Что день грядущий мне готовит?
Ритка проснулась с предвкушением радости: владыка обещал ей утешение, значит, Господь пошлет ей это утешение молитвами духовного отца и великого святителя Николая Чудотворца. Вчерашние события казались далеким странным сном, словно это не она, а другая девушка собиралась выйти замуж за почти незнакомого и совсем не любимого мужчину, словно это не ее, а чужое плечо мяли пухлые пальцы хозяина роскошного особняка и не на нее, а на кого-то другого презрительно-надменно смотрела черноволосая сеньора Мерседес Гомес.
Утешение могло быть в данный момент только одно – найти работу. Для того чтобы обещание владыки исполнилось, следовало встать с постели, несмотря на головную боль и отвратительное самочувствие после пережитого потрясения, следовало также помолиться, а потом отправиться по больницам Байреса.
В первом же госпитале «Ривадавия», где Ритка с трудом нашла главного врача, у нее потребовали диплом, а увидев его, сначала удивились, а потом только посмеялись – парагвайский диплом?! Вот и работайте, сеньорита, в Парагвае! Кто вас сюда звал?! Здесь хватает аргентинских медсестер, и все они имеют высокую квалификацию!
Та же история повторилась во втором госпитале «Доктор Рикардо Гутьеррес» и в третьем муниципальном госпитале «Фернандес Хуан»… Ритка ужасно устала, ей очень хотелось есть и пить, но она терпеливо обходила одну столичную больницу за другой.
Наконец в четвертом госпитале пожилой доктор с сочувствием глянул на измученную девушку, разглядел синяки под глазами, дрожащие губы и предложил ласково:
– Могу взять вас санитаркой в инфекционное отделение, только это трудная работа: нужно будет мыть полы, стирать испачканное испражнениями и рвотными массами белье, выносить утку…
– Хорошо, я согласна.
Ритка вышла из больницы, медленно побрела по улице. Вот и утешение – только что-то радости нет. Она уже работала санитаркой в инфекционном отделении и теперь возвращается к тому, с чего начинала два года назад. Два очень тяжелых года…
«Наверное, я неблагодарная, – думала она, – не чувствую радости, а ведь нашла работу, и наверняка, только с помощью святителя Николая Чудотворца и духовного отца… Я не буду роптать, нет, не буду! Благодарю вас, дорогие мои! Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!»
На глаза навернулись слезы, и она видела все, как сквозь залитое дождем стекло: платаны с поредевшей листвой, ярко-зеленых квакеров, одиноких прохожих, высокого парня, замершего в трех шагах от нее. Он смотрел пристально, провожал ее взглядом. Это был странный – слишком пристальный взгляд. Она прошла несколько шагов и обернулась – молодой человек продолжал стоять и смотреть ей вслед так, словно увидел что-то слишком удивительное, слишком нереальное.
Внезапно он тихо сказал что-то. Она не расслышала, и он повторил громче:
– Ритка.
Потом еще громче:
– Ритка! Ритка! Ритка!
И это был Мишка.
Она бросилась к нему, подбежала совсем близко, глянула недоверчиво в лицо снизу вверх: он стал намного-намного выше нее. Дотронулась до руки – может, это только сон? Мишки не могло здесь быть, никак не могло! Но это был он, Малек, собственной персоной! Это были его – такие знакомые, такие родные голубые глаза! И его руки, те самые, что когда-то закрыли ее голову от пули. Она схватила его за правый рукав, сдвинула – да! Вот он – след от той пули! Это был ее родной Малек – в этом не было никакого сомнения!
– Мишка! Мишка! Малек! Где же ты был?! Где ты был так долго?! Почему не отвечал на мои письма?! Ты обещал, ты обещал, что будешь со мной, – как же ты мог так долго пропадать?!
