что поделать. Подожди, сейчас принесу карточки. И не говори про это Матвею. – Старик забрал флакон и спрятал в карман. – Не хочу его волновать.
– А если вы сейчас помрете, – грубо сказал Ник, – этим вы его не взволнуете?
Старик улыбнулся.
– Ты хорошо держишься. Но все равно странно. Матвей не пускает никого, даже меня. А тебе разрешил смотреть. Почему?
– Интересный вопрос. Узнаете ответ – скажите.
Мирский ушел. Ник сел возле стены на корточки, запрокинул голову и закрыл глаза. Под веками сухо жгло. Долгая ночь.
Стена под лопатками и затылком качнулась, как тот плот. Ник так и не смог связать его с реальностью. Где он мог плыть, по какой реке? И почему было с собой оружие? Это ведь точно не Арефские земли.
– Микаэль? – Старик прикоснулся к его плечу.
Ник разлепил веки.
– Потерпи, – попросил Юджин. – До рассвета осталось час сорок.
– Все нормально. – Ник встал.
Старик передал ему авторучку и стопку плотных листов. На верхнем была приклеена фотография скандальной девицы.
– И чай, скажешь: обычный, без добавок.
Юджин вытащил из-под мышки термос и тоже всучил Нику.
– Иди. Да, и вот что… Если придется Матвея связывать, ну, для себя, не бойся. Больнее ты ему уже не сделаешь.
Грохнуть бы этот термос об пол, подумалось Нику с неожиданной злостью.
– Дверь за мной закройте, руки заняты.
Л-рей так и сидел у лавки, брезгливо снимая с губ розовую слюну. На футболке – пятна крови, кажется, Дёмин промокнул об нее запястья.
– Вот, – сказал Ник и поставил рядом с ним термос. – Чай обыкновенный. И карточки.
Дёмин окрысился:
– Совсем дурак? Встать помоги! В кресло сяду.
Ник протянул руку.
– Левую! Куда со своей меткой лезешь.
Л-рей тяжело навалился, выматерился шепотом.
– Мышцу потянул. Вот дрянь крученая.
Всего несколько шагов, но, когда добрались, Дёмин уже задыхался.
– Одеяло, – велел он, забираясь с ногами в кресло.
Видно было, что его знобит. Ник укрыл л-рея.
– Чай давай.
Налил в крышку. Дёмин принял ее в обе руки, но все равно расплескал. Поставил на колени, наклонился и начал пить. Зубы стучали о край.
Чувствуя себя полным идиотом, Ник отступил к стене. Прижался к холодному бетону.
– Чего шарахаешься? – спросил Дёмин. Глянул исподлобья; лицо белое, а глаза красные, в сетке лопнувших сосудов.
– Я не шарахаюсь.
– А что тогда?
Ник помолчал, формулируя. Л-рей ждал, трогая языком ссадину на губе.
– Я не понимаю, как мне вести себя. Здесь, сейчас, с тобой.
Дёмин хмыкнул:
– Да уж, проблема.
«Если бы ты знал – какая!» – с тоской подумал Ник. Все намного сложнее, чем просто л-рей и меченый в одной комнате.
– Ты меня боишься? – уточнил Дёмин.
Краски возвращались на его лицо неровно: заалели пятна на скулах, а над верхней губой осталась белая полоса.
– Не совсем так, – честно ответил Ник. – Мне было страшно подойти, когда ты… там… – Он повел подбородком в сторону лавки.
– Че жмешься, как девица у гинеколога? Говори как есть: когда я орал и на дерьмо исходил. Красиво было? Я ж тоже видел со стороны. При мне Рамиль последний раз работал.
Дёмин поднял руку, рассматривая запястье – распухшее, красно-сине-черное.
– Как думаешь, это приемлемая цена? – спросил он.
– Не знаю. Смотря за что. За жизнь? За право остаться человеком? Наверное, да.
– Хорошо рассуждать, когда платишь не ты.
Л-рей, поморщившись, шевельнул пальцами.
– Кстати, твой любимый Раймиров не захотел – человеком. Сказал, что оборотни лучше. Сильнее и честнее.
– Я их видел, – признался Ник, и л-рей посмотрел на него с удивлением. – Здоровые. Один был бурый, клокастый. А двое других холеные такие, черные оба. Я случайно тогда спасся.
– Стаю? – не поверил Дёмин. – Где ты их мог видеть?!
– В Арефе. Я был там, когда начался мятеж.
…Полыхнуло перед глазами – автобус в пламени. Может, они не успели ничего понять? Почувствовать? Или тех секунд все-таки хватило…
«И это я хотел помнить? – подумал Ник. – Вот это – знать до конца?»
– Очень интересно, – протянул л-рей. – Ну, разберусь.
– В смысле?
– Да я же досье на тебя затребовал. Информации об Арефе там не было. Почему?
Ник пожал плечами, даже не пытаясь строить предположения. Так нужно Георгу, вот и вся причина!
