Глава 14
Днем наконец-то встретились с Таней. Она, правда, выглядела уставшей: осунулась, под глазами залегли тени. Ник, когда целовал ее, бережно поддерживал затылок ладонью. Таня опускала ресницы и отвечала ему тихо-тихо, но так нежно, что заходилось сердце. Потом шли через парк, держась за руки. Больше молчали, но Нику и этого сегодня было достаточно.
Простились странно: Таня долго смотрела ему в лицо, а потом коснулась виска кончиками пальцев. Шевельнулись губы. Нику показалось: то ли «прощай», то ли «прости». Но Таня громко сказала:
– До свидания! Вон мой автобус, я побежала!
А потом наступил вечер…
Сад за окном казался черно-белым, с вкраплениями алого от заходящего солнца. Тени с острыми краями пересекали тропинки. Кусты шевелились, перебирая ветками. Смотреть на них было неприятно. Ник встал – от резкого движения повело, пришлось ухватиться за подлокотник, – и задернул портьеру. Проскрежетали по гардине кольца. Очень громко, даже заломило зубы.
Ник вернулся в кресло. Прикрыл глаза, но тут же испуганно поднял веки. Почему-то страшно было сидеть вот так, не зная, что происходит вокруг.
Приступы, которые мучали на блокпосту, начинались иначе. Что с ним?
Алая темнота за портьерами шуршала и постукивала. От этих звуков продирало морозом. Чтобы отвлечься, Ник прислушался к происходящему в доме. В столовой ходила Александрина, цокали каблуки. Значит, ужин готов. При мысли о еде затошнило. Ник медленно процедил воздух сквозь зубы. И еще раз: вдох, выдох…
Стукнула входная дверь. Дед приехал. Ник услышал голоса и подумал с досадой, что Георг привел гостей. Пригладил ладонью волосы, сел ровнее. На столе – открытый учебник по истории и шахматная доска. Все нормально.
– Вечер добрый. – Дед заглянул в библиотеку. – Ты, конечно же, тут.
Ник улыбнулся через силу.
В холле продолжали разговаривать. Ник понадеялся, что люди приехали по делу и дед не будет знакомить их с внуком.
– Глаза испортишь. – Георг зажег еще одну лампу. – Как дела в гимназии?
– Как обычно.
Гости, кажется, ссорились. Странно, что Георг не спешил к ним. Наоборот, сел в кресло и ослабил узел галстука.
– Не читал бы в сумерках, а то будешь к старости, как я, мучиться. – Он потер переносицу. – Сегодня прислали интересный материал из Комиссии по защите детей, но так мелко напечатанный! Знаешь, оказывается, в тех интернатах, где ребятишек специально готовили ко встрече с л-реевскими Псами, страх оказаться про́клятым был сильнее во много раз. И, что самое важное, среди выпускников этих заведений на двенадцать процентов больше людей с синдромом стихийной мутации.
– Почему? – спросил Ник, прислушиваясь к происходящему в холле. Там вроде упомянули Дёмина. – Разве это не предопределено заранее?
– Не все, что предопределено, – случается! Ты же не стал л-реем. Так и с другими: бывает, инициация не происходит. Но чем больше подросток, ну, или молодой человек, подвержен стрессам, тем выше вероятность, что его проклятие сработает.
– Точно, – вспомнил Ник. – Алейстернов говорил про Ареф. Волна инициации.
Портьера колыхнулась. От ветра? Или не показалось и действительно стукнула оконная ручка? Ник напряженно вслушался. Что ж эти, в холле, не заткнутся! Металлический щелчок. На звук от шпингалета не похоже. А похоже… взвели курок?
– Мик? – удивленно позвал дед.
– Вы слышите?
– Что?
Скрипнул гравий под ногами. Или нет, под лапами – слишком вкрадчиво, и вот сейчас звякнет железное кольцо… Ник прикусил изнутри щеку. Какое кольцо? Это было там, в доме посреди мокрого леса! И какой курок? Тут не блокпост!
– Ерунда, показалось. – Он поторопился перевести разговор: – А что ваши гости? Вы их пригласили к ужину?
– Какие гости, Мик?
Вот сейчас он отчетливо разобрал, как в холле произнесли: «Это – не убийство! Дёмин…»
Дед смотрел на него с тревогой.
– Ты нормально себя чувствуешь?
– Да.
Громко стукнуло окно. Портьера вздулась парусом – и прыгнула в комнату мосластая тень. Пахнуло мокрой шерстью. Ник вскочил, опрокинув кресло.
Неподвижно висла штора. Окно было закрыто.
– Микаэль! Ты что?
Или ткань все-таки шевелилась?
– Там кто-то есть.
– Где? – Дед шагнул к окну.
– Стойте! – рванулся Ник, но Георг уже отодвинул портьеру.
С той стороны, из темноты, к стеклу придвинулось белое лицо, испачканное красным. Кровь медленно вытекала из дыры над бровью.
Ник закричал.
В голове словно взорвалось. Гул, как в горах. Как будто шла колонна бронетехники. Как будто передняя машина уже наехала на присыпанную дорожной пылью мину.
Жесткие руки на плечах. Ник дернулся, вырываясь, и понял, что лежит на полу.
– Тихо, успокойся.
Над ним склонились дед и Александрина.
– Ты потерял сознание, – сказал Георг. – Я вызову врача.
– Нет!
