Глава двенадцатая
«Весть наконец пришла, я встал во весь рост среди пепла и окинул взглядом тех немногих из моих детей, кто еще остался в живых. Трона Теней больше не было, из сумрака разлетались драконы, полня воздух криками гнева и разочарования.
Тогда я понял, что ему удалось. Он перехитрил их всех, вот только какой ценой? Я смотрел на горы трупов, на чудовищной высоты линию прибоя, тянувшуюся вдоль этой проклятой береговой полосы. Потоки крови лились по склону туда, где ниспадал окрашенный багровым свет, где все еще зияли раны. Надвигалась очередная волна. Ее нам уже не сдержать.
В этот миг глубочайшего отчаяния со стороны леса показались трое. Я обернулся к ним, и в моей опустошенной душе зародился отблеск надежды…»
«Трон, скипетр и корона», отрывок из Одиннадцатой Книги (библиотека Коралла)
Риз Харат
Умница, вся в крови, шатаясь, выбралась наружу. Белизна берега, качающегося и клонящегося вбок у нее перед глазами, показалась ослепительной. Она рухнула на колени, потом на бок. Выпустила из руки меч – рукоять на мгновение задержалась в ладони, прежде чем со всхлипом высвободиться. Другой рукой стянула шлем. От удара копейного наконечника прямо посередине вмятины остался узкий разрез. Из него торчали пряди окровавленных волос и ткань подшлемника.
Она уронила голову на песок, жуткие звуки боя начали затихать. Небеса над ней вращались. Во мраке плыли обрывки света. Ох, Коротышка. Он ведь нас предупреждал. В этой своей манере, но предупреждал. Расхаживал взад-вперед, и меч свой треклятый то обнажал, то возвращал в ножны, потом опять обнажал. Раз за разом.
Ты можешь размышлять о том, что предстоит. Пытаться нарисовать в голове картинку. Того, что приходится делать воинам. Того, куда отправляются солдаты. Но подготовиться это тебе не поможет. Ничего из этого.
Казалось, вопли остались далеко позади. Атака, страшный перезвон, пасть бреши, ощетинившаяся оружием, мечами и копьями, топорами и кинжалами, и все, что эта пасть делала, – пережевывала людей в кровавую кашу, с ненасытным аппетитом звеня и скрежеща стальными клыками.
До тех пор, пока еще есть кого в нее засунуть.
Ей было жарко, потный подкольчужник натирал подмышки. Она чувствовала, как от нее сейчас воняет.
Значит, Коротышка, мы с тобой решили зваться капитанами, да? Теми, кто отдает приказы. Теми, кто стоит с важным видом. Там, рядом с князем. И с его элитным отрядом, который он теперь зовет Дозором. А мы с тобой, Коротышка, были офицеры.
В армии придурков.
Теплая кровь собиралась у нее в ушах, сперва в левом, потом и в правом. Все остальные звуки утонули в этом приливе. Что это я сейчас слышу, океан? Океан крови? Это и есть те звуки, что каждый из нас слышит последними? В таком случае, милый океан, призови к себе мою душу. Я хочу снова окунуться в твою воду. Позволь мне в нее окунуться.
Песок рядом с ней задрожал. Нет, они не перестанут. Они намерены прорваться. Как он и говорил.
Никакой она не капитан. И понятия не имела о том, что значит быть настоящим капитаном. С того самого мгновения, когда открылась брешь, когда оттуда, подобно языкам пламени, хлынул свет, когда все эти голоса из-за барьера прорвались сюда…
Она видела, как Йедан Дерриг спускается к бреши. Его Дозор уже был распределен вдоль передовой цепи летерийских добровольцев в качестве взводных командиров. А вот и Вифал – быстро карабкается вверх по изрытому склону и дальше в лес. Сообщение для королевы Харканаса: битва началась.
Внимание Умницы вновь вернулось к бреши. Наемников надо размещать впереди, там, где единственный путь к отступлению будет сквозь более верных солдат. Они здесь ради добычи. Только добычей ни мужчин, ни женщин не удержать, во всяком случае надолго, если все начнет рассыпаться. А летерийцы с острова – это мой народ. Мои люди.
Подбегая к передовому валу, она вытащила меч. С оружием в руках ей никогда не было слишком уютно. Если честно, оно ее пугало. Она опасалась себя заколоть ничуть не меньше, чем злобного удара вражеского копья. А Коротышка где? Где-то там, в суматохе – мы на потревоженный термитник сейчас похожи.
Кто-то громко рыдал – мать, чей ребенок только что вырвался из ее объятий, сжимая щит и меч, или копье, или пику, чтобы исчезнуть в гуще схватки. Обычная для этого мира сцена. Для любого мира. По ту сторону барьера какая-то мать сейчас тоже вскрикивает от ужаса, потеряв из виду свою крохотулечку. Она оступилась, упала на одно колено, и ее вырвало на раздробленные кости берега. Закашлялась и принялась отплевываться, чувствуя внутри странную пустоту, которая распространялась подобно распускающемуся цветку, пока не возникло ощущение, что мозг ее ни к чему не прикреплен и плавает отдельно от тела.
Она услышала рев. Звук битвы – но нет, такого она точно никогда прежде не слышала. На бегство с побережья там, в Летере, совершенно не похоже. Там крики и та воля, что в них слышалась, были порождением боли и страха, неудовлетворенной нужды. В их тоне было что-то жалобное. Против дисциплины Йедана Деррига и его элитных солдат у тех несчастных не было ни единого шанса.
Здесь совсем другое. Уже одних исторгавшихся из бреши звуков достаточно, чтобы заставить защитников отступить на шаг. Ярость и триумф – они прорвались! Наконец-то прорвались! Ненавистному врагу их уже не остановить, даже не замедлить поступи! Толпы товарищей подпирают сзади, впереди сверкают в горизонтальных выпадах копейные наконечники – из раны высыпали тисте лиосан.
Умница заставила себя встать, заставила двинуться вперед. Сознание все еще словно плавало отдельно, но вот зрение резко обострилось. Она увидела, как передовая шеренга летерийцев странным образом взмыла вверх, увидела их запрокинутые головы, распахнутые рты. Враг поднял их на копья.
Меч выскользнул у нее из руки. Умница, оглушенная, ошеломленная, развернулась, чтобы его подобрать. Кто-то врезался в нее, сбил с ног. Она полной грудью вдохнула пыльный песок, закашлялась. Где же он, этот меч? А, вот. Она поползла к нему. Шершавая от песка рукоятка оцарапала ладонь. Умница обтерла ее и снова взглянула в сторону бреши.
Как ни странно, цепь летерийцев оказалась на месте. Они сражались. Они не позволяли лиосанам подняться выше по склону вала. На них тоже со страшной силой давили сзади товарищи, позволяя не только удержаться, но и продвинуться вперед. То тут, то там в плотной массе открывались проходы, оттуда выносили изувеченные тела, конечности бессильно волоклись по песку.
Обе ведьмы находились сейчас среди раненых. В руке у каждой был кинжал. На глазах у Умницы Сквиш опустилась на колени рядом с одной из женщин, наклонилась, чтобы вглядеться в рану. Покачала головой, вонзила кинжал ей в грудь, прямиком в сердце – и шагнула к следующему раненому.
Кровопийцы, чтоб вас!
Пулли заталкивала корпию в дыру у солдата в боку, крича, чтобы скорее тащили носилки. Выше по берегу уже образовался следующий перевязочный пункт, лекари там останавливали кровотечение, зашивали раны, ампутировали искалеченные конечности. В песке поблизости вырыли яму – для этих конечностей и для раненых, которых было уже не спасти.
Все… очень организованно. Будто бы согласно плану. Ага, теперь я припоминаю. Мы все это вместе и планировали. Все то, что сейчас происходит.
Умница снова кинулась вперед.
– Они держатся! – прохрипела она. – Держатся!
– Капитан!