– То есть все остальное ты знал? Из какой я семьи, и что мои родители погибли. Ну, когда говорил мне про них на теплоходе.
– Естественно.
Ник оттолкнулся от стены, сходил за стулом и уселся напротив л-рея. Стул снова развернул спинкой вперед, скрестил руки на перекладине.
– Кстати, а чем закончилась та сказочка? Про долг л-рея.
Дёмин хмыкнул.
– Не догадался, значит. Забыл, что про́клятых было семеро? А помнишь, что тогда делали с теми, кому не повезло?
– Убивали. Если могли.
– Вот именно! Если могли. А л-рей нашел оптимальный расклад: избавился от искушения и заодно вывел из игры максимальное количество про́клятых. Ну? Ты же в гимназиях обучался, думай.
Ник потер запястье. Ничего себе сказочка!
– Он сказал, что на Иволге проклятие, которое не перейдет на убийцу. То есть о-рея сожгли.
– Конечно! – улыбнулся Дёмин.
– Так, значит, в этом – долг л-рея?
Махом стерло улыбку, натянулась кожа на скулах.
– Я рассказал сказку, а каждый волен понимать ее по-своему.
– Действительно. А зачем тебя нужно связывать? Покалечишься? Или убежишь посреди процесса?
– Наглеешь, Яров.
– Никоим образом. Просто веду себя адекватно ситуации. Ты же задавал вопросы. Почему нельзя мне?
– Ну, например, потому, что мы не в равном положении. Тут решаю я.
– Тут – да, но кто знает, что случится завтра?
– Оптимист! У тебя может не быть завтра.
– У тебя тоже, – вернул Ник.
– Ну ты и… сволочь, Яров! – с удивлением сказал Дёмин.
Он наклонился к кружке и глотнул чаю. Руки у него все еще дрожали.
– Связывают, потому что так легче работать. Я пытаюсь освободиться – во всех смыслах. Ну и… В общем, получается намного быстрее. А что ты делал в Арефе?
– То же, что и все. Убегал, спасался. Стрелял.
– Даже так? Убил кого-нибудь?
– Естественно, – повторил Ник его словечко. – Я хорошо стреляю. У меня были отличные учителя.
Теперь он знал, кто первым дал ему боевое оружие.
– Ареф тогда часто по телику показывали, – задумчиво сказал Дёмин. – Накануне как раз тетка смотрела. Школа, спортзал – большой такой, окна огромные. На полу парень лежал, мой ровесник. Я подумал, что мертвый, а потом оказалось – живой. С него убитого боевика скинули.
Ник вспомнил: в густом белесом свете стоящий над ним ареф казался огромным. Главное было – не привлечь его внимание. Но глаза резало от известковой пыли, и Ник не мог опустить веки. Не мог отвести взгляд от автоматного дула. Его черная глубина завораживала, точно змея лягушонка. «Не смотри!» – визжал в голове голос. Верилось: своим взглядом может приманить пулю. Веки дрогнули, но Ник не успел. Дуло едва заметно качнулось и… дернулось вверх, выпустив очередь в недосягаемо высокий потолок. Ареф упал, мертвый, и мертвый же автомат ударил в пол рядом с виском.
– Это было так странно, – сказал л-рей. – Я тут, меня волнует исключительно футбол и пожрать, а там, ну, тот пацан, такой же, как я. А будто он меня на тысячу лет старше… Чего смотришь?
Ник мотнул головой. Не рассказывать же об этом! Да и в горле пересохло, как от известковой пыли.
– А назавтра после той передачи пришли Псы. Я потому так хорошо и запомнил. – Л-рей зябко повел плечами. – Где термос? Плесни.
Молчали. Дёмин пил чай. Ник почему-то представлял, как мечется за дверью Мирский. Если старика еще с сердечным приступом не увезли.
Он опустил голову на сплетенные руки. Когда-нибудь кончится эта ночь?
– Спать хочешь? – насмешливо спросил Дёмин. – Железные нервы! Карточки давай.
Л-рей перебрал листы, вытащил один и развернул к Нику. С фотографии смотрел татуированный парень.
– Кто это?
– Оборотень. Мог быть, – подчеркнул голосом Ник.
– А, ну да, ты же по ним специалист. Угадал. Еще полгода – и его потянуло бы на сырое мясо.
Дёмин расписался в карточке и скинул ее на пол.
– А вот эта?
Красотка-блондинка. Ник с трудом узнал в ней испуганную зареванную девицу.
– Откуда мне знать?
– Ведьма, – сказал Дёмин, и Ник вздрогнул.
Карточка полетела вниз.
– Глянь.
Вторая девица, скандалистка.
– Вампир. Уже на грани поймал. Думаю, у родителей голова от такой дочки болела.
Росчерк авторучки.
– Почему ты говоришь мне, но не пишешь в карточке?
– А зачем? – лениво спросил Дёмин. – Не, я могу, конечно, но… Пошли они в задницу!
