И все-таки живут, и люди устойчивые есть, понимающие, что нельзя поддаваться панике, а «надо дело делать», как говорил один чеховский герой. И в этом вся загвоздка. Когда я встречаю таких людей (…), то понимаю, что спасет нас не суета, не поиск виноватых (чего их искать? Они сами, как грибы в ненастье, на глаза лезут), а разумная работа каждого из нас; то есть выполнение своих обязанностей, несмотря на теперешнюю неустроенность и тяготы жизни. Встречал я таких людей и в эту поездку, и в иных местах, да и в иные времена, и убедился, что несмотря ни на какие теперешние тяготы жизни они счастливы, глядя на их теперешнюю жизнь, может, и не скажешь этого, то есть язык не повернется сказать это. А поразмыслив, придешь к выводу — счастье не в самом ощущении счастья, а в поиске его, в вере и надежде… Вот оно, колесо вечного двигателя!

Б. А. Можаев

 

«Россия спасается только самостоянием», — предрекал некогда И. А. Ильин. Повторим это и мы вслед за нашим великим мыслителем. Ибо в условиях деградации управляющей системы всего бессмысленнее ожидать, что кто-то придет и все наладит сверху. Не придет и не наладит. А если и придет, то налаживать нужно будет столько, что никакими правильными законами и декретами сверху не наладишь — потребуется работа всего общества, работа сознательная, самоотверженная, творческая, потребуется самоорганизация. Тогда она потребуется для восстановления России, а сейчас необходима для элементарного выживания русского народа в условиях распада государственных институтов.

Устроение жизни начинается не с общегосударственных декретов, а с малого — с наших улиц, поселков, городов и т. д. Но для этой работы нужна воля, ответственность, желание что-то изменить. Приведем характерный пример. В некоем доме царит разруха, стены сыплются, вода ржавая, в правлении сидят воры, обирающие жильцов… И, вот, последние жалуются друг другу, какое безобразие в доме, какие негодяи в правлении, да как бы можно было все изменить. Но стоит лишь предложить кому из возмущенных выразить недоверие правлению и самому вступить в должность, дабы навести порядок, так в ответ раздается: «Да на кой нам это нужно? Нам своих дел хватает! Пусть уж они… Пусть уж… Привыкли уже… Да ведь, вот, пожалуй, бывало и помогали же…» То есть пусть дом разваливается дальше, а воры обчищают наши карманы, лишь бы нам самим ничего не делить, лишь бы нам на себя ответственности не брать. Страшная эта вещь — ответственность — для расслабленных духом, для привыкших, что все решают за них, а от них ничего не зависит, и они ни за что не отвечают. Выбили у нас за век касту хозяев, людей дела, а не пустых слов — теперь пожинаем плоды. Бразды правления готовы отдать любому прощелыге — лишь бы только не трогали нас, лишь бы самим с места не тронуться.

В экстремальных условиях эту психологию приходится преломлять. Так, в полуразрушенном Первомайске, откуда сбежало все городское начальство, люди во главе с народным мэром Евгением Ищенко, простым шахтером, поддерживали жизнь в городе. Луганские власти хотели вовсе закрыть Первомайск. Слишком непоправимыми казались разрушения. Не было практически ни одного дома, который не пострадал бы при обстрелах, инфраструктура была разрушена полностью (украинская артиллерия целенаправленно била по ее объектам, не щадя ни школ, ни больниц, ни детских садиков), город жил без воды, света и тепла. Но Ищенко упросил отложить это решение, дать шанс попробовать восстановить город. Этой настоятельной просьбе пошли навстречу, хотя, вероятно, и не веря в то, что вчерашнему забойщику удастся поднять из руин свой город. ЛНР не дало для этого ничего, «ни литра бензина, ни литра соляры». И тогда первомайцы во главе с Ищенко и вдохновляемые им взялись за дело сами. Сами разбирали завалы, ремонтировали, восстанавливали, помогали друг другу. За неделю восстановили котельную, казавшуюся безнадежно разрушенной, в город вернулись свет, вода и газ. Заработали «скорые», начали восстанавливаться школы, уроки в которых, правда, решено было проводить лишь два раза в неделю из-за бомбежек. Приехавшие из Алчевска женщины-волонтеры организовали помощь людям, состоящим в еще довоенном списке нуждающихся в социальном обеспечении. Были открыты бесплатные социальные столовые…

Евгений Станиславович не расстрелял ни одного мародера, но одной лишь только твердостью, решимостью, справедливостью своей сумел сохранить в городе полный порядок. Из брошенных пустующих квартир ни одна не была разграблена, не было ни единого случая изнасилования или иного значимого преступления. Правопорядок в городе был настолько образцовым, что ряд луганских предпринимателей, замученных поборами отдельных порочащих звание ополченца лиц и группировок, подавали заявления о переводе своего бизнеса в Первомайск.

Ищенко принадлежал к числу тех руководителей нового формата — нестяжателей и созидателей, что, не имея никакой подготовки к подобной деятельности, справляются со стоящими задачами, благодаря своей честности, жизненной мудрости, желанию помочь вверенным их попечению людям, неукротимой энергии… Энергии Добра и Правды. Заряд того и другого в Ищенко был столь силен, что передавался всем, кто был рядом с ним, внушал веру и бесконечное уважение к этому человеку. Он не только руководил обороной Первомайска, который беспрестанно атаковали бойцы нацгвардии и другие подразделения карателей, но и лично руководил восстановлением города, участвовал в разборе завалов и эвакуации раненных.

Один из блоггеров писал после его гибели: «Ни одного негативного отзыва о нем мне никогда не приходилось слышать. Зато похвалы от различных людей хватало. Первомайск долгие месяцы находится на острие войны, в предсмертном интервью Евгений оценил число убитых обстрелами ВСУ мирных жителей примерно в 700 человек. Ищенко самозабвенно работал в критическое для города время: налаживал привоз гуманитарной помощи мирному населению, обеспечивал необходимым своих храбрых казаков-ополченцев, под его руководством распределялась помощь населению, открывались социальные столовые, обеспечивалась работа неразрушенных войной школ, больниц… Евгений Станиславович был одним из тех, благодаря кому Первомайск удержался в самые трудные дни лета 2014 года и перенес все жуткие лишения, ужасы и скорбные утраты военных осени и зимы. Он предпринимал все, что было в его силах, для сбережения мирных жителей от новых жертв, а истерзанный город — от нескончаемых разрушений».