К ней подбежал мальчик. Она его совершенно не помнила. Пугающе худой, рот обметан болячками. Летериец.
– Кто тебя послал?
– Сэр, капрал Найд из Дозора, державший правое крыло, ранен, его оттащили в тыл. Князь приказывает вам немедля принять командование взводами на том фланге.
Странник меня забери. Она облизнула губы. Мочевой пузырь горел так, словно все его содержимое обернулось кислотой. Она перевела взгляд на меч.
– Сэр?
Треклятый мальчишка вылупил глаза прямо на нее. Сочащиеся болячки вокруг рта, лицо в каких-то потеках. И ясно видно, насколько ему страшно. Сирота, чью вновь обретенную семью убивают сейчас прямо у него на глазах. Но он передал ей слова князя. Он отыскал ее, чего Йедан от него и хотел. Сделал то, что следовало. Выполнить приказ. Исполнять свой долг так же отчаянно, как и все мы. Хорош уже на меня таращиться!
– Веди меня, – сказала она.
И он, словно ребенок, которому не терпится на пляж, схватил ее за руку и повлек вперед.
От запаха схватки она чуть не задохнулась. Пот, рвота, страх, дерьмо и моча. Как в этом вообще можно сражаться? Умница была готова вырвать свою руку из холодной ладошки мальчика. Но ее уже подталкивали вперед другие руки. К ней наклонялись лица, что-то кричали. Умоляющие глаза встречались с ее взглядом. Вокруг мутной серой тучей клубилась паника.
Она уткнулась коленями в кого-то, стоящего на четвереньках. Пытаясь перешагнуть, окинула его взглядом. Ран не видно – поражен не оружием, но страхом. Стоило ей это осознать, как внутри вспыхнул гнев. Она резко остановилась, развернулась.
– Эй ты, дерьма кусок, а ну-ка встать! Они там умирают! За тебя! Быстро на ноги!
Ей как раз удалось наконец вырвать свою руку у мальчика. Она ухватила солдата за волосы.
– Поднимайся! Вперед, за мной!
Те, кто оказался рядом, все это видели. Смотрели на них во все глаза. Она увидела, как взгляды их делаются тверже – к чему бы все это?
– Ты, пацан, прокладывай дорогу. В передние ряды, и побыстрей. А ты, солдат, только попробуй у меня еще раз отстать!
Вы только послушайте! Можно подумать, я сама понимаю, что делаю. Можно подумать, это не в первый раз.
Вокруг зашумели голоса.
– Смотри, здесь капитан…
– Капитан Умница, видал? Вон она…
– Паникеру рот заткнула…
– Пришибла его!
– Умница паникера зарубила – вот лопни мои глаза!
– Нижние боги, – пробормотала она. Пытавшийся протолкнуться между двух летерийцев мальчик обернулся к ней. Во взгляде его что-то блеснуло.
И она почти сразу увидела сверкающие наконечники копий – как они отскакивают от щитов, снова делают выпады, схлестываются с клинками и андийскими пиками. Впервые за все время сумела разглядеть лицо лиосана. Длинное, узкое, напряженное, и однако – Странник! Они выглядят совсем как анди! Совсем такие же!
Только не чернокожие, а белокожие. И это все? Единственная разница, мать вашу?
Глаза лиосана встретились поверх кипящей рукопашной с ее собственными – бледно-голубые, неожиданно юные. И она увидела в них страх. Его жуткий и столь пугающий страх.
– Нет, – выдохнула она. Не надо. Возвращайся обратно. Прошу тебя…
Сбоку в голову лиосану ударил топор. Кость под разрубленной плотью вмялась внутрь. Из глазницы, носа и рта брызнула кровь. Все еще смотрящий на нее уцелевший глаз внезапно утратил выражение, сделался незрячим, лиосан рухнул и исчез из виду.
Умница застонала. Ей захотелось разрыдаться. От слез заложило нос, пришлось дышать лишь ртом – воздуха сделалось мало. В глазах тоже все расплылось. Но свет продолжал литься ей навстречу сквозь пляшущие мутные тени. Свет все лился и лился…
Женщина-летерийка вытянула назад руку, ухватила ее запястье окровавленной ладонью. Подтянула дальше вперед.
– Капрал Найд сказал, сэр, что скоро вернется!
Они тут что, беседовать собрались? Впереди схватка – совсем рядом, рукой подать. Куда делся мальчик? Его не видно. А тот трус? Да вот он, в самой передней линии, с воплем выставил перед собой щит, отбивая яростный выпад.
– Что с ним?
– Капитан?
– Найд – что с ним случилось?
– Руку ему срубили, сэр. Сказал, что скоро вернется, как только кровь остановят.
Женщина снова обернулась вперед и громко выкрикнула:
– С нами капитан Умница!
Такое чувство, что никто не обратил на это ни малейшего внимания.
Потом Умнице показалось, что переменился самый воздух вокруг – до боли в ушах. Что-то вскипело, сперва вокруг нее, потом распространилось во все стороны. Раздался рев, отовсюду и ниоткуда, весь фланг вдруг качнулся и обрушился на переднюю линию лиосан.
Умницу словно водоворотом потянуло вперед.
Она наступила на что-то, подавшееся под ногами. Глянула вниз.
Оттуда на нее смотрел мальчик. Впрочем, он ни на что уже не смотрел. Болячки вокруг его открытого рта почернели от грязи.
Ох, обтереть бы их…
Следующие тела у нее под ногами принадлежали уже лиосанам – неестественно выгнутые, скорчившиеся вокруг луж крови и зияющих ран. Сломанные копейные древки, грязная одежда. Невидящие лица.
Она услышала новые раскаты рева и поняла – откуда-то узнала, – что вперед устремилась сейчас вся цепь летерийцев, один ее участок за другим. Проваливайте обратно в свою нору, жалкое щенячье отродье!
– Проваливайте отсюда! – заорала она. – Проваливайте! Это все наше! Наше!
Ее крик тут же подхватили другие.
Она увидела, как лиосан дрогнули под этими криками, как ряды их стали проседать, а летерийцы продолжали обрушиваться на них, раз за разом.
Перед ней вдруг открылся просвет. Лиосан – упал на одно колено, плечо разрублено прямо сквозь сустав, рука безвольно повисла. Он увидел ее и попытался подняться. Немолодой – лицо в морщинах, взгляд тусклый.
Умница ударила мечом – неуклюже, но со всей силы. Лезвие чуть задело край челюсти и врубилось глубоко в шею. Хлынула кровь, окатив ее с головы до ног. Горячая волна заставила ее отшатнуться…
Этот шаг назад спас ей жизнь. Выпад копья, нацеленного ей в голову, пробил шлем. Она почувствовала, как острый наконечник разрезает кожу, царапает череп, – потом ее оттащили в сторону.
Коренастый солдат подтянул ее поближе.
– Наплевать, голова на плечах – и ладно, так ведь? Меча моего не видали? Обронил где-то на хрен – потому что он так в руке и остался – да и наплевать. – Нагнувшись, солдат поднял с песка колун. – Странник, чтоб тебя конь в ухо трахнул, это еще что за хреновина? А, наплевать – капитан Умница, давайте-ка в задние ряды. Раз уж я тут все это начал, мне и заканчивать.
Найд? Найд-Наплевать? Так ведь тебя кличут?
– Это наше! – Крики все не прекращались.
Чьи-то руки ухватились за нее. Умницу выводили из боя. Из ее первой схватки с лиосан. Из ее первой пробы… всего. Убийства. Боли. Гнева. Льющегося света. Всего вот этого. Всего. Боги, всего этого!
Она вдруг оказалась снаружи схватки.
Сморщилась от ослепительной белизны песка под извивающимися в агонии над головой щупальцами света. Упала на колени. Потом на бок. Долой меч, потом шлем. Звуки утихли, поплыли прочь…
Потом в левое бедро ей уткнулись чьи-то колени. Она моргнула и встретилась взглядом со Сквиш, увидела в левой руке ведьмы окровавленный кинжал.