Еще карточка упала на пол. Ник посмотрел на фотографию, но парня не вспомнил. Не до того ему было, меченых разглядывать. Какая разница, кто такие, важнее – сколько. При мысли об этом защемило под ребрами. Их – восемь. А ночь скоро закончится.
– Этому не повезло.
Карточка улетела направо, по другую сторону от остальных. Ник поднял.
– Куда хватаешь! – возмутился л-рей. – Служебная информация.
Парень на фото был восточных кровей: смуглый, разрез глаз как у Алейстернова.
– Я все равно ничего не понял, – сказал Ник, глядя на цифры в графе «Код синдрома стихийной мутации»: «11.7».
– Правильно, не для тебя писано. Лучше сюда смотри. – Дёмин развернул две карточки. – Вот этот – зеркало, вероятность, что он сможет контролировать свое проклятие, почти нулевая, а отдача будет мощная. А этот – с дурным глазом. В могилу не загонит, но дерьма от него нахлебаются. Одно проклятие я снял. Какое?
Ника больше волновала последняя карточка, что лежала на коленях у Дёмина.
– Ну, давай, напряги мозги.
Какие уж там мозги… Вареные макароны.
– Зеркало.
– Почему?
– Опаснее. Мощная отдача – может убить в ответ на дурацкую шутку.
– Фигня! С зеркалом в клинике обращаться умеют. Будешь вести себя аккуратно, ничего не прилетит. А вот этот, – Дёмин показал карточку с русым улыбчивым пацаном, – сглазит просто так, даже не успев до конца подумать. Но главное – его не рекомендуется убивать.
– Проклятие ляжет на палача.
– Точно! А зеркало запросто пристрелить можно.
Карточка полетела направо.
– Ну, этот свободен.
Роспись – и поле «Код» для русого пацана осталось незаполненным.
– Ты всегда так выбираешь? По такому принципу? – спросил Ник, старательно отводя взгляд от своей фотографии.
– Нет, конечно, – удивился Дёмин. – Это просто один из факторов.
Две карточки лежали по одну сторону, пять – по другую. В пять раз уже Дёмин перевыполнил свой физиологически обоснованный минимум.
– Ну и последний. Яров Микаэль Родислав. И его проклятие.
Наверное, Дёмин еще не успел отдохнуть. Ник заметил, как высыпали у него на лбу капельки пота.
А ночь-то – на исходе…
Заломило висок, и захотелось прижать боль пальцем.
– Ты теперь знаешь. – Дёмин скрестил руки на коленях, Нику были видны оба запястья. – Это очень больно. Не каждое полнолуние, так через раз я срываю голос. Я расплачиваюсь за вас. А теперь посмотри мне в глаза и попроси, чтобы я освободил тебя.
Это было хуже, чем на теплоходе. Ник опустил взгляд на свои пальцы, сжимающие перекладину стула.
– Ну? Меня жалко стало? Не верю. Своя шкура дороже. Совесть не позволяет мучить? Не вариант, сам сказал: цена приемлемая. Тогда чего молчишь? – крикнул Дёмин, и Ник посмотрел ему в лицо.
– Скажи, кто я?
Теперь молчал л-рей.
– Я могу управлять своим проклятием?
Нет ответа.
– У меня началась инициация?
У Дёмина напряглось горло.
– Да, – сказал л-рей, и Ник снова услышал ненависть в его голосе. – Ты уже можешь это сделать.
– Но… Псы же… Кто – я?!
– Если бы ты знал, как мне хочется сказать! – быстро, глотая звуки, проговорил Дёмин. – Какой же ты дурак, Яров! Какой дурак! – крикнул он тоненько. – Дай руку! Живо! Правую!
Пальцы Дёмина легли поверх рисунка на коже. Холодные, трясущиеся.
– Я не могу, – шептал л-рей. – Не могу!
Метка начала нагреваться. Это было неправильно, невозможно – ледяные руки, от которых расходится жар.
– Я же человек… Думаешь, только ты боишься клиники? А умирать? Ты знаешь, как это страшно – умирать? Я не хочу!
Л-рей оттолкнул его руку.
– Почему – я? Хоть кто-нибудь это знает?! – Дёмин обхватил голову и закричал сквозь стиснутые зубы. Ник сам так кричал на блокпосту во время приступов, когда боль казалась настолько огромной, что не помещалась в теле.
Позвать Мирского? А если, – Ник задохнулся от этой мысли, – л-рей сейчас снимает проклятие? Он говорил, что с веревками проще. Он не говорил: без них нельзя. Считал метку и…
Дёмин замолчал и согнулся, вжимаясь лицом в колени.
Ник прикусил изнутри щеку. Похоже, его проклятие осталось – слишком короткой была невидимая пытка.
– Уходи, – произнес Дёмин, не поднимая головы. – Уходи, сволочь!
Ник шагнул к порогу.
– Что сказать Мирскому?
Л-рей не ответил. Даже не шевельнулся.
Ник постоял еще и вышел за дверь.
Вот и все.
Ноги подломились. Ник бы упал, не подхвати его старик.