К числу таких созидателей относился и Комбриг Алексей Мозговой, ставивший развитие народного самоуправления во главу угла. По мысли Мозгового Новороссия должна была стать государством, в котором стратегические объекты и недра будут национализированы, образование и медицина станут бесплатными, возможности людей — равными. При этом он считал недопустимым трогать малый и средний бизнес и по факту отстаивал основы самоуправления, стараясь пробудить народную активность как в области строительства новой жизни, так и в области отстаивания своих прав, радуясь всякому проявлению такой активности. «Все зависит от сознания, которое должно в нас пробудиться, — говорил комбриг. — Пока большинству выгодно спать. Вот когда люди проснуться, вспомнят свои корни, поймут суть своего существования, тогда можно будет переходить от десятков лет к годам. Чем раньше проснемся — тем лучше. Для всех, для России, для Новороссии. А чтобы была возможность, надо говорить правду и подкреплять ее делами. Честными и правдивыми. Правда и отсутствие воровства — две главные составляющие того, чтобы у нас что-то получилось».

В Алчевске, ставшем базой бригады по оставлении Лисичанска Алексей Борисович старался строить именно такую модель.

При этом комбриг прекрасно понимал, что хозяйственными вопросами должны заниматься специалисты, даже если люди эти имеют во многом иные взгляды и какие-то проступки. «Если мы начнем сейчас всех налево-направо садить по тюрьмам и менять на других, супер-патриотов, которые очень патриотически настроены, но они не соображают в этом деле ничего, то естественно будет развал, и появятся кто? Швондеры! А со швондерами далеко не уедешь», — говорил он.

Самую первую социальную столовую в Новороссии открыла именно бригада Мозгового. В свое время идея гуманитарного батальона бригады «Призрак» восхитила видавших не одну гуманитарную катастрофу представителей ОБСЕ, и именно эта работа спасла от голодной смерти тысячи людей в Алчевске и близлежащих населенных пунктах.

О гумбате «Призрака» свидетельствует в своем интервью Игорю Васильеву волонтер Русского Общественного Движения Настасья Иванова: «Они обеспечивают достаточно большую территорию, включая детские сады, школы, интернаты. Они делают заявки на помощь общественным организациям России и распределяют пришедшую из России помощь. «Призрак» обзавелся также своим подсобным хозяйством, довольно обширным. Это курятник на несколько сот голов кур, планируется открыть свинарник. Эти хозяйства предназначены в том числе для того, чтобы подкармливать мирное население. Так, луганский Дом ветеранов уже получил три сотни яиц».

Алексей Борисович с осени поднимал вопрос создания военхозов и развития сельского хозяйства в тех регионах, от которых отступила война. По его указаниям выяснялся потенциал поселков и возможность восстановить те или иные объекты с перспективой снабжения продукцией собственного производства и войсковое подразделение, и местное население. На эту тему комбриг лично говорил с жителями поселка Комиссаровка и с этой целью осматривал автопарк и сельскохозяйственные сооружения местного профучилища, которое уже не могло потянуть самостоятельное содержание хозяйства, понеся убытки вследствие военных действий. После общения с Мозговым люди заметно воспрянули духом и высказали готовность поработать на восстановлении и ремонте коровников, сараев, зернохранилищ. Со своей стороны Алексей Борисович пообещал приложить все возможные усилия, чтобы найти на развитие обновленного военхоза и профессиональных менеджеров, и меценатов, неравнодушных к судьбе народа.

Последняя видео-запись, на которой суждено было появиться комбригу за несколько дней до гибели, он демонстрировал первые плоды работы по созданию военхоза: птицеферму с едва вылупившимися цыплятами. Эта ферма должна была в дальнейшем обеспечивать бригаду свежей курятиной.

Говоря о том, какой должна быть власть, Мозговой не забывал и об ответственности народа. Ратуя за пробуждение народного самосознания и не имея привычки скрывать бросающие на ополчение тень факты, в своем блоге он писал: «Нам очень не хочется, чтобы чиновник воровал — но сами воровать не брезгуем! Любители «правильных» новостей на экранах ТВ, будут очень удивлены размерами воровства и мародерства среди рядовых ополченцев. Нам не нравится, когда чиновник пользуется служебным положением — при этом мы никогда не откажемся от возможности иметь родственника или друга в начальниках, используя его в корыстных целях. Или опять же пример из сегодняшних дней, зачастую ополченцы стоящие на блок-постах, или с другой стороны нац-гвардейцы, используют свои полномочия далеко не в благих намерениях, устанавливая расценки на проезд. (Ни в коем случае не хочу обидеть всех ополченцев, но пусть подаст на меня в суд любой, кто скажет, что такого нет! Мы ведь боремся за правду, не так ли?) Еще многое, что нам не нравится в чиновниках и начальниках… Тогда почему же мы совершаем сами то, что нам не нравится в других?»

За два дня до гибели Мозговой написал свое последние обращение к народу, ставшее по сути его предсмертным завещанием: «За эти годы, нас воспитывали по разному… Но самое мерзкое, что смогли привить, это когда мы рассуждаем так…: «Мы ничего не сможем изменить…», «Без нас разберутся», «Нас это не касается», «Все равно за нас все решат…»

Но это еще полбеды… Крайняя стадия скотства, когда мы вместо помощи другому в беде, радуемся тому, что эта беда не коснулась нас… Нас успокаивает тот факт, что на фоне проблем другого человека, у нас-то ведь все в порядке… Надолго ли?

Разделение общества и борьба за личные интересы, на сегодня превзошли все допустимые нормы этики и морали.

Многие меня обвиняют в категоричности некоторых заявлений по отношению к людям, которых, благодаря их мышлению и людьми-то уже с трудом можно назвать. Разве что существами с идолопоклонничеством по отношению к чиновникам. Другими словами — стадо. Извините, но я привык говорить то, что есть.