– Микаэль…
– Я не поеду в больницу! Пустите меня.
Ник сел. Прикоснулся к лицу – сухо, а казалось, из носа побежала кровь.
– Выйди, Александрина! – приказал дед.
Стук каблуков болью отозвался в голове.
Ник посмотрел на окно. Шторы так и остались раздернутыми. За стеклом был сад, освещенный фонарями.
– Надеюсь, я не напугал ваших гостей. – Он постарался сказать это ровно.
– Мик, каких гостей?
– Ну, в холле, они еще про Дёмина… – Ник осекся. А если и это показалось?
Шаги. Ну вот, гости есть, и кто-то идет сюда. Ник повернулся. В дверном проеме стоял мертвый Алейстернов. Улыбался.
– Я не хочу в больницу! – Ник вскинул руку, защищаясь. – Пожалуйста!
Веселый голос прокричал за окном:
– Звели сплятались в кусты – значит, водой будешь ты!
– Я не сумасшедший!
– Великан голодный рыщет! Пиф-паф!
Звук выстрела разорвал воздух.
…лейтенант Корабельников ударил по спине, заставляя пригнуться ниже.
Но разве его не убили? Вот же дыра от пули над бровью.
Поднялся с брусчатки мужчина в бронежилете. Пошел, оскальзываясь на раздавленных абрикосах. У мужчины не было затылка. Пахло жженой резиной и горячим металлом.
Жарко. Горит автобус…
К губам прижалась ложка и наклонилась, процеживая горьковатую воду. Ник глотнул.
Он лежал на кровати в своей комнате. Горели все лампы, темнота за окном отливала глянцем.
– Не надо в больницу! – Ник вцепился в руку Георга.
– Никто тебя туда не отправляет. – Дед надавил, заставляя снова лечь.
Георга потеснили, блеснул в электрическом свете шприц.
– Я не хочу укол!
Холодная игла нащупала вену. Сейчас вопьется – и все закончится, как для белобрысого Янека. Ник будет лежать, пускать слюни и гадить под себя. В коробке без окон, где стены и потолок одного цвета. Где нет звуков. Нет времени. Ничего и никого нет – только серые санитары со стертыми лицами.
– Не надо! – Ник забился, пытаясь оттолкнуть склонившегося над ним человека.
На него навалились.
– Не привязывайте меня! Я не сумасшедший! Пустите!
Мягкие бинты резали запястья и щиколотки острее железных «браслетов». Голый Ник лежал под яркой лампой, а за изголовьем переговаривались врачи. Серый санитар притулился к стене, держа под мышкой свернутое одеяло. «Он агрессивен». «Мальчик не осознал еще, что находится в безопасности». «Повторяю, он агрессивен». «Давайте подождем». «Я за более радикальные методы». «Это мой пациент».
Кажется, Ник заплакал.
Мертвый Алейстернов посмотрел на него с сочувствием. А мужчина, что стоял рядом с ним – смутно знакомый, в черной куртке и черных штанах, – сказал огорченно:
– Что же ты, Ник?
– Я нормальный. Я не сумасшедший, я просто не помню.
– Да. Но ты вспомнишь. Ты должен.
– Я не могу в больнице!
Он лучше убьет себя. Возьмет у деда в тире пистолет… Зачем в тире? У него же в кармане камуфляжной куртки лежит «ТР-26». Там, на плоту.
…плот несло вдоль высокого берега, покачивало, и весь мир раскачивался перед глазами. Не отвернуться, не спрятаться, рукой не пошевелить. Кажется, что он, Ник, прибит к бревнам. До пистолета тоже не дотянуться. И больно! Даже небо в черных пятнах, так больно.
Зачем – так? За что?
Впрочем, можно закрыть глаза. Сказать: «Меня тут нет».
Больница? Все равно. Пусть. Он устал. Хватит.
Бревна разъехались под спиной, и Ник стал опускаться. Сквозь толщу воды он видел желтое пятно – солнце. Медленно и бесшумно проплывали над лицом рыбы.
– Мик! Не смей! – прорезал тишину голос. – Открой глаза! Не спи!
– Угу… Угу, – повторял кто-то по-совиному.
– Борис! Сделай что-нибудь!
– Угу.
– Микаэль, держись, ну же, мальчик!
Как спокойно. Можно уснуть.
– Угу, угу.
Она бродила по улицам, избегая людных мест. Мама наверняка волновалась, но Таня не могла заставить себя повернуть к дому. Уже стемнело, когда наконец вошла через арку во двор.
У подъезда стоял Руська. Светлый чуб у него свешивался на один глаз.
– Салют, прекрасная Татьяна!
Опять пьяный. Пьяных Таня обычно опасалась, но с Руськой она училась с первого класса, а напиваться он стал уже в шестом. Успела привыкнуть.
– Мадемуазель, прошу! – Руська с полупоклоном распахнул дверь.
Проходя мимо, почуяла странный сладковатый запах. Не удержавшись, Таня всмотрелась. Руськина кровь казалась густой, темно-синей, она с трудом протискивалась сквозь вены и артерии. Мышцы походили на куски протухшего мяса. Противно.
Таня торопливо шагнула за порог, потянула дверь, но Руська вошел следом.
– Татьяна! Разрешите вас проводить!
– Ты меня уже провожаешь, Русик.
Парень схватил сзади за плечи.
– А куда же ты тогда бежишь?