– Только попробуй, – прорычала Умница.
Ведьма ухмыльнулась ей.
И двинулась прочь.
Паническое отступление завершилось – разрозненные группки лиосан, выносящих с поля боя раненых товарищей, собрались вместе у бреши и исчезли в ослепительном свете. Меч в руке показался Йедану Дерригу необычно тяжелым, и он с хрустом уткнул его в пропитавшийся кровью песок.
– Князь!
– Сержант, дайте команду передним рядам – пусть выносят наших раненых и мертвых. – Он уставился на брешь. На почерневшее, сочащееся пятно на поверхности Светопада. Рана слишком тяжкая, чтобы волшебным образом затянуться прямо у него перед глазами, но первая попытка врага отбита.
Лиосан забрали всех тех мертвых и умирающих, кого только смогли, и однако остался еще не один десяток тел, сваленных кучей у подножия первого вала.
– Назначьте команду, чтобы подтащить трупы ближе к бреши. Пусть навалят их там в виде стены, но распорядитесь соблюдать осторожность – сперва нужно убедиться, что тела действительно мертвые или все равно что мертвые.
– Слушаюсь, сэр.
Он поднял взгляд выше – по Светопаду, сразу над брешью, скользнула тень. Йедан оскалил зубы.
Рядом раздался еще один голос.
– Князь, все оказалось опасней, чем хотелось бы.
Он развернулся.
– Бедак. Это ты возглавила последнюю атаку?
– Я была на краю правого фланга.
– Найд? Готов поклясться, что голос был женский.
– Найду руку отрубили. Хорошо хоть кровью не истек. Флангом, ваше высочество, командовала капитан Умница. Найд тоже успел вернуться, как раз вовремя, чтобы вогнать колун в череп одного из последних лиосан на нашей стороне. Аж рукоятку сломал.
Йедан нахмурился.
– Как вообще в наши ряды затесался колун? Я ведь ясно распорядился насчет оружия. К слову – сержант! Будь добра, отдай команду собрать оружие лиосан – то, что получше.
– А с трофеем вы, князь, что делать намерены?
– С каким еще трофеем?
Она кивнула на его меч.
Он тоже опустил взгляд. На клинке обнаружилась голова лиосана, пробитая насквозь от макушки и до самой шеи, тоже уже наполовину отрубленной.
– Вот я и думаю – что-то тяжеловат сделался, – хмыкнул он.
Йан Товис стояла на опушке леса. И смотрела, как оттаскивают тела, как в яму швыряют конечности и скатывают трупы. Все казалось нереальным. Летерийцы на гребне вала, все еще торжествующие, но уже ощутившие внезапную усталость, понемногу успокаивались, переводили дух, проверяли оружие и доспехи, принимали бурдюки с водой из рук снующих между воинами юнцов. Они считают, что победили.
Без Йедана и его Дозора передовая линия обороны быстро бы рассыпалась. Теперь же выжившие чувствовали себя отчаянными храбрецами, чуть не лопались от гордости. Единственная схватка сумела нечто из них выковать. Она понимала, что сейчас видит перед собой. Воинское подразделение нельзя просто собрать воедино. Оно должно еще пройти через жесточайшее горнило, а потом закалиться в крови битвы. И брат уже успел кое-чего добиться.
Вот только этого будет недостаточно.
Йан Товис видела, как ее шайхи наблюдают за всем этим, ничем не отличаясь от нее самой. Йедан вовсе не собирается и дальше расходовать летерийцев, словно бесполезных ополченцев, особенно когда уже сделал из них нечто серьезное. Теперь он отведет их назад и на время следующей битвы придержит в резерве.
Первая вылазка служила для того, чтобы проверить наш настрой. В следующий раз мы столкнемся уже с их истинной яростью. А если им удастся захватить плацдарм, через брешь двинется первый дракон.
Да, ее шайхи сейчас наблюдали и думали о том, что теперь настает и их время встретить лиосан лицом к лицу. Среди летерийцев обученных солдат было немного, и шайхи тут мало чем отличались. Но с ними будет Дозор Йедана, непоколебимый, словно каменные статуи. До тех пор, пока они не начнут умирать. Поскольку и их силам существует предел. Они – самый ценный ресурс, что есть у Йедана, но он вынужден раз за разом им рисковать. Что ж, если они начнут умирать, Йедан сможет черпать им замену из свежего урожая ветеранов. Из вот этих самых летерийцев, а потом и из наших шайхов.
Кажется слишком уж… логичным. Вот только, дорогой мой брат, не в этом ли ты и силен?
Разве могу я преклонить здесь колени? Поступив так, не сделаю ли я все это… неотвратимым? Нет. Так я поступить не могу. Но я займу место среди своего народа там, на валу. Уж сражаться-то я умею. Пусть и не как Йедан, но немногим хуже.
Это впечатано в самые души наследников королевской крови. Стоять здесь, на Первом Берегу. Стоять – и умирать.
К бреши стаскивали сейчас трупы лиосан, наваливая перед ней стену. В этом презрительном жесте был свой расчет, как и во всем, что делал Йедан. Гнев – негодный союзник. Берегитесь, лиосан. Если получится, он обратит ваш гнев против вас.
А вот моего брата вам разозлить не удастся. Он не похож на вас. Как и на любого из нас. Его же армия пойдет за ним. Они посмотрят на него и примут внутрь себя все то, что он им даст. Пусть оно и холодное. Лишенное жизни. Но они его примут, и оно их изменит.
Твоя армия, брат. Мой народ. Мне не выиграть эту битву – но и тебе тоже.
Она подняла с пня свежесрубленного дерева ремень с ножнами, защелкнула его на поясе. Надела шлем и застегнула ремешок. Натянула перчатки.
Ее народ это заметил. Теперь все повернулись к ней и смотрели, как их королева готовится к битве.
Вот только что они сейчас думают?
И зачем вообще на нас смотрят? На брата? На меня? Сами видите, куда наша любовь к вам вас завела. Видите эти обмякшие, безжизненные тела, что валятся сейчас в яму.
Но они смотрели, как эта молчаливая женщина спокойно готовится сражаться.
И конечно же, не подозревали, что за вой раздается сейчас у нее в голове, какие отчаянные крики, как отрава беспомощности проникает во все потаенные закоулки души. Нет, об этом они ничего не знали.
Она увидела брата – тот, жестикулируя, отдавал приказы.
Потом повернулся и на расстоянии встретился с ней взглядом.
Ей нужно поднять сейчас руку? Засвидетельствовать его достижение? Его первую победу? Может быть, извлечь из ножен меч и воздеть высоко над головой? Чтобы он ответил тем же?
Ни за что. Да ты и сам-то все видишь. Вот мы оба смотрим друг на друга, и ни один не делает попытки к сближению. Да и как мы можем? Мы, участники заговора, цель которого – убить всех этих людей. Йан Товис отвернулась, нашла взглядом одну из посыльных.
– Арас, доложи королеве Друкорлат о происходящем. Атака отбита с приемлемыми потерями. Мы ожидаем следующей.
Юная девушка поклонилась и кинулась в сторону леса.
Когда Сумрак вернулась взглядом к прибрежной полосе, брата нигде не было видно.
Теперь это была своего рода дорога. Напитавшись кровью, белая пыль превратилась в красно-коричневую полосу грязи, протянувшуюся прямиком от Венчальных Врат Саранаса и до самой Бреши. Апарал Форж, содрогаясь, смотрел, как телеги с ранеными подтягиваются все ближе. Легионы, собравшиеся по обе стороны от оставленного посередине узкого прохода, готовились сейчас к настоящему наступлению. Головы поворачивались, провожая взглядами тянущиеся мимо остатки Утраченной Надежды.