Сегодня у каждого из нас есть шанс покинуть «стадо». Сегодня у каждого из нас есть шанс продолжить свою жизнь в социальном гражданском обществе! Только кто сказал, что это общество построят без нашего участия? Кто сказал, что от каждого из нас ничего не зависит?

Зависит! Но только тогда, когда мы вместе! Только тогда, когда будем поддерживать друг друга и помогать, а не радоваться неудачам соседа.

Прежде чем делать свой выбор подумайте, хотите ли вы продолжать жить в создаваемой для нас иллюзии, которая, как показала история рушится при первом желании «создателей иллюзий». Или начнете строить свое — настоящее, хоть и нелегкое…

Возродится ли в народе, желание быть человеком, или стойло нам уже привычнее?»

 

Вне экстремальных условий проявления самостояния значительно реже. Увы, стойло для большинства, действительно, привычнее. Однако, обнадеживающие ростки все-таки пробиваются.

«Я отношусь к своему пребыванию на земле как к жизни в гостинице, из которой рано или поздно придется съезжать. И скажите, нужен вам в гостинице пятый телевизор? Или золотой унитаз? Или престижная машина с массой ненужных «понтов»? Кто-то рушит, а кто-то должен восстанавливать. Я не люблю слово «благотворительность», просто у меня получается восстанавливать, и я этим пользуюсь», — так говорит о себе фермер Михаил Шляпников. Несколько лет назад больной онкологией московский бизнесмен, которому врачи отвели не более двух лет жизни, переехал в подмосковную деревню Колионово, что умереть. Вместо этого он вернул жизнь умирающей деревне: храм, лесопитомник, обеспечение пожарной безопасности, библиотека, регулярные сборы неравнодушных людей для полезных работ в сочетании с деревенскими праздниками — все это заслуга Шляпникова. Ему удалось отстоять здание закрытой сельской больницы, которое планировалось заселить мигрантами, выдержать многие стычки с местной администрацией и судебные разбирательства. Шляпников мечтает открыть земскую больницу, проект которой разработал сам, но пока дело буксует из-за враждебного отношения местных властей.

«Идея Колионовской больницы состоит в простом откате на 140 лет назад, — поясняет Михаил. — Некое общество выкупает комплекс, который соответствует требованиям к больнице для первичного приема и элементарного пользования бедных деревенских жителей. Из столицы выписывается доктор с предоставлением ему жилья и полного обеспечения. С ним, местным ветераном-инвалидом и бабкой-повитухой сложился первый костяк персонала. После подтягиваются санитарки, нянечки, студенты и новые врачи. Развивается огород и подсобное хозяйство. Улучшаются условия содержания больных, спектр медицинских услуг. Оборудуются новые кабинеты и отделения. Все это избавлено от идиотских инструкций и регламентов минздрава, фондов соцстраха, здравнадзора и прочей паразитирующей прослойки. В основе — гуманное отношение к бедным людям, милосердие и подвижничество. Впервые в России за двадцать последних лет открывается такое учреждение. Причем все бесплатно, без каких либо условностей. Ну, если только поднесут банку молока, десяток яиц и ли ведро картошки».

Этот проект многим кажется фантастическим и невозможным. Но Шляпников полагает иначе. У него уже есть опыт открытия подобных учреждений. На средства двух фондов помощи чернобыльцам, основанных Михаилом, были открыты два реабилитационных центра в Чехии, один в Сингапуре, один в Африке. Все они быстро вышли на прибыль и переросли свой первоначальный статус, став успешными в коммерческом отношении структурами. Изначально затраты на восстановление больницы Михаил оценивал примерно в 1 миллион рублей, сейчас цифра увеличилась в четыре раза. В эту сумму заложены и зарплаты врачам, которые для начала Михаил собирается платить из своих денег. Зарплаты обещает не очень большие, но, по его словам, многие врачи и на энтузиазме готовы работать, чтобы в будущем увидеть «красивую картинку» своей больницы. Одна из них, эмигрантка, проживающая в США готова перебраться в Колионово с семьей.

Для Колионовской больницы разработан бизнес-план, согласно которому больница сможет лечить в среднем 500 человек в год. Собственная амбулатория, терапевтическое отделение на 20 коек для местных жителей. Койки сестринского ухода. Коммерческое отделение реабилитации после инсульта еще на 20 коек с достаточно приемлемой сегодня ценой — примерно 20 тыс. рублей на трехнедельный курс. На сегодняшний день существует явная потребность в реабилитационном центре для таких больных. И в Колионово есть все необходимые условия для такого центра. В своем блоге Михаил так рисует жизнь будущей больницы: «Жилье для врачей и их семей. Местный персонал. Тихие пожилые больные, гуляющие по яблоневому саду, грядки зелени для пищеблока, небольшое подсобное хозяйство с курами и козами, цветники, рыбалка на больничном пруду. Чай с липовым цветом, шахматы в беседке, книжки в кресле качалке, белки, птички… В результате получили бы классическую чеховскую или булгаковскую сельскую больницу со всем присущим ей колоритом». Помимо выше указанного при больнице будут устроены клиническая и биохимическая лаборатории, некоммерческая аптека. Со временем предполагается наладить минимальную диагностику в приемном отделении, завести собственную карету скорой помощи, гипсовую и перевязочную… «Мы предлагаем вернуть то, что было хорошего в советской медицине, и соединить это с человеческим отношением к пациентам, которое было те времена, когда государство было христианским», — объясняет Михаил главную идею больницы.

Неподалеку от Колионова стоит психлечебница. Ферма Шляпникова подарила ей две тысячи простыней, две тысячи книг, обувь, одежду и пожарное оборудование. Главврач позвал щедрых жертвователей на 140-летие этой клиники. Приехали туда и чиновники. Один выступил: «Вот вам флешка от министра». Другой: «Вот вам диван от районного отделения партии». Третий: «А вот моя дочка вам картину нарисовала». «И я понимаю, — рассказывал Михаил, — что главврач сейчас объявит нас и скажет, что мы подарили столько-то белья, столько-то книг. А мне так стыдно стало. И мы тихонько ушли». (http://www.novayagazeta.ru/society/68844.html)

В деревне Колионово также ходила собственная валюта — «колионы», служившая для удобства расчетов между жителями. Но, увы, «валюту» суд запретил, усмотрев в ней немного-немало угрозу отечественной экономике.