Он дышал в шею – очень противно, и Таня вывернулась.
– Извини, Русик, дела.
– Погодь! Чет ты, Танюх, совсем дикая стала. Нет чтобы поговорить.
Руська снова обхватил лапами, развернул и прижал к перилам.
– Пусти!
Пьяный навалился сильнее, зарылся лицом в ее волосы. Он давил всем телом, не давая не то что вырваться – вздохнуть.
– Руська!
Одна рука шарила по коленкам, взбираясь все выше, другая ухватилась за пуговицу жакета.
Только не сейчас. Только не после Генчика.
– Не смей!
Вырванная «с мясом» пуговица покатилась по ступенькам. Треснула блузка, и Таня почувствовала чужие пальцы у себя на коже. Царапнуло ногтем.
– Пусти, дурак! – отчаянно закричала она.
Рука извернулась, протискиваясь глубже.
– Ниче, тебе понравится!
– Руська! – Таню корежило, выгибало дугой – она с трудом справлялась со своим телом. Казалось, волосы потрескивают, точно наэлектризованные.
Пальцы ухватили и сжали сосок.
– Нет!
Она ударила так сильно, что ослепла и оглохла, перестала ощущать себя. А потом больно стукнулась коленями о ступеньку.
– Нет… мамочка… нет…
Руська лежал, навалившись на перила. Поблескивали белки глаз. Рот приоткрыт.
– Русик…
Из ушей и носа у парня тянулись темные полосы. Поскуливая, Таня коснулась одной из них и поднесла пальцы к глазам. Кровь.
– Ой, мамочка… Русик, я же не хотела!
Что она наделала…
– Нет!
Застучали двери. Из квартир на площадку хлынули люди, все незнакомые, огромные, в громоздких пятнистых куртках и с черными блестящими лицами. Подъезд залил ослепительный свет. Люди обступили, и в их черных лицах отразилась она, Таня – с задранной юбкой, в разорванной блузке, с испачканной в крови рукой.
– Гаси ее! – крикнул кто-то.
Руку дернуло вверх, сквозь ткань жакета впилась игла.
Раздвинув пятнистых людей, на ступеньки шагнул старший лейтенант Сайгар. Его лицо качалось высоко под потолком, плоское, как воздушный змей, вот только у воздушного змея не бывает таких глаз.
– Какие же вы, бабы, дуры и ничему не учитесь, – сказал Сайгар. Его лицо опустилось, стало огромным. – Даже придумывать ничего не надо.
«Я не хотела», – попробовала сказать Таня, но губы не слушались. Тело стало ватным.
– Грузите, – скомандовал лейтенант.
«Мама. Ася. Ник».
Серо, комната точно вылиняла. Ник осторожно повернул голову и посмотрел в окно. Утро. В саду моросило. Капли были такими мелкими, что звук дождя не различался.
Ник хотел снова опустить веки, но заметил у кровати деда. Тот сидел на стуле, свесив голову, и спал. На лице у Георга проступила щетина, некрасивая, седая. Правая рука с набрякшими венами лежала поверх одеяла.
В соседней комнате заскрежетал механизм, готовясь отмерить удары.
«Бом».
Георг едва заметно вздрогнул, но не проснулся. Ник прикоснулся к его запястью.
– Дед.
Лицо Георга на мгновение смялось в гримасе, дернулись губы. Он открыл глаза.
– Не отдавай меня в больницу, – прошептал Ник.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. Только не надо в больницу.
Дед пощупал его лоб.
– Э, да ты мокрый! А температуры нет. Я сейчас. – Он встал.
– Подождите! – Ник успел ухватить за рукав. – Я хотел попросить.
– Вернусь и…
– Нет, сейчас.
Дед снова опустился на стул.
Ник медленно сосчитал про себя до трех.
– Я вот о чем: если возникнет необходимость, если вы захотите, чтобы меня тут не было, я уеду, сразу же. В любой город, в любое ПТУ. Нужно, так под другим именем. Что угодно. Но только не в психушку.
– О чем ты говоришь, Мик!
– Пожалуйста, пообещайте это. Я… все для вас сделаю. Но не надо в больницу.
Дед растер лицо руками.
– Микаэль, прости, но этого я обещать не могу. Дослушай меня! Мы не знаем, что с тобой может еще случиться. А если понадобится помощь специалистов? Если это нужно будет для твоего блага?
– Нет. Я там не смогу. – В горле у Ника позорно пискнуло, и он замолчал.
– Хорошо. Давай так. Я не буду настаивать на госпитализации без крайней необходимости. Я не отправлю тебя в больницу, пока не будут испробованы другие методы.
– Спасибо.
В спальню заглянул Борис, он жевал, и изо рта у него свисала веточка петрушки.
– Привет-привет. Угу, здоров и бодр?
Ник улыбнулся.
– Почти. Что со мной было?
– Вопрос, конечно, интересный. Я бы сказал, очень интересный. Понимаешь, вот если б ты помер, я бы гарантированно определил. А так, выходит, ошибочка в диагнозе.
– Борис, ты, кажется, хотел умыться? – перебил дед.
– Угу.
– Александрина даст тебе все необходимое.
Борис ушел.
Дед снова потрогал лоб. Прикосновение его руки – теплой, сухой – было приятно. Нику захотелось спать.