Что ж, разве этого доказательства недостаточно? Харканас снова обитаем. Туда вернулись жуткие шайхи, или же кто-то мало им уступающий, и готовы оборонять брешь. Безумие, сплошное безумие. Подняв глаза вверх, он увидел, что четверо из Тринадцати остаются в прежнем обличье и их огромные крылья блистают золотом в потоках неиссякающего света. Он понял, что драконья кровь в конце концов взяла над ними верх, что отныне они навеки поддались Хаосу. Среди них – Ипарт Эрул, некогда приходившийся ему другом.
– Сын Света, – прошептал он, – остерегайся избранных тобой, ибо кровь элейнтов поднимается, готовая поглотить все то, чем мы были.
Дверь у него за спиной распахнулась, с треском ударившись о каменную стену. Апарал вздрогнул, но не обернулся.
– Если ты только видел, брат…
– Я все видел, Сын Света.
Кадагар Фант выругался и вдруг оказался рядом с Апаралом, положил руки на алебастровый выступ зубчатой стены.
– В последней попытке – мы почти прорвались. Видишь, мои дети все еще в воздухе. А где остальные?
– Владыка, Грива Хаоса их страшит. Если поддаваться ей слишком долго… Сын Света, ты можешь утратить над ними контроль…
– Когда я в том же обличье, они прекрасно осознают мое могущество, мою власть. Что еще требуется, чтобы склонить их перед моей волей? Неужели ты полагаешь, что я не понимаю природы элейнтов?
– Но риск, владыка…
– Он пугает тебя, брат, верно?
– Я опасаюсь, владыка, что мы можем утратить контроль над собственным народом, и вовсе не оттого, что окажемся слабыми вождями, неспособными указать им цель. Ипарт Эрул и его сестры больше не возвращаются в прежнюю форму. Кровь элейнтов поглотила их, лишила рассудка. Когда они перестанут быть тисте лиосанами, сколько потребуется времени, чтобы наши цели утратили для них смысл? Как скоро они обзаведутся собственными амбициями?
Кадагар Фант помолчал. Потом наклонился поверх стены и посмотрел вниз.
– Прошло уже немало времени, – произнес он задумчиво, – с той поры, когда на Белую Стену возвели последнего из предателей. Как ты полагаешь, брат, не сделался ли мой народ забывчив? Может, пришла пора им напомнить?
Апарал Форж поразмыслил над этими словами.
– Как сочтете нужным, владыка. – Он так и не оторвал взгляда от колонны, медленно ползущей к Венчальным Воротам.
– Что-то новое, – заметил Сын Света.
– Владыка?
– Я не слышу страха в твоем ответе, брат.
Болван, это все Грива Хаоса. Она пожирает любой страх, будто кровавое мясо.
– Я остаюсь вашим верным слугой, владыка.
– И, как я сейчас вижу, настолько верным, что готов рискнуть жизнью ради того, чтобы высказать, что у тебя на душе.
– Возможно. – Как я однажды уже и сделал, давным-давно, когда мы оба были совсем другими, не теми, что сейчас. – И, если так, хочу кое-что добавить. Тот день, когда вы перестанете меня слышать, станет днем нашего окончательного поражения.
Голос Кадагара был столь тихим, что Апаралу едва удалось разобрать слова.
– Ты настолько важная персона, брат?
– Теперь – да, владыка.
– Почему?
– Потому что я, владыка, – последний из вашего народа, к кому вы еще прислушиваетесь. Что вы видите, глядя вниз с этой проклятой стены? Храбрых воинов, осмелившихся с вами не согласиться. Гниющие останки нашего жречества…
– Они пошли против пути элейнтов, – прошептал Кадагар.
– Да, владыка, и теперь они мертвы. А четверо из Тринадцати не вернутся.
– Я могу им приказывать.
– До тех пор пока они согласны изображать подчинение, так оно и будет, владыка.
Непроницаемые глаза поднялись, чтобы встретить его взгляд.
– Ты ходишь по грани, брат Апарал Форж, по самой грани.
– Если в моем совете заключена измена, владыка, можете меня приговорить. Но страха вы во мне больше не увидите. Ни сейчас, ни когда-либо еще.
Кадагар Фант оскалился, потом сказал:
– Сейчас не до этого. Легионы готовы, и ты нужен мне там, внизу, чтобы повести их в атаку. Враг за пределами бреши оказался неожиданно слабым…
– Слабым?
– Брат, я готов терпеть твои дерзкие речи, но не откровенную грубость.
– Прошу прощения, владыка.
– Слабым. Похоже, это даже не истинные шайхи. Крови анди в них нет совсем. Я склонен полагать, что это наемники, призванные, поскольку анди в Харканасе сейчас слишком мало, чтобы лично нам противостоять. Более того, я полагаю, что шайхов уже не существует. Они исчезли, словно предрассветный кошмар.
– Для наемников, владыка, они сражались на удивление стойко.
– Люди, брат, они такие. Если уж что-то взбрело им в голову, их не переубедить. Можно только перебить всех до единого. Чтоб уж никого не осталось.
– Самый надежный способ достичь победы в любом споре, – заметил Апарал.
Кадагар протянул руку и сжал его плечо.
– Уже лучше. Возвращайся к живым, брат. Сегодня мы отвоюем Берег. И уже вечером будем пировать в королевском дворце Харканаса.
– Владыка, могу ли я спуститься и принять командование над легионами?
– Вперед, брат! Скоро ты вновь меня увидишь – у себя над головой.
Апарал заколебался.
– Владыка, могу я дать еще один совет?
На лицо Кадагара набежала тень, однако он кивнул.
– Не нужно, чтобы вы первым из Тринадцати прошли через брешь. Пусть это будет Ипарт Эрул или кто-то из его сестер.
– Но почему?
– Потому что враг знает о нашем присутствии. Одиночников или же истинных элейнтов. У них есть планы относительно того, как противостоять нашему неизбежному явлению в бреши, владыка. Пусть кто-то из Эрулов обнаружит, в чем они заключаются. Мы не можем позволить себе риск вас потерять, Сын Света.
Бледные глаза вгляделись в его собственные, потом Кадагар улыбнулся:
– Будь по-твоему, друг мой. Теперь иди.
Отец Свет, ты этого хочешь? О чем ты думал, покидая город через ворота, которые потом назовут в честь дня твоего венчания, вместе со своей процессией по пути во владения Тьмы. Мог ли вообразить, что это станет началом конца мира?
Взять в руку Скипетр. Шагнуть к Трону. Согласно старинной поговорке, от каждой короны остается кровавая окружность. Никогда не мог понять ее смысла. О какой окружности речь? О той черте, что окружает очередного правителя, или же о куда более близкой, подобно лезвию прорезающей лоб?
Апарал Форж шагал вдоль обочины кровавой дороги. Он мог бы обернуться драконом. Мог бы взлететь прямо со стены и уже несколько мгновений спустя приземлиться у бреши, среди разбросанных древних камней разрушенного здания, покрытых праздничными резными изображениями. Но что бы он этим сказал своим воинам? Ваши вожди и в самом деле драконы, запятнанные кровью пожиратели Кессобана. Только разве он не тисте лиосан? Да. Во всяком случае сейчас, пока я еще способен держаться. И предпочел бы показать им именно это. Пусть они видят, как я иду.
Солдаты были готовы. Он это видел. И хотел взять сейчас у них их силу, их поддержку, всю ту уверенность, которая потребуется ему самому, чтобы ими командовать. Как и они в свою очередь брали у него все это, видя его.
Я должен буду обратиться к ним с речью. Найти подходящие слова. Что я им скажу? Нас ожидают наемники. Люди. Их можно будет сломить, поскольку воля их куплена за деньги, и раз уж она является предметом торговли, подобно удобной одежде, то и цена ей, когда об удобствах нет уже и речи, окажется невелика. Хотя нет, это слишком сложно. Просто скажи им, что правоту золотом не купить. Люди не смогут устоять под натиском нашей воли.
Все, что нужно, – это нажать на них. Достаточно сильно и достаточно долго.