Надо отметить, что Шляпников не единственный учредитель собственных «дензнаков». В начале 2012 года российские СМИ облетела информация: фермеры башкирского села Шаймуратово уже больше года печатают собственные деньги и выдают ими зарплату работникам. Эта мера позволила им в считанные месяцы полностью оздоровить экономику своего хозяйства и всей округи.

Инициатором эксперимента стал экономист Рустам Давлетбаев, друг директора фермерского хозяйства Шаймуратово. Рустам познакомился с научными разработками немецкого предпринимателя начала 20-го века Иоганна Сильвио Гезеля и предложил применить их для спасения умирающего башкирского хозяйства.

О том, как работает система Гизеля в башкирском селе Давлетбаев рассказал в своем интервью: ««Шаймуратово» это 8,5 тысяч гектар земли, 6,5 тысяч пашни, работает 160 человек, в сезон доходит до 200. Занимается растениеводством, животноводством. В животноводстве тысяча голов КРС, 250 голов племенной скот. Есть немного овцеводства.

Услуги специальной сельхозтехникой, естественно. Общий объем капитализации на сегодня составляет 320 млн. рублей. Хозяйство среднее, мы для того, чтобы закрыть задолженность по заработной плате, надо сказать, что объем составляет 2 млн. рублей в месяц, совокупный фонд заработной платы труда месячный. Нам достаточно было на тот период на объем товарных остатков выпустить 180 тысяч товарных талонов. К концу года оборот товарных талонов составлял порядка 600 тысяч в месяц. То есть, каждый талон обращался уже три раза. И за следующий год этот рост продумывался и в целом за 24 месяца оборот в магазине вырос в 12 раз. Мы из этого делаем вывод, что товарооборот весь повысился внутри деревни тоже в 12 раз.

Инерционно была первая сложность внедрения. Мы общались очень просто, я лично ездил по отделениям, встречался с людьми и буквально говорил о том, что предприятие может рассчитаться по заработной плате прямо сейчас, если мы начнем продавать имущество. Мы все распродадим и скоро повесим амбарный замок здесь на эти цеха. Может быть, кто-то еще что-то утащит, кто шифер, кто жесть, жестянку, разберем все это на кусочки и все. А у людей память свежа была еще с 90-ых годов, когда предприятие периодически постоянно банкротилось. И мы предложили другой вариант. Мы предложили эти товарные талоны и показали, что есть некий ассортимент в магазине товаров, который вы можете приобрести. Причем, по ценам я даже скажу, несколько дешевле, чем у конкурентов. Потому что там через дорогу есть магазин «Райпо», так называемый потребительского общества. Цены по некоторым позициям были дешевле, по каким-то дороже, но не принципиально, это вопрос 50 копеек. И на самом деле, где-то в течение двух месяцев эта система заводилась, а завелась она очень быстро. Когда кто-то один начал пробовать и у него все вышло, все получилось — все закрутилось. Да, было недовольство по поводу самого названия — товарные талоны, у людей сложилась ассоциация, что это 90-ые года какие-то. А мы объясняли, что это не так, что это не конкретные товарные талоны: на крупу, на рис, как это было в 90-ые. Это обезличенные товарные талоны, то есть, можно выбирать в магазине и еще было недовольство, связанное с демерреджем. Но мы объясняли, — понимаете, у вас возникнет соблазн забыть и не использовать. А для нас важно не то, чтобы вы копили эти вещи, а для того, чтобы, во-первых, вы можете их и не брать. То есть система вполне себе добровольная. Берете только в тот момент, когда вам необходимо. И в итоге мы проанализировали, от демерреджа у нас люди не пострадали. В основном демерредж 70 с лишним % упал весь объем демерреджа на самом предприятии. Но свою роль эти товарные талоны сыграли.

Эксперимент с товарными талонами, это всего лишь один из экспериментов. У нас ведется просто потрясающий эксперимент, не имеющий по значимости это запуск системы «Компас» Валерия Григорьевича Водянова, система взаимного премирования персонала, которая ведет к росту производительности труда на 300–400 %. Мы занимаемся стратегированием. Мы считаем, что вообще стратегирование в области сельского хозяйства очень важный инструмент для проектирования будущего, мы испытываем новую технологию строительства, новые формы обучения, особенно детского обучения. Например, в этом году у нас запустится аграрный лагерь «Росток» для детей, где детям будут рассказывать, где находится вымя у коровы и чем корова отличается от лошади. Сегодня это очень актуальные вещи, потому что дети, собственно говоря, не могут отличить и это плохо. Необходимо, опять же, детям рассказывать, как растет морковка, потому что некоторые дети думают, что чудеса возможны, на самом деле, важность сельского хозяйства понимать, как все растет. Из этого строится, на самом деле, и духовный рост, и воспитание, и образование».

Замечателен в своем роде пример Вологодской области, где на стыке ее земель с новгородскими и тверскими, без всякой поддержки власти, безработные люди, самоорганизовавшись в фермерское, а затем в кооперативное сообщество, сделали свою деревню центром картофелеводства области, социально ее обустроили. Деревня Никола в короткие сроки стала выращивать свои элитные сорта картофеля, продавая их не только населению области, но и картофелеводам Кубани, Ставрополья, Ростовской, Астраханской, Воронежской, Тульской, Кировской областей. И все это сами, собственными руками, без копейки помощи от государства. До 2006 года вообще работали без кредитов и субсидий.