– Скажи, тебе не приходилось в последнее время контактировать с незнакомыми людьми? Может, предлагали что-то подержать? Разменять крупную купюру? Угоститься чем-нибудь? В первую очередь меня интересуют женщины.
– Нет.
– Вспомни, это мог быть совершенно случайный эпизод.
– Да нет же!
– Ну, не волнуйся! Видишь ли, по симптоматике это мало похоже на отравление. Известные нам препараты, влияющие на деятельность головного мозга, действуют иначе. Скорее я бы говорил об использовании проклятия.
Ник подумал, что должен испугаться. Но на самом деле стало спокойнее. Он – не сумасшедший.
– Вампир?
– Нет. Вампир делает это более… гуманно, зараза. Вот есть насекомые, которые при укусе вбрызгивают в кровь обезболивающее, чтобы жертва не начала раньше времени волноваться. Так и вампиры. У них очень хорошо приспособлен для этого аппарат: и кусать, и обезболивать, и сосать. Я имею в виду, конечно, энергетически. Другое же дело ведьмы. Чтобы получить чужую «кровь», им нужно разодрать до печенок. Обычно после этого умирают.
– Обычно?
– Девяносто восемь процентов летального исхода.
– Значит, мне опять повезло?
Как везло в Арефских землях.
– Так как? Не вспомнил? Не было странных контактов?
– Нет. А вы уверены, что это именно проклятие?
– Борис тоже склоняется к этой мысли, а он специалист.
От дедовой руки шло тепло. Шевелиться не хотелось.
– Ты спишь? Мик?
Под веками, в темноте, плавало желтое пятно – солнце, просвечивающее сквозь толщу воды. Покачивало.
– Погоди, Борис микстуру какую-то намешал.
…Плот несло вдоль высокого берега. Над обрывом стоял парень в черном камзоле. Держал в поводу коня.
Пахло почему-то осенью. Может, дело было в тяжелых облаках, что нависали над Сент-Невеем со вчерашнего дня.
На каменном крыльце растеклась лужа. Потемнела лепнина на фронтоне, не разобрать, что там, на фамильном гербе. Капли срывались с карниза. Ник поднялся по ступенькам и толкнул дверь.
Странно, в холле горели лампы. И дальше, в сторону библиотеки, комнаты были освещены.
В дверном проеме показался дед. Быстро кивнул Нику:
– Наконец-то. Проходи. У нас следственная группа. Им нужно поговорить с тобой.
Напряглись мышцы живота.
– Что-то случилось? – догадался спросить Ник.
Конечно, случилось. Георг понял, что его кабинет вскрывали. Но почему ждал так долго?
– Да. Пойдем.
– Я только отнесу наверх сумку.
– Потом.
Дед говорил коротко, сердито. Знает, что это сделал внук? Территория-то охраняемая, через забор не попасть. Но зачем тогда привлекать к делу посторонних?
– Ты несовершеннолетний. Допрашивать тебя можно только в моем присутствии.
Ник кивнул. Рот у него был словно забит горячей кашей, не проглотить. Сделалось жарко. Вот позорище-то…
В библиотеке ждали двое. Мужчина в возрасте, с залысинами, рассматривал полки. Он мельком оглянулся, поздоровался и снова занялся книгами. Второй, помоложе, сидел в кресле у стола. Перед ним лежал листок со слепо пропечатанными строчками по верхнему краю.
– Микаэль Яров? Присаживайтесь. Я следователь Грановский. – Он махнул удостоверением. – Ваш дед не возражает, чтобы я задал вам несколько вопросов.
– Не возражаю, – подтвердил Георг и положил перед следователем зеленые «корочки». – Вот его свидетельство о рождении.
– Минутку, я запишу данные.
Ручка неторопливо двигалась по бумаге. Ник разобрал слово, напечатанное прописными буквами: «Протокол…».
Ладони взмокли. Дурак, надо было самому признаться деду! Может, еще не поздно? Он представил, с каким презрением посмотрит на него Георг, и стало тошно.
– Вы, Микаэль, учитесь в Невейской гимназии?
– Совершенно верно. Восьмая параллель. Класс «бэ».
– У вас не возникало в последнее время проблем с одноклассниками?
– Нет.
– Немотивированные ссоры? Агрессия?
– Все нормально.
– Вы посещаете места, запрещенные гимназическим уставом?
– То есть?
– Бары, ночные клубы, тотализаторы… – Следователь оторвался от протокола и неопределенно покрутил рукой.
Они думают, что из кабинета украдены деньги?
– Нет.
– Ну, а разрешенные?
– Мне некогда, господин следователь, скоро экзамены.
– Микаэль, вы пробовали принимать какие-нибудь запрещенные препараты? Говорите, не бойтесь, пробовать – это же не распространять.
– Нет.
– Может, стимуляторы? Вы сказали, скоро экзамены.
– Я вполне способен справиться с программой гимназии.
Следователь неожиданно оставил официальный тон, заговорщицки улыбнулся Нику и спросил:
– Ну, а с девочками у тебя как?
– В каком смысле?
– Да в прямом. Гимназия у тебя исключительно мужская. Детдом, в котором ты жил, тоже.
– Уточните, пожалуйста, что именно вас интересует.
– То и интересует. Где ты знакомишься с девушками?
При чем тут это? Думают, на девиц деньги спустил?
– Я не понимаю, – холодно произнес Ник. – Потрудитесь объяснить, по какой причине вас волнует моя личная жизнь.