Главное – сказать все это с уверенностью.
А потом я буду думать о тех, кого любил и потерял, пока все внутри меня не опустеет. Чтобы затем заполнить пустоту яростью и страстью.
Лиосан достаточно знали о людях. Жрецам и магам иной раз удавалось проколоть завесу, и лиосан попадали в человеческие миры. «Чтобы подвергнуть проверке правосудие», как заметил один из опытных разведчиков. Отряды были небольшими и, как правило, не имели конкретных намерений, самое большее – одну-единственную цель. Но походы случались достаточно часто, и исследователи добыли немало знаний об этих странных созданиях, слабых, но при этом многогрешных. Жили они недолго да и умом не блистали. И были способны планировать свою жизнь в лучшем случае на несколько лет вперед, чаще же всего не умели загадывать даже на какие-то несколько дней.
Разумеется, без исключений тоже никогда не обходится. Великие вожди, визионеры. Тираны. Но даже и они, как правило, руководствовались эгоистическими побуждениями, пытались достичь персональной славы, обессмертив собственное имя – в хорошем или дурном смысле.
Жалкие существа.
Приближавшемуся к бреши Апаралу подумалось – что, если среди этих наемников, этих людей тоже имеется такой великий вождь? Конечно, всякое случается, но вряд ли.
Величественные ворота снесли уже давно. А воздвигли в честь венчания, в результате которого пролилось невообразимое количество крови. Сокрушено три цивилизации. Уничтожен целый мир. Отец Свет, если бы ты только знал – повернул бы ты обратно? Пожертвовал бы собственным счастьем ради своего народа? И ее тоже.
Мне хочется думать, что да. Повернул бы. Пожертвовал бы собой, поскольку был лучше нас.
Теперь же твои дети жаждут отмстить твою неудачу. Но мы не можем, и никогда не сможем, сделать из нее ничего лучшего. И неважно. Исцелять старые раны мы не намерены – твои ворота тому свидетельство.
Перед брешью оставалось свободное пространство. Сквозь саму рану не было видно ничего, кроме наваленных трупов, казавшихся сквозь беспрерывное кровотечение Светопада неясными и эфемерными. Увидев тела, Апарал нахмурился, и глубоко внутри него вспыхнул гнев. Лиосанский. Драконов.
Шагнув на открытое пространство, он развернулся к сородичам.
– Братья! Сестры! Вы видите, что сделали эти люди с нашими павшими. Они решили, что как противник мы не заслуживаем почестей. Вообразили, что отвратительное зрелище станет для нас ударом. Но Сын Света смотрит сейчас на нас с вершины Белой Стены. Сын Света сказал, что сегодня нам суждено завоевать Край Тьмы. Мы захватим Харканас! Мы знаем, что они нас ждут. Выйдем ли мы им навстречу? Братья! Сестры! Выйдем ли мы?
Ответивший ему рев оглушил, словно удар кулака, но он на такое и надеялся. Их гнев неизмерим. Их праведность незапятнана. Кадагар прав. Мы победим.
Он обернулся к разрушенным вратам, окинул взглядом брешь. Обнажил меч и воздел его над головой.
– Седьмой легион – построиться «стрелой»! Кто поведет вас?
Из-за его спины отозвался грубый голос:
– Я поведу, Апалар Форж! Я, Гаэлар Тро!
Гаэлар. Разумеется.
– Гаэлар. У людей есть командир. Отыщи его. И убей.
– Клянусь, Апалар Форж, я убью его! Клянусь!
От того, какая сила собралась сейчас у него за спиной, Апарала бросило в дрожь. Атака отшвырнет людей прочь. Вверх по берегу, потом в лес. И до самого города. Залитый кровью дворец. На Троне – торжествующий Сын Света, в руке у него – Скипетр.
А если в храме обитает Мать Тьма, они убьют ее.
Нас не остановить. Не в этот раз.
Тени над головой. Он поднял взгляд. Три дракона, и следом – четвертый. Такой целеустремленный. Ипарт Эрул. Думается, ты желал бы этого трона для себя. Думается, ты намерен его занять.
– Лиосан! Седьмой легион – копья к бою!
Он повернулся, отошел правей. Гаэлар готов. Они все готовы. Ощетинились копьями, в нетерпении ждут сигнала, готовые ринуться вперед. Прорваться сквозь стену трупов, хлынуть на Берег.
И начать резню.
Не говоря ни слова, Апарал Форж резко опустил занесенный над головой меч.
Сандалат Друкорлат, королева Высокого Дома Тьмы, правительница Харканаса, шла по дворцу, удивляясь – где же призраки? Им следовало бы толпиться в древних палатах, шелестеть вдоль коридоров и проходов, прятаться в нишах и за дверьми. С трудом вспоминая, что от них требуется, взывая к своим любимым слабыми, отдающимися эхом голосами. Шагая вперед, она не отрывала ладони от стены, ощущая под пальцами гладко отполированный камень. Так называемая прислуга, что с недавних пор поселилась во дворце, столь далеко никогда не забредала.
Охочусь за призраками. Камень – словно кожа, но давно остывшая.
Она помнила, что раньше здесь все было по-другому. Бурлило жизнью. Стражники и гости, просители и слуги, жрицы и повитухи, данники и ученые. Заложники. Каждый и все до единого кружатся, подхваченные им одним принадлежащими потоками, словно пульсирующая в сердце кровь.
Теперь она шла вдоль узкого коридора, стук сбитых каблуков ее сапог отдавался эхом меж стен. Проход куда более тесный, чем прочие, а ступени спиральной лестницы, уходящей вверх в самом его конце, низенькие и сильно истертые. Она застыла на месте, негромко вздохнув, – оттуда, сверху, на нее подуло легким сквозняком. Я это помню. Сквозняк сверху. Я помню его. На своем лице, на шее. И ниже, вокруг голых лодыжек – я здесь на бег переходила, – но когда? Наверное, еще ребенком. Да, ребенком. Только когда? Она поднималась по лестнице, раз за разом шаркая о стену правым плечом. Наклонная поверхность камня над головой тоже казалась давяще близкой.
Почему я бежала?
Возможно, предчувствовала то, чему предстоит наступить. Вот только укрыться тому ребенку все равно было негде. А как иначе? Теперь она снова здесь, а прошедшие столетия сделались такими же твердыми, как окружающий камень. Не надо больше бежать, дитя мое. Все уже случилось. Не надо бежать, даже сама память об этом мучительна.
Сандалат оказалась на самом верху. Небольшая мощеная камнем площадка и дверь из черного дерева, врезанная в арку. Железная ручка – три звена цепи, переплетенные так плотно, что образовалось кольцо. Она уставилась на нее, вспоминая, как поначалу ей приходилось тянуться, чтобы достать до ручки, а потом дергать изо всех сил, чтобы дверь распахнулась. Комната Заложницы. Где ты рождена, где заключена до той самой поры, пока тебя не отошлют. Пока кто-то не явится, чтобы тебя забрать. Комната Заложницы, дитя мое. Ты даже не понимала тогда, что это означает. Нет, это был просто твой дом.
Она протянула руку и взялась за кольцо. Дернула один лишь раз – с другой стороны что-то отломилось и со звоном упало на пол. Ох… нет, нет, нет…
Она открыла дверь.
Кровать наполовину просела. Насекомые изгрызли покрывала, пока те не рассыпались в труху. Многие тысячи поколений тех же насекомых гнездились в матрасе, так что и от него мало что осталось. Сожрали они и восковые свечи в серебряных канделябрах, все еще стоявших на массивном туалетном столике из черного дерева. Полированное зеркало над столиком покрылось полуночного цвета пятнами. Ставни на широких окнах были некогда плотно закрыты, о чем теперь напоминала разве что груда крепежа на полу.
Сандалат ступила внутрь. Еще не видя, но уже зная, что` найдет.
Дверь была на засове изнутри.