Она забарабанила кулачками по его груди, а он смотрел на нее – и по его загорелому мужественному лицу текли крупные слезы:
– Я искал тебя, Ритка! Я так долго тебя искал! Думал уже, что никогда больше тебя не увижу…
– Малек! Малек! Ах, какой же ты стал! Дай же мне посмотреть на тебя как следует! Ах, какой же ты стал здоровый, какие плечи! А рост!
– Я же обещал тебе, что вырасту…
– Какой китель! Ты капитан? Малек стал капитаном дальнего плавания?!
– Нет, я пилот. Пилот французской гражданской авиации. В прошлом году окончил École nationale de l’aviation civile. На самолете быстрее, чем на пароходе, можно облететь весь свет, чтобы найти одну девушку с серыми глазами, – одну, которая мне нужна. Одну на всем белом свете.
Он подхватил Ритку на руки, обнял крепко-крепко и закружил так, что было понятно: больше он ее никогда и никуда от себя не отпустит.
Эпилог
Вот стихи, там горечь всех разлук,
Боль сплетенных на прощанье рук,
Радость встреч и полдня чистый зной,
Блеск звезды прекрасно-голубой…
Тусклый взгляд убийцы-подлеца,
Нежный свет любимого лица,
Свежесть утра и дыханье роз,
Ангел смеха, рядом – ангел слез…
Все, что в мире было, будет, есть,
Что не высказать, не перечесть,
Что в душе твоей погребено,
Богом ласковым освящено…
Синий свет нездешней вышины…
Вот стихи – кому они нужны?!
Михаил Волин (Имяньпо, станция КВЖД – Харбин – Шанхай – остров Тубабао – Австралия)
«Седьмое ноября 1955 года, Париж. Я сшила две толстые тетради со своими “мемуарами”, но вот и вторая тетрадь подходит к концу. Сегодня, в день своего рождения, я просмотрела все записи еще раз. Синьцзян, Урумчи, каторжник, Шанхай, остров Тубабао, парагвайские джунгли, Асунсьон, Байрес, Париж. Для моих двадцати трех лет приключений вполне достаточно, надеюсь, что теперь у нас с Мишкой жизнь будет не такой стремительной. Надеюсь на счастье.
Париж. 1955 год
Мой дорогой владыка Иоанн сейчас – архиепископ Брюссельский и Западно-Европейский, и у него, как всегда, очень много работы. Мы с Мишкой, добравшись до Франции, первым делом съездили к нему в епархиальное управление. Оно находится в здании русского кадетского корпуса имени императора Николая II в тихой, отдаленной части Версаля. Это, по всей видимости, последний кадетский лицей Белой эмиграции.
Мы прошли по широкой аллее к двухэтажному прямолинейному зданию, окруженному тенистым садом, и попали в просторное нарядное помещение с явно русской обстановкой: русские флаги, двуглавый орел, бюст государя императора Николая II, на стенах портреты русских полководцев, поэтов и писателей – все дышало любовью к России.
Мы рассматривали портреты, и в этот момент вошел владыка Иоанн. Он совсем не изменился и приблизился к нам тем самым легким, летящим шагом, как будто лишен всяческой земной тяжести. Владыка был так рад увидеть меня! А уж как я сама была счастлива почувствовать его тяжелую теплую руку на своей макушке – этого словами не передать, нечего и стараться…
А потом я опустилась к ногам моего драгоценного духовного отца – его натруженным, больным ногам, которые много лет не отдыхали в постели, приникла к краю его старенького изношенного подрясника – и боюсь, что край этот стал совсем мокрым от моих слез. И я видела, что в чудесных, бархатных глазах моего родного владыки тоже стояли слезы. Он совсем не удивился нашему с Мишкой приезду – как будто знал о нем заранее. Полагаю, так оно и было…
Дорогой духовный отец владыка Иоанн Шанхайский благословил нас с Мишкой, и теперь Малек – мой родной и любимый муж. Так странно писать это слово, я еще не совсем к нему привыкла.