Оперативник оторвался от книжных стеллажей и подошел ближе. Сказал:
– Парень, ты в бутылку-то не лезь, раз спрашиваем, то, наверное, не развлекаемся.
– Так спрашивайте конкретно. Дед, я обязан отвечать?
– Действительно, господа! – вмешался Георг. – Можно ближе к делу?
Кажется, над губой выступили бисеринки пота. Ник переплел пальцы и поймал взгляд оперативника – тот следил за ним.
– Можно, – кивнул следователь. – Микаэль, вы знакомы с Татьяной Роберт Мальевской?
С Таней?!
– Да, – растерянно подтвердил Ник.
– Как вы познакомились? Когда? Кто был инициатором? Расскажите подробно.
– Я… Подождите, с ней что-то случилось?
– Отвечайте на вопросы.
– Сначала объясните.
– Я не могу этого сделать до того, как вы ответите на мои вопросы.
– Дед!
– Прости, Мик. Так надо.
– Так как давно вы знакомы?
– Месяц, больше. Я видел Таню несколько раз возле училища и решился подойди.
– Мальевская специально попадалась вам на глаза? Провоцировала на знакомство каким-либо образом?
– Нет. Это была моя инициатива.
– Мальевская прикладывала усилия, чтобы продолжить знакомство?
– Да какие усилия! Я сам хотел!
– У вас были близкие отношения?
Ник промолчал.
– Вы встречались наедине? Или планировали встретиться? Мальевская предлагала вам это?
– Господин следователь! – снова не выдержал Ник. – Вам не кажется, что подобные намеки оскорбительны?
– Спокойно, молодой человек! У меня есть основания это спрашивать. Скажите, Микаэль, Татьяна Роберт Мальевская предупреждала вас, что является носителем синдрома стихийной мутации?
– Таня?..
Бред! Такого не может быть!
Ник оглянулся на деда, снова посмотрел на следователя.
– Это установлено точно?
– Не сомневайтесь. Мальевская арестована за осознанное причинение тяжелого вреда здоровью своего бывшего одноклассника. А в поле зрения УРКа она попала из-за того, что двое молодых людей получили недержание мочи и импотенцию после контакта с нею.
– После – не обязательно вследствие, – машинально возразил Ник.
– Увы! Если говорить по-простому, Татьяна ваша – ведьма и состоит на учете в УРКе.
– Странно, что ее не выселили из Сент-Невея, – заметил дед.
– Мы проводим служебное расследование и выясняем, каким образом Мальевская попала под отсрочку по учебе.
Нику хотелось зажать уши, не слышать, что они говорят.
– Скажите, Микаэль, как вы себя чувствовали в последнее время? Не болели? Слабость, рвота?
Дед смотрел прямо на него. Ник ощущал это виском. Поднял голову от протокола следователь. Оперативник, привалившись к книжному стеллажу, тоже рассматривал Ника.
– Может, усталость, депрессия? Бессонница?
Ник молчал. Он видел, что следователь насторожился, – и молчал.
– Микаэль! – позвал дед. – Ты хочешь как лучше, я знаю. Но помни, ты сейчас защищаешь не милую девочку Таню. Такой вообще не существует в природе, от нее осталась оболочка – и только. Ты защищаешь злобное существо, нацеленное убивать. Тебе трудно, да, но без твоих показаний оно может остаться на свободе. И кто-то станет следующей жертвой.
Ник разжал губы.
– Я уже говорил, что готовлюсь к экзаменам. Было бы странно, если бы я не уставал.
– То есть сам факт того, что усталость имела место, вы признаете?
– Да, но… Разве это обязательно имеет отношение к Тан… Мальевской?
– Мы проверим факты. Господин Леборовски, вы можете дополнить слова внука?
– Могу. В четверг на той неделе Микаэль тяжело заболел. К сожалению, у мальчика есть некая… настороженность по отношению к врачам, и я пригласил своего друга, Бориса Саватеева. Он доктор медицинских наук и работает в Научно-исследовательском центре УРКа. Думаю, Борис сможет рассказать подробнее, я предоставлю вам его координаты.
– Спасибо. Ну, что ж вы, Микаэль? Недоговариваете, а разве я вам враг? Мы с вашим дедом делаем одно дело – защищаем от про́клятых. В том числе и вас. Надеюсь, вы все-таки будете со мной откровенны.
– Я постараюсь. Извините, мне трудно привыкнуть к мысли, что Таня…
– Да-да, понимаю. Последний вопрос. Микаэль, вот вы ухаживали за девушкой. В кафе, наверное, заходили. Может, она вас угощала? Не было такого? Не предлагала, например, обменяться стаканом или тарелкой?
…Они стояли под полосатым тентом в парке. Пробивалось солнце, лежало пятнами на столе, и персиковый сок в стакане светился мягким оранжевым светом. Ник отошел на минутку, Таня попросила взять салфетки, а потом…
– Нет. Не предлагала. Простите, это все?
– Вам нужно подписать, и вы можете идти.
Протокол Ник не прочитал.
Дед поднялся к нему спустя сорок минут. Ник сидел за столом и трогал ладонью губы. Он уже дважды прополоскал рот – вода была розовая, прикусил изнутри щеку.
– Глупый вопрос: как ты?
Ник усмехнулся.
– Глупый ответ: нормально.