В Ростовской области энтузиасты своего дела смогли спасти умиравшую птицефабрику и прилегающий хутор. Вот, как рассказывает об этом журналист Александр Калинин: «Чуть более 10 лет назад хутор Ивановка и птицефабрика «Ореховская» умирали, как и многие другие птицефабрики, свинокомплексы, племзаводы, как весь аграрный сектор страны. И умерли, если бы хуторяне не обратились за помощью к Николаю Бандурину, работавшему в то время в районной администрации и слывшему большим чудаком, ибо в нем фантастические идеи уживались со скрупулезной расчетливостью. И Бандурин согласился возглавить предприятие. А следом за ним пришли и другие специалисты, среди которых был и нынешний ее директор Сергей Сашенко.

Начали прирастать землей, строиться, внедрять новые технологии. Вначале кормоцех и маслоцех, затем новые корпуса инкубатора. Фабрика уже работала с прибылью, люди стали получать стабильную зарплату, как вдруг скоропостижно умер Бандурин. И над «Ореховской» нависла иная опасность. В хутор зачастили гости с чемоданами денег. Они ездили по улицам на машинах с громкоговорителями, через которые агитировали хуторян продавать им акции птицефабрики. Цены предлагали завидные. К тому времени 22 процента акций были уже на стороне. До контрольного пакета оставалось немного.

И скупили бы птицефабрику с потрохами, если б ее не перерегистрировали из закрытого акционерного общества в «Народное предприятие». Но и это удалось не с первого захода. Одно собрание сменяло другое. Споры кипели нешуточные. Пока, наконец, предприятие не поменяло свой статус.

Нынче здесь вырастают поколения, которые выбирают не пепси, а знания. Более четверти работающим нет еще и тридцати, четверть не перешагнула сорокалетний рубеж. Специалисты фабрики ведут научную, исследовательскую работу. К их советам прислушиваются ведущие ученые-птицеводы России. На каждую должность готовится резерв. Интеллектуальный потенциал очень высок. Но и требования ко всем тоже высокие. Был случай, за несоблюдение технологии в одночасье уволили с работы два звена. Полным составом. Все об этом знают. И дорожат местом. И помнят одну истину: каждый, независимо от должности, работает на конечный результат.

Но не только кормятся. И отдыхают. И лечатся. Фабричный медпункт обслуживает всех хуторян, независимо от возраста и места работы. Терапевту для этого выделяется фабричный автотранспорт. Два раза в неделю сюда из райцентра приезжает гинеколог, раз в неделю — зубной врач, фабрика доплачивает им за эту работу из своих доходов. Работает физиотерапевтический кабинет. Опять же, для всех без исключения жителей Ивановки и окрестных хуторов. Возникла необходимость отвезти больного в Ростов, дают легковую машину.

Если в 1977 году на весь хутор был один телефонный номер, то теперь в каждом доме по аппарату. Ко всем хатам подвели газ и воду. Вспахать ли огород, почистить сливную яму, вывезти мусор, подвезти сено-солому, все это за копейки. Нужен экскаватор, погрузчик, бульдозер, трактор, автокран — пожалуйста. Нужно цемент привезти с завода, скооперируйтесь, директор даст машину, потому что сам был застройщиком, сам живет вместе со всеми на хуторе, как и многие главные специалисты. И люди строятся. К единственной до недавнего времени улице Фабричной приросли еще три. Все они освещены опять же за счет фабрики. Хутор стал более похож на рабочий поселок. Почти в каждом дворе по автомашине.

Так что же это такое — народное предприятие?

Формально главное отличие народного предприятия от предприятия иной формы собственности в том, что исчезло понятие контрольного пакета акций.

Один акционер — один голос, независимо от того, сколько бы акций тому ни принадлежало. Впрочем, новый устав предписывал концентрацию в одних руках не более 1,5 процентов акций. И купить их, если акционер вдруг пожелал продать свой пакет, могло только само предприятие. То есть исключена всякая возможность манипуляции с акциями.

Эта идея в свое время принадлежала известному российскому офтальмологу и общественному деятелю академику Святославу Федорову. С его легкой руки она и пошла гулять по России. Вернее, продираться. Потому как у нее и сегодня много противников среди бизнесменов и чиновников на самых высоких этажах власти, умеющих от дружеских поглощений расширять свой бизнес, а от продаж народного достояния получать свою выгоду.

Но предприятие может проесть как чиновник, так и сам коллектив, примеры многочисленных сельских кооперативов, наследников колхозов, тому подтверждение. Его могут разорить конкуренты. Тем более условия у «Ореховской» тяжелые. Находится она в глуши, далеко от крупных промышленных центров, от потребительских рынков. Чтобы не растерять клиентов, вынуждена доставлять им собственную продукцию собственным транспортом на далекие расстояния за свой счет. Все это ложится на себестоимость. Следовательно, надо снижать внутренние затраты.

Главный упор делается на новейшие технологии. Оборудование покупают в Германии. Оно дороже, но эффективнее, окупается быстрее, и гарантия на него 15 лет. К примеру, в старом помещении сидит от 32 до 36 тысяч несушек, в новом, немецком, — 49 тысяч. И там, и там по четыре человека обслуги. Но в новом корпусе энергозатраты в три раза меньше. В Ганновере на выставке увидели цыплятник с капельным поением. Забавно, капля висит, курица ее склюнет, другая повисла. А в Ивановке шесть скважин 40 кубов воды в час качали, и вся она уходила в «проточный способ». Ну, как не «склюнуть» у немцев эту «капельку»? Их газогенераторы, используемые для подогрева помещений в холода, сжигают семь кубов газа в час, наши — по 36. Вот и считай. Потому наблюдательный совет, высший орган народного предприятия, рекомендовал управляющей дирекции каждый год вводить по одному корпусу, работающему по новой технологии.

Потому и эффективность высокая. И доходы. Каждому к отпуску дается по окладу. Да примерно еще оклад в качестве дивидендов. Да премиальные к каждому большому празднику.

Да по 25 рублей ежедневно «кормовых» — на питание. Обед же из трех блюд в фабричной столовой — сам тому свидетель — обходится в два десятка рублей. Да ежемесячно каждому продовольственный паек: по три литра подсолнечного масла и по три десятка яиц (пенсионерам — по десятку).

Вот и считай. У иных на семью выходит около 20 литров растительного масла да более полутора сотен яиц. В месяц. Разумеется, все сами не съедают. Значительную часть продают на рынке.