В проходе, ведущем к Кабинету Занятий, она обнаружила мелкие, хрупкие кости последней заложницы. Почти все, что осталось от ребенка, съели мыши, о положении тела – распростертого между двух комнат – можно было судить разве что по еле заметным серым пятнам на полу. Зубы рассыпались, словно бусины лопнувшего ожерелья.
Я знаю, что ты чувствовала. Знаю. Резня в цитадели, доносящиеся снизу вопли, запах дыма. Всему миру наступал конец. Мать Тьма отвернулась. Грезы Аномандра об объединении пылью протекли у него прямо между пальцев. Население бежало – бежало прочь от самого Куральд Галейна. Миру конец.
Она опустилась на корточки, вглядываясь в останки. Дитя? Ты – это я? Но нет. К тому времени меня здесь уже давно не было. Меня отправили исполнять собственную миссию – которую я провалила. Я шла Галлановой Дорогой, в толпе беженцев. Слепой Галлан выведет нас к свободе. Надо лишь следовать за незрячим провидцем. Надо только верить его видениям. О да, дитя, безумие всей затеи было, если можно так выразиться, очевидным. Однако Тьма в тот день была холодной как никогда.
И все мы в тот день были слепцами.
Маленькая заложница никогда бы не покинула своей комнаты. В самую первую очередь ее научили послушанию. Раз уж ей велели быть здесь, она просто задвинула хлипкую защелку, уверенная, что дверь уже никто не откроет – мы все в это верили, каждая по очереди. Она служила нам защитой. Символом независимости. Защелка, которую взрослый анди легко сломал бы одной рукой.
Вот только никто не пришел развеять твою иллюзию безопасности.
Защелка защищала тебя от всего происходящего за дверью. И оказалась самым прочным из всех возможных барьеров.
Она осела еще ниже, привалившись плечом к стене коридорчика.
Я одновременно и королева, и заложница. Никто не может забрать меня отсюда. Пока не решат, что пора. Никто не может сломать защелку. Пока в том не возникнет необходимости. А до тех пор смотрите, как царственно я восседаю на троне. Застывшая, словно изображение на рельефе. Вот только заплакать она не могла, во всяком случае по себе. Как она ни бежала, все же оказалась именно здесь и именно сейчас. Как ни бежала.
Какое-то время спустя она все же поднялась на ноги, вышла обратно в комнату. И стала вглядываться в то, что от нее осталось, в покрытом пятнами зеркале. Какие-то фрагменты, кусочки, незаконченная карта. Только посмотри на меня. Ты же смотришь сейчас на меня – наконец-то смотришь. Я чувствую, как у тебя в сознании что-то шевельнулось. Нетерпение, желание поскорей уйти куда-нибудь прочь – прочь из этого черепа, от этих глаз. Отчего твое сердце сделалось столь холодным, что ты так поспешно отказываешься от очередной боли, очередной потери?
Тогда беги. Продолжай свой путь. Беги отсюда, забудь про этот коридор, найди другие места, которые жалят больней – так, чтобы хоть что-нибудь почувствовать.
Сандалат развернулась и пошла. Через дверь, вниз по спиральной лестнице. Можно и без призраков обойтись, решила она. Ни малейшей необходимости замечать их, пусть даже краешком глаза. Пустые коридоры и гулкие палаты – уже сами по себе призраки, пробуждающиеся при ее появлении, медленно тающие, стоит ей уйти. Словно комнаты в твоей памяти. Заходишь внутрь, вызываешь перед собой изображения, заново переживаешь чувства, потом уходишь. Но что-то все же забираешь с собой. Всякий раз забираешь. Твои движения заставляют виться пыль. Ей хотелось выть.
– Мать Тьма, теперь я понимаю. Я снова заложница.
Она умерла – утонула? – в прибое на далеком берегу. Конец долгого мучительного пути – жалкий, позорный конец. Бултыхание во мраке, легкие заполняет жгучий холод – так все и было? Наверное.
Там, на дороге, нас нагнал Силкас Руин. Раненый, подавленный – но он сказал, что заключил альянс. С князем эдур – или уже королем? Если и так, недолго ему оставалось править. Эмурланн был разрушен, разодран на части. Ему тоже пришлось бежать.
Альянс потерпевших поражение, альянс беженцев. Они собирались открыть врата в другой мир. Чтобы найти там покой, исцеление. Мир, где нет трона, за который нужно драться, скипетра, которым надо размахивать, режущей лоб короны. Они должны были забрать нас туда.
К спасению.
Похоже, осознала она, это уже вошло в привычку – ее раз за разом выносит на берег, чтобы потом снова утянуть на глубину. Где можно утонуть, найти покой и больше никуда не бежать. Неужели настает очередной раз? Тогда умоляю тебя, Мать Тьма, сделай его последним. Даруй мне блаженство забвения, место, где нет войны.
Посыльные обнаружили ее в главном коридоре и стали умолять вернуться в тронный зал. Пришли новости о пробитой бреши, ее дожидался Вифал. Она двигалась, словно одурманенная д’баянгом, по обе стороны проплывали изображения на стенных панелях, такие же мутные, как и зеркало, в которое она смотрелась совсем недавно. Сотни лет тому назад. Драконья кровь оказалась мрачной гробницей, верно? Видишь, как путаются мысли? Видишь, как не отступают воспоминания? Ты и в самом деле мечтаешь возродиться? Увы, я бы не советовала.
Муж всмотрелся в ее лицо:
– Санд…
– Просто изучала дворец, – бросила она, направившись прямиком к трону, чтобы усесться. – Насколько все плохо?
– Первая атака отбита, – ответил он. – Строй летерийцев Йедана выдержал, а потом и отбросил лиосан обратно за рану. Дозорный же…
– Ну да, Дозорный.
Теперь я вспоминаю. Все уже было внутри меня. Росло. Хотело любви. Только разве я могу любить?
– Шайхи выдержали, владыка. Дозорный лично принял командование. Они отбросили лиосан за рану. Жрицы полагают, владыка, что нашли способ зарастить разрыв…
– Тогда, Келларас, именно этим им и следует сейчас заняться, поскольку очень скоро лиосан предпримут еще одну атаку. Потом – еще и еще. И станут продолжать, пока не прорвутся или пока не полягут все до единого.
– Владыка, неужели Оссерик настолько на вас разгневан?..
– Командующий Келларас, Оссерик тут ни при чем. Как и сам Отец Свет. Эти дети желают все устроить по-своему. И, если рану не излечить, не оставят усилий. – Тут взгляд Аномандра упал на нее. – Заложница, – пробормотал он и сделал остальным знак удалиться. Потом поднялся с трона. – Там я тебя не видел. Значит, он освободил тебя – никогда бы не подумал…
– Нет, владыка, – ответила она, – он меня не освобождал. Просто… бросил.
– Заложница Друкорлат…
– Я больше не заложница, владыка. Просто никто.
– Что он с тобой сделал?
Она не хотела отвечать ему. Не могла. У него ведь и без того достаточно забот? Повсюду войны, на Харканас надвигаются армии. Все умирает, все вокруг. Умирает, и в его взгляде она читала, что и он это понимает.
– Сандалат Друкорлат, – назвал он ее по имени, и с этими словами протянул руку, коснулся ее лба прохладной ладонью. И взял у нее ответ на заданный вопрос.
– Нет, – прошептал он. – Невозможно.
Она отступила на шаг, не в силах взглянуть ему в глаза, не желая быть свидетельницей исходящего сейчас от него гнева.
– Я за тебя отомщу.
Слова эти ее словно копьем ударили. Она отшатнулась, обожженная пылающей болью. Затрясла головой и неуверенно шагнула прочь. Отомстишь за меня? Я сама отомщу. Клянусь.
Он снова позвал ее, но она выбежала из тронного зала и кинулась прочь.
Низенькие ступени… Деревянная дверь. Защелка.
– Сандалат?
– Жрицы могут зарастить рану.