– Мне жаль, Мик. Мне очень жаль, что все так вышло. Я ведь тоже когда-нибудь буду мечтать о правнуках.
– Это вы зря. Свадьбу я пока не планирую.
– Ох, Мик! Ты сердишься на меня? Я не поддержал тебя, более того – опроверг твои слова.
– Нет. Мне не за что на вас сердиться. – Ник посмотрел на деда. – Вы иначе не могли. Это было бы слишком… вразрез всему, что вы делаете.
– Микаэль…
– Черт возьми! – Ник вскочил, покатились со стола авторучки. – Я все понимаю, все! И что Таня… она… Но я все равно чувствую себя сволочью, дед! Я предал ее!
– Нет, Мик. Предательство идет рядом с верностью. А кому был бы верен ты? Существу, которое хотело убить тебя? Существу, которое обманывало тебя? Приманило чужой личиной? Пойми, Мик, девочка Таня исчезла после инициации! Она умерла.
Дед был, наверное, прав. Но от его правоты становилось только хуже.
– Ты защищал бы ее, перекидывайся Мальевская по ночам? Ответь честно, Мик, не для меня – себе.
Он вспомнил зверей, бежавших под дождем.
– А ведь оборотни честнее. Они рвут тело, когда ведьмы – убивают твою суть, насилуют твою память, пытают разум. Но тебе трудно это принять, ты же видел Таню. Красивую, нежную, умную и понимающую. Так ведь? Ты такой ее считал?
– Да.
– Вот поэтому, Мик, я занимаюсь про́клятыми. Поэтому хочу переломить ситуацию. Если бы ты знал, сколько мальчишек гибнет, не желая поверить… Да что мальчишек! Думаешь, взрослым легко примириться с этим? Мне как-то пришлось наблюдать тяжелую сцену в госпитале. У парня пострадал мозг, а тело еще продолжало функционировать. Так вот, его родители никак не соглашались подписать согласие на отключение от аппаратуры. Они видели своими глазами, что их сын – жив. И никакие доводы врачей не могли их убедить. Они не могли понять, что сына уже не существует.
Дед поднялся.
– Таня мертва, Мик. И если бы наша система работала лучше, мне бы не пришлось сейчас объяснять тебе очевидные вещи. Так что ты не прав, тебе есть за что на меня сердиться. Прости.
Георг ушел.
Ночью Нику снова приснился лес, залитый дождем.
Странные начались дни. Внешне такие же, как обычно: Ник встречался с дедом за завтраком, вечером ходили в тир или играли одну-две партии в шахматы. В гимназии здоровался с Гвоздем, тот равнодушно проходил мимо; синяки у него уже посветлели. Зверствовали преподаватели. Говорят, Грошик даже ревел в туалете, так его запугал Циркуль. Дальшевский осунулся и частенько рявкал на свиту. Он рвался к золотой медали и желал получить ее за собственные заслуги. Вредничал историк, отказываясь диктовать вопросы к билетам, уверял, что всё есть в учебнике. Ник завалил контрольную по химии, теперь приходилось заниматься дополнительно. Засиживался до полуночи, составляя уравнения реакций. Формулы, формулы, формулы… Но иногда он замирал над тетрадью, глядя с удивлением – неужели это сейчас для него самое важное? Взаимодействие цинка с соляной кислотой? Откладывал тетрадь и открывал альбом. Вглядывался в лица родителей и брата. Парадокс: они мертвые, а он живой, потому что может убить другого парня, который мог спасти, но не спас девушку, которая хотела убить его, Ника.
Рядом с флаконом от Бориса стоял еще один пузырек, с успокоительными. Ник принимал их вечерами и засыпал быстро, без мыслей о Тане.
Именно в те дни Ник снова и снова задавался вопросом: все-таки было то наяву или нет?
Среди прочих отрывочных воспоминаний затесалось одно, очень странное: река, широкая, неторопливая. Слева берег пологий, с узкой полоской песка вдоль воды и березовыми рощицами до горизонта. Справа высокий, обрывистый. Слоистый, как торт: темные полосы земли, желтоватые – глины. В глине виднелись отверстия ласточкиных гнезд. Птицы шныряли над рекой.
Ник, полуголый до пояса, лежал на плоту. Было тепло. Солнце светило яркое, но не жесткое. Лопатками ощущалось шершавое дерево. В ногах, спине чувствовалась усталость. Болели мышцы, особенно икры. Кажется, он очень долго шел и вот наконец-то смог отдохнуть.
Плот медленно сносило течением. Ник скользил взглядом по высокому берегу – и вдруг заметил всадников, парней лет пятнадцати-шестнадцати.
Сел. Под руку попалась куртка – жесткий камуфляж. Ладонью сквозь ткань нащупал пистолет.
Всадники смотрели на него сверху. Один был в спортивных штанах и футболке. Другой – в форме, очень старой, такую носили в войну. Пару секунд спустя Ник заметил третьего, одетого еще более странно: в черный камзол и узкие штаны. Третий спешился, шагнул к обрыву. Из-под его сапог посыпалась земля.
Парень в гимнастерке приложил ладонь ко рту и крикнул:
– За излучиной сразу к берегу! Слышишь?! К берегу!
Ник кивнул.
Река, огибая холм, утягивала плот дальше. Двое всадников ускакали, и только тот, в камзоле, не отрываясь смотрел на Ника. Потом исчез и он…
Это были не Арефские земли, точно. Какие, к лешему, в Арефе березовые рощи? Да и неспешной реки там нет. Но тогда откуда камуфляжная куртка и пистолет? А всадники в странной одежде?