Про Ивановку говорят: счастливый хутор».

Развитием местного самоуправления, самоорганизации, социальной адаптацией умирающих деревень который год занимается Глеб Тюрин. О его методе написано немало статей, его опыты вдохновили некоторых молодых людей (например, руководительницу экофермы «Небово» Анастасию Скурихину) ехать возрождать русскую деревню. Вот, что пишет о нем публицист С. Резниченко: «Тюрин Глеб Владимирович, уроженец Латвии, с юных лет живет на Русском севере. Занимался предпринимательством, был валютным дилером. Прошел обучение на международных курсах социального предпринимательства и социально- экономического возрождения. С 1997 года управляет «Институтом общественных и гуманитарных инициатив» «ИОГИ», который реализует программы по социально- экономическому возрождению малых населенных пунктов России. Несколько успешных проектов Тюриным было реализовано в Архангельской области. Глеб Владимирович был советником губернаторов Архангельской и Хабаровской областей, активно выступает как бизнес-тренер в различных городах России. Один из самых известных его проектов — проект возрождения города Пикалево «Новое Пикалево».

Метод Глеба Тюрина по восстановлению русской деревни поистине уникален. По сути дела, это единственный в современной России метод организованного, «поставленного на поток» воссоздания коллективов выживания территориального типа.

Согласно методу Тюрина, в селе путем консультаций с местными жителями обнаруживается эффективный и сравнительно малозатратный источник дохода. Для использования которого, однако, нудны коллективные усилия. Под этот проект создается инициативная группа руководителей и исполнителей. Постепенно инициативная группа втягивает в себя все больше местных жителей и переходит к более сложным бизнес-проектам. А так же начинают заниматься поддержанием местной социальной инфраструктуры (дорог, мостов, домов престарелых), возрождают местную традиционную культуру.

Для эффективной реализации данных проектов необходимы следующие условия:

1. Наличие относительно сохранившихся рудиментов самоорганизации, тесных связей между жителями селения. Наряду с инициативностью, активностью местных жителей.

2. Наличие возможности извлекать прибыль из каких — либо промыслов, туризма и пр… не требующих масштабных капиталовложений. Устойчивая традиция использования таких источников дохода.

3. Наличием лидера и объединенной вокруг него группы активистов.

4. Наличием «первоначального толчка» со стороны бизнес — тренеров и позитивно настроенных представителей власти.

В такой связи не удивительна географическая привязка деятельности Глеба Тюрина. Это Русский север, Дальний Восток, Сибирь. Эти территории населяют люди, сохранившие, не смотря на все советские традиции, немало своих традиционных качеств: инициативность наряду с высоким уровнем способности к кооперации, навыки получения максимальной прибыли из любых объектов природной среды. Вообще, этих регионах уровень сохранности традиционной культуры едва ли не наивысший среди русских! При том, что природная среда не смотря ни на что продолжает быть богатой и разнообразной. И ее разнообразие дополняется различными туристическими достопримечательностями, антропогенными и природными.

К тому же природа не только богата, но и весьма сурова. И требует единства для ее эксплуатации.

Эти факторы в значительной степени позволяют преодолеть такие моменты, как развал традиционной общинной самоорганизации и иждивенчество основной массы населения (и по отношению к государству, и по отношению к активистам, которые якобы «всем должны»)».

«Как показывает опыт, сегодня деревня, которая может выжить, — это та, которая отчасти восстанавливает, что было в начале XX века, которая требует, чтобы люди были объединены. Но это территория с современными производствами и технологиями, — уверен Глеб Тюрин. — На первый взгляд, выглядит как какая-то труднодостижимая вещь. Но это путь Китая, когда огромное количество людей, которые были очень бедными еще 20 лет назад, объединены в маленькие структуры, которые активно работают и увеличивают свое производство. Затем результаты их труда консолидируются и продаются. Оказывается, что такая сила не меньше той, что представляют из себя крупные производства. Это великое чудо — результат деятельности людей.

У нас думают, что Запад построил большие заводы в Китае и завалил мир своими товарами. Но Китай — 200 млн крестьян, у которых земли в десятки раз меньше, чем в России, но они одни из главных в мире производителей продуктов питания. Кроме того, большей частью в сельской местности или небольших городах находится еще 20 с лишним млн маленьких заводиков, которые завалили весь мир промышленными товарами.

Думаю, что когда мы говорим про отдаленные территории, а большая часть России — отдаленные территории, — то их развитие — создание ситуации, когда они научатся быть эффективными, будут поддерживать друг друга, люди научатся существенно снижать расходы и увеличивать доходы.

Снизить расходы можно за счет того, что возникает общественная инициатива, которая работает вместе с властью и берет на себя часть проблем территории. Их задача сделать так, чтобы проект, который они реализуют, давал экономию бюджетных средств.

Например, в Архангельской области, в которой мы начали это делать 15 лет назад, сейчас примерно 700 деревень, администрация области выделяет порядка 20 миллионов рублей на проекты, которые люди реализуют самостоятельно. Но если раньше через муниципальный заказ ремонт клуба стоил 200 тысяч рублей, то теперь его можно сделать за 20 тысяч. То же самое с детскими площадками, спортивными объектами, дорогами, мостами, ЛЭП, водонапорными башнями. Условно говоря, люди понимают, что если в деревне нет благоустроенной среды, то деревня становится неконкурентоспособной и молодежь оттуда уезжает.

Для людей такая инициатива — возможность потратить деньги именно на то, что им нужно. А власть таким образом решает проблемы, которые есть на территории. По-другому никак: только за бюджетные деньги ничего не сделать.

Нам говорили: ваши дети будут жить при коммунизме, государство все даст, все построит. Оно было везде и во всем, а кроме него не было ничего. Мы видели фильмы, в которых частники высмеивались и критиковались, частно-собственнические настроения всячески искоренялись. Дальше это стало привычкой, люди не понимают, почему государство не дает, обижаются и искренне полагают, что оно плохое. Чтобы что-то изменилось, нужны проекты, которые бы «расшевеливали» людей, на которые можно ориентироваться.