– Какие жрицы?
– Лиосан не остановятся, их невозможно остановить. Дозорный это знает – как и все шайхи. Они это приняли. И умрут ради нас. Все до единого. Но этого нельзя допустить. Где Галлан? Где Силкас? Где мой брат…
Руки Вифала обхватили ее, подняли с трона, крепко сжали в объятиях. Она чувствовала себя слабой, словно ребенок, а вот он оказался сильным – куда сильней, чем она могла ожидать от смертного мужчины. Ей показалось, что внутри нее что-то рассыпалось в прах, и она чуть вздохнула.
– Я искала призраков, – сказала она ему. – И… кажется, нашла. Мать Тьма, помоги мне. Спаси меня… я не выдержу…
– Санд. – Скорее всхлип, чем слово.
– Нам нужно бежать отсюда, – сказала она. – Все, что от нас требуется, любовь моя, – бежать отсюда. Передай Сумрак, пусть она поднимет флаг для переговоров – я готова сдать Харканас лиосанам. Пусть забирают и пусть сожгут его на хрен до последней головешки!
– Санд – теперь это битва Йедана, а он с лиосан разговаривать не станет. Он князь шайхов, а в руках у него Хустов клинок – ведьмы мне объяснили, что это означает…
– Хуст? Хустов меч?
Я знала? Наверное. В самом деле знала?
– Их выковали, чтобы убивать элейнтов – иначе анди никогда не смогли бы перебить столько драконов во время Разрыва. Вообще не смогли бы им противостоять. Меч Йедана знает, что должно произойти…
– Прекрати!
– Уже слишком поздно…
– Но Йедан…
– Он знает, Санд. Конечно же, он все понимает. Ведьмы в отчаянии – Йан Товис обо всем этом и слушать не хочет…
– Потому что не дура! – Сандалат оттолкнула Вифала он себя. – Нам нужно бежать!
Он лишь покачал головой.
Она обвела вокруг яростным взглядом. Стражники потупили глаза. Слуги втянули головы в плечи. Она оскалилась:
– Ты меня, наверное, за сумасшедшую сейчас держишь? Верно? Так вот, напрасно. Я все вижу не хуже, чем Йан Товис. Что, шайхи для нас ничем иным никогда и не станут? Только расходным материалом, обреченным на поражение? Да как мы вообще смеем заставлять их сражаться? – Она резко развернулась и уставилась в купол потолка. – Мать Тьма! Как ты смеешь?
Единственным ответом ее воплю было гулкое эхо.
– Шайхи будут сражаться, – произнес Вифал в наступившей за тем тишине. – Не за тебя, Санд. Не за королеву Высокого Дома Тьмы. Даже не за Харканас. Они будут сражаться за собственное право жить. Наконец-то наставшее – после многих поколений изгнания и рабства. Санд – это их битва.
– Ты хочешь сказать – за право на смерть? Так? Их собственную смерть?
– Это их выбор, Санд, где им жить и где умереть. Не мой. И не твой.
Что нас заставляет идти на все это? Отказаться от радостей мирной жизни?
– Санд, – негромко произнес Вифал, – это их свобода. Только и всего. Их собственная свобода.
– Тогда возвращайся к ним, – прохрипела она, отворачиваясь. – Будь им свидетелем, Вифал. Уж этого-то они заслуживают. Запомни все то, что увидишь, и помни до тех пор, пока остаешься жив.
– Любовь моя…
– Нет. – Она покачала головой и направилась к выходу из тронного зала.
Заложники. Мы все – заложники.
Йедан Дерриг положил меч себе на плечо и принялся, прищурив глаза и ритмично работая челюстью, изучать брешь.
– Подать сигнал передовым шеренгам. Они на подходе.
За вуалью Светопада скользили туда-сюда, словно клочья изодранных ветром облаков, неясные тени драконов. Он успел насчитать пять, но подозревал, что это еще не все.
– В этот раз, – сказал он, – удар будет в полную силу. Они попытаются продвинуться шагов на десять, чтобы выстроиться полумесяцем, пока сзади появляются и расходятся по сторонам все новые воины. Наши фланги должны этому помешать. Нужно ударить вдоль Светопада, чтобы отрезать авангард.
– Задачка не из легких, – пробормотала стоявшая рядом Коротышка.
Йедан кивнул.
– Может, и вовсе невыполнимая, – продолжила та. – Мы ж никто воинскому делу не обучались. Толком и не знаем, что делать-то.
– Лиосаны, капитан, от вас ничем не отличаются. Оружие и броня еще не делает их солдатами. Это рекруты – я еще в первой схватке понял. – Он подвигал челюстями, размышляя, потом добавил: – Слабаки.
– Хотите сказать, им это все не нужно?
– Как и у нас, – ответил он, – у них нет иного выбора. Мы, капитан, сейчас на войне, которая началась давным-давно и с тех пор не прекращалась.
– Умница говорит, они совсем как тисте анди, только кожа снежно-белая.
Он пожал плечами.
– При чем тут это? Все упирается в разницу взглядов на желаемый порядок вещей.
– Но мы ведь не сможем их победить?
Он бросил на нее косой взгляд.
– Для смертных любая победа – дело временное. В конце концов поражение ждет каждого.
Она сплюнула на белый песок.
– Не сказать, сэр, чтоб вы меня здорово ободрили. Если победить их нам не светит, зачем вообще все это?
– Капитан, вы хоть раз одолели кого-нибудь в смертельной схватке? Стояли над трупами поверженных врагов? Нет? Ну вот когда одолеете, тогда и поговорим. Обсудим, что такое сладость победы. – Он поднял меч и указал клинком в сторону бреши. – Победить можно, даже проиграв. Потому что даже и в поражении иногда удается настоять на своем. Показав врагу, что отказываешься принять его порядки.
– О, благодарю, утешили.
– Я, капитан, воодушевляющих речей говорить не умею.
– Я заметила.
– Подобные слова кажутся пустыми, все до единого. Точнее сказать, не думаю, что хоть раз слышал от командиров или правителей хоть что-то, заставившее меня расправить плечи. Или сделать то, что они от меня хотят. Таким образом, – сказал он дружелюбно, – раз уж я сам ни за кого умирать не стану, могу ли я требовать этого от других?
– Тогда чего ради мы здесь вообще собираемся умирать?
– Ради себя, капитан. Каждый из нас – ради себя самого. Что может быть честней?
Она помолчала, потом хмыкнула:
– Я-то думала, нужно сражаться за тех солдат, кто рядом с тобой, и все такое. Чтобы их вроде как не подвести.
– Вы, капитан, не хотите подвести собственное представление о себе самой. То, какой вы себя видите – пусть даже глядя глазами окружающих. – Он покачал головой. – Спорить с этим я не стал бы. В конце концов, к гордости очень многое сводится.
– Значит, мы собираемся обороняться от лиосан – удерживать Первый Берег – из чего-то навроде чувства гордости?
– Хотел бы я услышать хотя бы одну истинно воодушевляющую речь, – задумчиво произнес Йедан. – Хоть разок. – Потом вздохнул. – Ну, не важно. Нет в жизни совершенства, верно?
– Я их вижу – вон они!
Йедан зашагал вниз по склону.
– Капитан, не давайте летерийцам лезть в схватку до тех пор, пока я не прикажу.
– Слушаюсь, сэр!
Из бреши с ревом ринулся лиосанский авангард.
Когда Коротышка увидела, как над головами лиосан по спирали снижаются тени, ее передернуло. Драконы. Нечестно. Так нечестно. Она развернулась и двинулась к летерийскому легиону.
Они все теперь были как Умница. Что-то такое в глазах – для чего Коротышка никак не могла подобрать слова. Им довелось сражаться за собственную жизнь, но не в смысле повседневной борьбы за кусок хлеба или в постели, когда на тело навалилась болезнь. Нет, в глазах у них было нечто резкое, дикое. Она не знала, что именно видит.