Значит, все-таки сон?
Вечером позвонил дед.
– Микаэль, ужинай один. Я, наверное, только завтра дома буду. Да, и посмотри десятичасовой выпуск новостей по «Федерации».
– Что-нибудь случилось?
– Пока нет.
Дед отключился.
Ник подержал трубку – в ней беспокойно надрывались гудки – и опустил на рычаг.
На кухне Александрина в белоснежном фартуке поверх строгого платья стряпала булочки. Пахло корицей и топленым маслом. Тихонько журчала музыка из проигрывателя. Ник остановился на пороге и прислонился к косяку. За спиной осталась темная анфилада комнат, полная смутных теней и шорохов.
– Дед звонил, сказал, что не приедет.
Александрина отставила миску с тестом, вытерла руки.
– Ужинать будете? Накрывать?
– Если можно, я поем здесь.
– Но…
– Что поделать, дикий человек, к столовым не приученный, – усмехнулся Ник, присаживаясь.
На лице Александрины вспыхнула и пропала улыбка.
– Вашим воспитанием, Микаэль, занимались с рождения, это заметно.
Перед ним возникла салфетка, легли приборы.
– Приятного аппетита. – Александрина поставила тарелку.
– Спасибо.
Духовка разогрелась. Александрина начала смазывать булочки взбитым желтком. Кисточка осторожно трогала пухлые бока.
– Скажите, а майор Алейстернов тут часто бывал? – спросил Ник. – В доме, я имею в виду.
Кисточка на секунду замерла, потом снова начала двигаться, но уже медленнее.
– Да, конечно. Он занимался вашими поисками.
– Помогал заниматься? – уточнил Ник. – Алейстернов сотрудник УРКа, а не полиции.
Александрина пожала плечами и поставила противень в духовку.
– Я знаю только, что Альберт… простите, майор Алейстернов два раза ездил в командировку в Фергуслан и оттуда постоянно звонил господину Георгу. Они часто о вас говорили.
– Вы давно тут работаете?
– Скоро два года. До меня была женщина, которая еще вашу матушку нянчила, но она к детям уехала, своих внуков поднимать.
– Вы не помните куда? Как ее зовут?
Александрина посмотрела с удивлением и покачала головой.
– А такую фамилию – Гориславский – вы не слышали? Артур Гориславский.
– Нет, не припоминаю. – Александрина присела на корточки и заглянула в духовку. – Минут через двадцать подойдут. Я закончу и поеду домой, если у вас нет возражений.
Ник поднялся.
– Спасибо, было очень вкусно. Возражений нет, булочки я могу съесть самостоятельно.
Он включил телевизор за минуту до десяти. Сначала показали заседание сената: верхняя палата, нижняя, дебаты. Потом король встречался со столичными властями. Завершился сезон в Большом театре. На севере начали посевные работы, на юге с ними уже покончили. В вузах готовятся принимать документы, наибольший конкурс предполагается на технические специальности.
Выплыла заставка местного выпуска: разведенные мосты отражаются в темной воде.
«Таня», – вспомнил Ник. Они так и не сходили на Дворцовую набережную ночью. Собирались после экзаменов.
Он прослушал, что говорил диктор, и несколько секунд непонимающе смотрел на экран. Какие-то люди в солидных костюмах, и среди них старик в пыльном рабочем халате. А, ясно, Городской совет обещает закончить реставрацию Морского собора. Кадр сменился: в каком-то НИИ совершили открытие в области биотехнологий. На сорок втором шоссе все еще затор – показали легковушки и тяжелые грузовики, выстроившиеся вдоль обочины. Движение было затруднено в течение суток и до сих пор полностью не восстановлено. Журналист клеймил суеверных водителей, но те отворачивались, продолжая покуривать возле открытых кабин. Камера пошла по кругу, меняя ракурс. Дрожало над горячим асфальтом марево. А потом из-за холма показались всадники. Ник отшатнулся, но тут же снова подался к экрану.
Псов было четверо, их кони неторопливо шагали по разделительной полосе. Всадник, что ехал первым, повернул голову, и изображение на мгновение дрогнуло, наверное, не выдержал оператор. Пес равнодушно смотрел в камеру пару секунд, а затем вспыхнула яркая картинка: деревянный дом с резными наличниками, его наполовину загораживают отцветающие яблони. Голос за кадром произнес: «Л-рей сейчас находится в поселке Стожки, возле Лад-озера. По словам его спутника, господина Мирского, их маршрут пока не определен. Однако мы не исключаем возможность, что следующее полнолуние л-рей проведет в Сент-Невее. Если данная информация подтвердится, в школы и прочие детские учреждения будут высланы соответствующие инструкции. Руководство УРКа просит сохранять спокойствие».
Ник щелкнул кнопкой. Изображение сжалось в точку и растворилось в глубине экрана. В наступившей тишине стало слышно, как шумит за окном сад. Нарастал ветер, и ветки хлестали по стеклу. Ник повернул голову. Показалось, там, среди колышущихся деревьев, движутся черные фигуры в наглухо застегнутых куртках.