Нужны агентства развития территорий, команды молодых людей, которые готовы быть предпринимателями. Нужно понять, что это не подвижничество, когда люди жертвуют собой, чтобы Родина развивалась, это вполне нормальный полноценный бизнес, но в селе.

Сегодня нет представления о развитии местной экономики. Поэтому все ждут инвесторов, которые придут, все построят, а населению останется только работать на него. Но инвестор ничего не будет делать безвозмездно, он получит всю собственность и уведет доходы из района. Район получит лишь рабочие места. Но сегодня богатство Америки на 60 % создается маленькими производствами, и 70 % рабочей силы нанято ими. Нам нужно достичь понимания этого, иначе развиваться будет невозможно.

Нужно думать не о том, что деньги придут снаружи, а о том, как найти свои сильные стороны, увеличить долю своего рынка и заработать их самим. У нас сегодня население покупает товары в сетях, потому что там дешевле. Люди покупают товары, которые произведены где-то далеко, и их деньги уходят за тридевять земель. А своих предпринимателей мы не жалуем. Но если мы понимаем, что, поддержав местного производителя, помогаем ему получить деньги, которые он вложит здесь же, отношение к нему меняется. Так и должны появляться инвестиции».

Один из наиболее востребованных сегодня проектов реабилитации сельских территорий — т. н. «экотуризм».

Сегодня в мировой экономике туризм занимает второе место по доходности, оспаривая первенство у нефтяного сектора и давно превзойдя прибыли от торговли оружием. В условиях повсеместного ухудшения экологической ситуации особую актуальность для измученных урбанией людей приобрело такое направление этой отрасли, как экотуризм — туризм, проводящийся в рекреационных зонах и нетронутых уголках природы. Такие уголки берутся под особую охрану, давление человека на них минимизируется, дабы сберечь биоразнообразие. Здесь развивают экологически чистое сельское хозяйство, обеспечивающее отдыхающих продовольствием, народные промыслы, исторические объекты — одним словом все, что придает своеобразие местности и может заинтересовать туристов.

Россия с ее до сих пор огромными территориями и природными богатствами, ее уникальным этнографическим разнообразиям и множеством исторических памятников имеет колоссальный потенциал для развития экотуризма, который может не только дать нашей стране немалый приток денежных средств, но и способствовать развитию сельского хозяйства, сохранению и восстановлению природы и историко-культурного наследия.

Первый масштабный проект такого рода, объединивший в себе все лучшие наработки в отрасли, реализуется во Владимирской области предпринимателем Сергеем Кониным в экопарке «Суздаль». «Дело в том, что в основе туризма лежит, конечно, домик, — объясняет Конин. — Гостевой домик. В Европе два миллиона гостевых домиков. В России на сегодняшний день такой статистики нет, но с полной уверенностью могу сказать, что у нас нет ни одного домика, построенного по стандартам экодома. Каждый домик, который будет построен по этому принципу, в туризме является событием. Если говорить о том, как увязать сельское хозяйство и «зеленый» туризм — важно сказать, что на сегодня люди, которые приезжают в такие городки, не просто отдыхают — они знакомятся с сельским трудом, с образом жизни. Но дело в том, что у нас нет гостевых домиков, а люди ориентируются на то, чтобы приехать и получить три основных стандарта: стопроцентный комфорт, приватность и безопасность. Эти стандарты должны обеспечить агрогородки и экобазы».

Хозяева домов по условиям участия в проекте должны будут заниматься сельским хозяйством на территории своих усадеб. Это, по мнению Сергея Степановича, существенный фактор возрождения нашего аграрного сектора: «Если говорить о направлении развития сельского хозяйства — где у нас ложный момент? Мы можем произвести сколько угодно всего. Ведь сельхозпроизводители и фермеры все время рыдают о том, что они произвели продукцию, а поставить ее в сети не могут. А теперь представьте себе: если он знает, что через его домики в день проходит 20–30 человек — он будет держать 20 свиней, 50 кур, 10 коров, чтобы были всегда свежие продукты». Предприниматель уверен, что Россия обладает колоссальным человеческим ресурсом для организации подобных проектов: «Дело в том, что урбанизация, которая произошла во всем мире, привела к тому, что в целом 80 % человечества проживает в городах. В России еще 22 % живут в селах. Т. е. человеческий ресурс есть. Это колоссальное направление для развития малого и среднего бизнеса, про которые сегодня все говорят».

Еще один негосударственный проект, существующий на частные пожертвования и связанный с сельской местностью, дает важнейший пример решения весьма важной и болезненной проблемы — проблемы детей-сирот. Вот уже 20 лет в подмосковном Томилино существует уютный коттеджный поселок — «Детская деревня SOS». «Детский дом семейного типа — так называется это сообщество, где лишенные родной семьи детишки вновь обретают маму, а иногда и папу. Сегодня в России — шесть таких деревень, всего в них живут около 400 детей-сирот. В подмосковном Томилино первые приемные семьи появились еще в 90-х. В каждой из них сложились свои традиции. Это не госучреждения. Приемные мамы живут в домиках с 5−7 детьми. Они не уходят утром на работу, а создают в доме уют и готовят обед к возращению детей, которые ходят в обычную районную школу и детсад. Каждый коттедж — это полноценный дом. Все дома устроены по единому принципу: на первом этаже кухня и столовая, где семьи проводят время вместе. Вторые этажи отданы под жилые комнаты. За 19 лет существования детская деревня в Томилино выпустила во взрослую жизнь 88 учеников».

А в Пермском крае сельский священник со своей общиной смог дать приют 170 сиротам. «Идея создать такой приют пришла мне не случайно, рассказывает отец Борис. — Я много читал на эту тему. Раньше, в царское время, было очень много подобных приютов. Девочки содержались отдельно от мальчиков. Мы просто решили возродить то, что было в нашей стране испокон веков. Тем более, обстановка в нашей стране в те годы, когда я задумал создать приют для сирот при живых родителях, диктовала свои правила. Это были годы перестройки, на улицах было очень много брошенных детей, стабильности не было, люди буквально выживали. Тут уж было не до ребятишек, все выкручивались, как могли. Предприятия не работали, многие жители годами не получали зарплату, детские пособия, пенсии. Вы, наверное, помните то время, когда в населенных пунктах, не скрываясь, торговали спиртом, многие спивались и умирали. А никому не нужные детишки бродили голодные по улицам. Только у нашего храма каждый день просили милостыню около 12–18 детей. А сколько их еще бегало по улицам! Страшное было время. И вот тогда у меня возникла мысль помочь этим детям, открыть приют.