Но хотела и себе хоть немного такого.
Во имя Странника, я, кажется, рехнулась.
Шарл всегда была старшей сестрой, той, кто все может. Когда мать куда-нибудь убредала, как это случается с пьянчужками, и дети оставались предоставлены самим себе, Шарл старалась приглядывать за обоими младшими братьями.
Шайхи понимали, что у Берега две стороны. Прилив, отлив. Эти две стороны жили в их крови, и в любом гетто, где оказывались остатки ее народа, судьбы так и мотались взад и вперед, а иногда другого выбора, чтобы выжить, попросту и не было.
Она уберегла обоих братьев, помогла им вырасти. И не только – она постаралась уберечь их и от чего-то куда более мрачного. От чувства обреченности, что плотным облаком окутывало их квартал, обреченности того сорта, что скользила по переулкам, обнажив нож, что переступала через валяющиеся в кучах мусора тела. Обреченности, которая с ненавистью обрушивалась на тех, кто искал лучшей жизни, тех, кто осмеливался подняться над окружающей нищетой.
Одного смышленого мальчугана забили до смерти прямо у ее хижины. Его же собственные двоюродные братья.
Летерийские миссионеры пытались расселить шайхов по общинам. Надеясь дать им выход, вывести из жалкого состояния. Все напрасно, как раз за разом убеждалась Шарл. Чужаки просто не понимали, насколько ее сородичи способны пожирать себя изнутри.
Размышляя обо всем этом, она переступила сапогами по песку и поудобней перехватила в ладонях тяжелую пику. По бокам от нее – братья, а вокруг – все остальные шайхи, выстроившиеся для отпора чужакам. Они стояли на Первом Берегу, купаясь в жутковатом сиянии Светопада, а она не могла отделаться от мысли, что ей и братьям настал конец. Сколько еще осталось, прежде чем вся ее семья покинет мир живых? Кто падет первым? И кто – последним?
Мне страшно. Клянусь глубиной, мне так страшно.
Шарл, такая надежная Шарл, видишь, как ярко сияет сегодня эта ложь? Но я постараюсь защитить их от смерти. Сделаю все, что смогу.
Матушка, говорят, твое тело нашли в канаве за городской стеной. Куда ты направлялась? Какой выход искала?
– Касел, Орут, я вас обоих люблю.
Она почувствовала на себе их взгляды, но ее собственный оставался прикован к бреши.
– Вот они! – прокричал кто-то. Но крик был ни к чему – рана словно распахнулась от первых копейных наконечников, оттуда с жутким воем хлынули лиосан. Вел их рослый воин с перекошенным лицом, пылающими пламенем глазами, широко распахнутым ртом. Воин воздел копье.
И, глядя на оказавшуюся прямо напротив Шарл, ринулся вперед.
Она побежала бы, если было куда. Упала бы на колени, если могла надеяться на милосердие. Закричала бы, умоляя, чтобы эта ужасная потребность драться и убивать поскорей исчезла. Она сделала бы что угодно, лишь бы все это кончилось.
Братья завопили, и в воплях этих было столько ужаса, что само мгновение полной, чудовищной уязвимости словно ударило Шарл, чуть не сбило с ног…
Матушка, шатаясь, бредет куда-то вдоль дороги. От одежды воняет, дыхание вырывается изо рта влажным хрипом.
От себя шайху не убежать.
– Шарл!
Она успела поднять пику в самое последнее мгновение. Воин не заметил ни самого ее оружия, ни его убийственной длины. Он как раз заносил для удара копье – и плоский железный наконечник пришелся ему прямо в солнечное сплетение.
От удара она отшатнулась назад, он громом отдался в каждой косточке.
Увидев на лице воина изумление – такое детское, беззащитное, – она чуть не расплакалась.
Оседая, он потянул пику вниз своим весом. Она выдернула оружие, дыша так часто, что закружилась голова. Он не заметил пику. Как ее можно было не заметить?
Вдоль всей шеренги, распространяясь от центра по сторонам, уже кипела схватка. Лиосан пытались оттеснить их назад. От их ярости она чуть не оглохла. Они сражались, точно бешеные псы. Она делала выпад за выпадом своей пикой. Наконечник отскакивал от щитов, его отбивали в сторону окованные бронзой древки. Под ним проскакивали лиосан – их встречали удары мечей ее братьев.
Левое бедро изнутри намокло от мочи – стыдоба-то какая!
Они – вся шеренга – отступили на шаг, словно по команде. Только она не слышала ничего, кроме окутывавшего все рева, звона оружия, хрипа и звучного хэканья. Их гнало прочь приливом, и шайхи начали подаваться, словно песок у них под ногами.
Длинное древко пики блестело от крови. На наконечнике висели кишки.
Превозмогая горящие огнем мускулы рук, она вновь подняла пику, обнаружила напротив лицо – и ударила. Острие скребнуло по зубам и впилось в глотку, а расходящиеся края лезвия рассекли щеки. Из носа лиосана хлынула кровь, затуманив ему глаза. Он с давящимся звуком откинул голову назад, выронил собственное оружие и осел на колени. Прижал руки к искалеченному рту, пытаясь вернуть на место болтающуюся нижнюю челюсть, собрать лоскутья языка.
Касел пригнулся и вонзил острие меча лиосану в шею.
И упал. Из глотки брата вырвался звериный вопль, он изогнулся – выросшая над ним женщина-лиосан с хрустом пронзила его копьем. Касел забился, словно угорь под острогой.
Шарл завопила и взмахнула пикой – острие чиркнуло лиосанку прямо под подбородком, перерезав трахею.
Чьи-то руки ухватили Касела за лодыжки, оттащили назад. Место брата занял кто-то чужой.
Хотя нет… не чужой…
Взмах покрытого мраморными прожилками клинка перехватил надвигающегося на нее лиосана. И рассек его от плеча до пояса. Обратный взмах – прочь отлетела половинка головы вместе со шлемом. Третий удар отсек обе руки, сжимающие копье. Три лиосана рухнули, среди наступающих открылась дыра.
– За мной, – проговорил Йедан Дерриг, ступая туда.
Вокруг Шарл и Орута вырос Дозор – огромные солдаты в тяжелой броне, сплошная стена из почерненных щитов, из-за которой раз за разом били длинные мечи.
Дозор двинулся вперед, увлекая за собой Шарл и ее брата.
Прямо на лиосан.
Умница наконец добралась до Коротышки. Она раскраснелась, лицо ее блестело от пота, а на мече была кровь.
– Две роты летерийцев, сестра, – тяжело выдохнула она. – Усилить центр шайхской шеренги. Им там здорово досталось.
– Он ведь прямо к ране рвется? – уточнила Коротышка. – Верно? Это же Йедан Дерриг там? Вместе с половиной Дозора – боги, да лиосан перед ними словно тают.
– Две роты, Кор! Мы хотим рассечь те силы, что прорвались на нашу сторону, но это значит, что пробиваться придется до самой раны, чтоб ее! А потом еще продержаться там все то время, какое потребуется, пока не выкосим тех, что на флангах.
Коротышка облизала пересохшие губы и кивнула:
– Я их поведу.
– Да, радость моя, а я тебя пока здесь подменю – а то уже с ног валюсь. Ну, чего ждешь? Вперед!
Умница смотрела в спину Коротышке, уводящей сотню летерийцев к валу. Сердце наконец-то перестало плясать в груди, словно обезумевший заяц. Она воткнула острие меча в песок и повернулась к оставшимся с ней летерийцам.
Ее встретили кивками. Они были готовы. Попробовали битву на вкус и желали продолжить. Да, я знаю. Нам страшно. У нас сосет под ложечкой. Но мир вокруг все равно что в золоте и алмазах.
Рев у бреши, дикий, словно бьющие в утес штормовые волны, все не прекращался.
Значит, милый океан, призови опять мою душу. Я хочу вновь окунуться в воду. Позволь мне окунуться.