Осторожно прижал к виску пальцы. Боль, негромкая, предупреждающая, пульсировала в такт биению сердца. Малейшее резкое движение – и она взорвется. Ник начал считать шепотом, выдерживая паузы:
– Раз. Два. Три…
На втором десятке боль стала глуше, если и не ушла, так затаилась.
Скупым движением Ник потянул к себе папку с досье на л-рея. Прошуршал картон. Брякнула коробка с шахматами, царапнув по нервам. Ник вздрогнул. Секунду он еще пытался сдержаться, но не смог – швырнул папку через комнату. Взвились листы: рассказы очевидцев и журнальные статьи, выписки из протоколов, официальные заключения УРКа, заявления родителей, доносы и сплетни.
Затылок разламывало. Теперь считай, не считай – не поможет. Ник застонал сквозь зубы. От таких приступов на блокпосту его лечили спиртом, может, и сейчас напиться?
Закрыл глаза, пристроил голову на спинку кресла. Вспыхивали под веками ослепительно-белые искры…
Наконец боль отступила, оставив на лбу испарину.
Ник выпрямился. Пока он сидел, окончательно стемнело. В полумраке комнаты белели листы, устилавшие пол. Пришлось выбираться из кресла. Сгребал документы в кучу, не заботясь о хронологии и тематике. Наклоняться было трудно, кружилась голова. Папку Ник втиснул на полку между книгами. Взамен достал альбом с фотографиями.
Настольная лампа осветила живые лица родителей и брата. «Почему я ничего не чувствую?» Вот Денек улыбается, у него смешная щербинка между зубами. Мама щурится из-под приставленной ко лбу ладони, вокруг нее полыхает лето. Отец держит мороженое – один, два… шесть стаканчиков. Он, кажется, немножко сердит. Из-за чего? Ник перевернул страницу. Пляж, клетчатое одеяло, арбуз распадается на дольки под отцовским ножом. Может, это Белхе? Обрывистый берег с пожухлой травой, узкая полоса гальки. Ник замер, вглядываясь. На заднем плане в кадр попал мужчина, камера поймала его, когда тот выходил из воды. Изображение было не в фокусе, но Ник узнал. Гориславский.
Резко, душно запахло кофе – не вздохнуть.
«Не помню! Ничего не помню!»
Ник подскочил к окну. Рванул шпингалет, тот, который на уровне пола. Еще один был под потолком, Ник подтянул кресло. Хлестнула штора, и в лицо ударил ветер. Холодный, пахнущий водой с залива. Ник выпрыгнул в сад, неловко, подвернув ногу и упав на колени.
Деревья шумно раскачивались в темном небе, даже уши закладывало. В разрыве облаков виднелась луна, раздутая и кривобокая. Ник поднялся, шагнул с тропинки в траву и побежал напролом. Кусты цеплялись за джинсы, полоснуло колючкой по локтю. Дерево стукнуло в плечо, и Ник ударил в ответ, ссаживая костяшки в кровь.
– Хватит! Я хочу вспомнить!
Голос сорвался. Ник сполз на землю и запрокинул голову, упершись затылком в ствол.
– Говорят в лесу все звери, великан сидит в пещере, – шевельнул он губами. – Звери спрятались в кусты, значит, водой будешь ты.
Луну затянуло, она просвечивала сквозь облака мутным пятном. Ник поднял руку и провел перед глазами.
– Я сумасшедший.
Хрустнула ветка. Звук был таким отчетливым, что Ник вздрогнул. В глубине сада метались тени, сливаясь и распадаясь снова.
– Кто здесь?
Проскрипел гравий, и Ника продрало ознобом. Леона в комнате над гаражом нет, он отпросился до утра. Уходя, Александрина включила сигнализацию. Через забор никто не мог перебраться.
Разве что Псы, для которых нет преград.
– Точно, сумасшедший, – громко сказал Ник и рывком оттолкнулся от дерева.
Пошел к дому, раздвигая ветки. Они с шорохом смыкались за спиной. Очень хотелось обернуться.
В библиотеке Ник аккуратно прикрыл окно, с металлическими щелчками вогнал в пазы затворы шпингалетов. Вернул кресло на место и закрыл альбом с фотографиями. Поправил штору – и не удержался, глянул в сад. Темно. Луна. Деревья качаются.
Он поднялся на второй этаж. Уже на лестнице вспомнил, что забыл погасить настольную лампу, но возвращаться не стал.
В ванной открутил оба крана, сделав воду погорячее, и сунул пальцы под струю. По белому фаянсу потекли грязно-розовые ручейки. Ник морщился, но руку не убирал, пока вода не посветлела.
В аптечке над раковиной нашлись бинт и бактерицидка. Пощипывало, но терпимо.
Ник уже хотел закрыть дверцу, но спохватился и снял с полки флакончик от Бориса. Принимать два раза в день, утром и перед сном. Выкатилась на ладонь капсула, маленькая, красно-белая. Ник подержал ее – и уронил в унитаз.
– Вот так.
Резко захлопнул шкафчик. Качнулась зеркальная створка, показав кафельную стену и его лицо. Встретился взглядом со своим отражением: «Ты сам понимаешь, что сделал?» – «Да. Нет. Я хочу вспомнить».
Шевелились на потолке тени. Ник лежал, закинув руки за голову.
Он представлял лица матери, отца, Денека, но их заслоняла вспышка, и снова горел автобус, ползли черные клубы дыма, от которых было трудно дышать.
«Я – Микаэль Яров. Меня зовут Мик».