На базе нашей общины (даже еще не было монастыря) храма Александра Невского, обсудив эту идею с прихожанами на приходском собрании, мы решили создать приют. Поначалу, конечно, было трудно. Мы обратились к местным властям. Нам передали помещение бывшей заброшенной школы в 12 километрах от города. Общими усилиями мы восстановили здание и открыли в нем приют. Эту титаническую работу мы делали в буквальном смысле всем миром. Я очень благодарен всем тем, кто принимал участие в этом богоугодном деле. За годы существования приюта мы в буквальном смысле дали путевку в жизнь 170 ребятишкам. Шесть моих подопечных пошли по моим стопам и стали священнослужителями. Многие создали свои семьи, выросли хорошими людьми.

Со всеми ребятами я сам общаюсь каждый день. Учу их, готовлю к самостоятельной жизни. Всегда говорю так: «Везет тому, кто много везет». Призываю их к тому, чтобы они трудились, чтобы после выхода из приюта они были приспособлены к взрослой, самостоятельной жизни. Чтобы прокормить детей, мы держим большое подворье. У нас много лошадей, коров, коз, кур, уток, гусей. Есть даже своя пасека. Дети активно помогают нам в этой работе, ведь они понимают, что все то, что мы посадим и соберем летом, пойдет на их питание зимой. Я сам из казаков, сельский труд мне знаком.

Меня очень радуют успехи детей, они продолжают держаться вместе и после того, как покидают стены приюта. Так, у нас четыре парня поехали в город, сняли квартиру, стали жить. Двое сразу нашли работу, у двоих сложности возникли с поиском. Так те, кто работал, поддерживали своих товарищей, кормили их, оплачивали жилье до тех пор, пока и те не устроились. Вот такая у наших воспитанников взаимовыручка, меня это очень радует. Самое главное, мы пытаемся на своем примере показать, что есть другая жизнь. Что можно жить с Богом в душе, трудиться, к чему-то стремиться. Мы стараемся достучаться до самосознания детей. Всех и вся меняет Господь, нужно просто по-человечески относиться, с любовью к людям».

А, вот, еще один пример, что может сделать один деятельный, ответственный и движимый энергией добра человек. Бывший сотрудник СОБР из поселка Непотягово Вологодской области Николай Соколов самостоятельно построил 100-метровый мост, соединивший две деревни, обустроил родник, построил часовню. «Построить хороший мост над запрудой попросила меня перед смертью мама, — рассказывает многодетный отец и дед Соколов. — Она сказала: «Сделай, сынок, для людей доброе дело. Ведь никто кроме тебя за это не возьмется». Я решил заняться этим вопросом. Обратился в Спасское сельское поселение, попросил денег на материал. Мне выделили 50 тысяч рублей, часть средств я добавлял из своей пенсии. Расстояние с одного конца запруды до другого было около ста метров.

Я купил металлические листы, из которых сварил сваи. Зимой, когда запруда замерзла, я с одного берега на другой протянул веревку и через каждые шесть метров сделал метки. Потом при помощи лома я в обозначенных местах поставил сваи и вогнал их с помощью сваебойки на несколько метров в дно. Весной я сделал плот и продолжил работу. Ставил между сваями перемычки, сделал деревянный настил, перила. Никто из односельчан не изъявил желание помочь, только сын Женя помогал мне. Так мы сделали добротный стометровый мост, 1,5 метра в ширину. Вся работа заняла у меня полгода. Жители до сих пор благодарят, бабушки очень радуются, что теперь не нужно делать такой большой крюк. Я давно зарекся надеяться на кого-то, кроме себя. Односельчан мой пример вдохновил. Они стали убираться на улицах, косить бурьян у деревни, детский город построили.

У нас в лесу есть потрясающий родник. Меня еще отец приводил на это место. Я решил облагородить его. Вывез 800 «Камазов» ила, две зимы ушло на это. Мусор убрал. Родник расширил, теперь их два. Построил там часовню в честь Святого Николая Чудотворца, сделал заграждения для омовений, посадил аллеи из дубов, кедров, сосен. На поляне поставил стол с лавками и навесом. Провел электричество, сделал туалеты.

Теперь к источнику приезжают паломники со всего мира. Я повесил книгу отзывов и предложений, там записи не только со всех уголков нашей страны, но и из других стран. Из многих стран Европы, Австралии и так далее. На Крещение было несколько тысяч человек. Каждые выходные сюда приезжают люди. Лес вокруг часовни и родника я взял в аренду на 49 лет и плачу за него 7 тысяч рублей в год. С людей не беру ни копейки. Мне хочется, чтобы люди побывали здесь, ощутили всю благодатность этого необыкновенного места. Сначала были попытки вандализма, неизвестные сломали иконы, побросали их в родник. Я все восстановил, сейчас «набеги» прекратились. Я не знаю, зачем люди так поступают. Я считаю, что каждый человек в силах изменить ситуацию на своей родине к лучшему. Нужно просто что-то делать и не лениться».

Все эти и многие другие примеры служат убедительным опровержением вечному самооправданию «От нас ничего зависит». Зависит. И немало. И зависело бы еще больше, если бы сами мы, наконец, вполне осознали свою, в первую очередь именно свою, ответственность за собственную жизнь, за происходящее вокруг нас.

«В русской революции идея личной годности была совершенно погашена. Она была утоплена в идее равенства безответственных личностей. Идея личной безответственности есть прямая противоположность идее личной годности», — писал в 20-е годы прошлого века Петр Струве. Сегодня, если будущее наше нам дорого, идея личной годности должна одолеть идею личной безответственности.