Мишкины родители, Надежда Ивановна и Леонид Сергеевич Суворовы, живут в Швейцарии, по-прежнему работают в штате Международного комитета Красного Креста, в его женевской штаб-квартире.
Лидочка опередила меня: она вышла замуж год назад, ее муж – состоятельный тридцатилетний швейцарец французского происхождения, служащий Банка Кантональ Водуаз, одного из ключевых банков Швейцарии. Живут они в Лозанне, столице франкоязычного кантона Во, на северном берегу озера Леман.
Лидочка стала настоящей красавицей: невысокая, изящная, белокурая, с прекрасными серо-голубыми глазами. Когда я смотрю на нее, вспоминаю мамочку, которую сама сестренка почти не помнит. Она выучилась на модельера, но сейчас не работает: в семье ее мужа не принято, чтобы жены работали. У них красивый старинный дом с чудесным садом.
Я так тосковала о Лидочке, так рвалась к ней, но она встретила меня довольно холодно, и это стало для меня еще одним потрясением. Сколько их уже было… К моему большому удивлению, сестра совершенно забыла русский – говорит только по-французски. Когда я предложила ей почитать свои «мемуары», отказалась наотрез. Сказала сухо:
– Мой муж, наши родственники и друзья – французы, и мне русский язык без надобности, а твои воспоминания слишком тяжелы для моей нервной системы.
– А бабушка? Ты же так любила ее! Ты забыла и о бабушке?
Голос Лидочки стал ледяным:
– Я чуть не умерла тогда! Ты что – хочешь, чтобы я снова вернулась в то жуткое состояние?!
– Нет, конечно нет! Прости, пожалуйста!
– Тогда не будем об этом!
Мы с Мишкой прогостили у нее только три дня. Мне показалось, что ей тяжело видеть меня: я напоминаю ей о том, что она хочет забыть как страшный сон. Что касается меня, я не хочу забывать ни русский язык, ни свое прошлое, каким бы оно ни было.
Но я рада, что Лидочка счастлива, – ведь это главное. Она такая свеженькая, румяная, нарядная, а ее муж – очень доброжелательный и воспитанный молодой человек. Сестренке есть чем заняться: свои незаурядные способности она проявляет в рукоделии, украшает дом, занимается цветами. Помоги им Господи!
Мы гуляли с Мишкой по кривым и крутым улочкам Лозанны, вымощенным старинной мелкой брусчаткой. От подъемов и спусков гудели ноги, я висла на крепкой руке моего мужа (ах, как приятно мне писать это слово!), и он совсем не был против, смеялся:
– Хочешь, я пронесу тебя по всему городу на руках?
– Ты устанешь, Малек!
– Нет, не устану!
Наверное, это и есть счастье? Гуляли по набережной, любовались гладью озера, умными, почти ручными лебедями, разноцветными яхтами, разглядывали заснеженные Альпы, утонувшие в облаках. Как сказал Виктор Гюго: “Лозанна – город живописных домиков, разбросанных на холмах, которые венчает собор словно тиара… Я видел озеро над крышами, горы над озером, облака над горами и звезды над облаками. Это было похоже на лестницу, где мои мысли поднимались шаг за шагом и стирались границы с каждым подъемом”.
Мне очень понравилась Лозанна – ее спокойствие, безопасность, незыблемость. Тишина веков. Старинный кафедральный собор Нотр-Дам-де-Лозанн, где словно застыли движение и время. С его колокольни каждую ночь, уже пять веков, сторож-дозорный кричит на все четыре стороны: “C’est le guet, il a sonné l’heure!” Это значит, что моей Лидочке и ее семье не угрожают ни пожары, ни враги.
Мы договорились с Мальком, что обязательно съездим в Китай, когда это станет возможным, – ведь когда-нибудь это же станет возможным! Хочу увидеть Урумчи моего детства, может, смогу найти следы миссии, где работал мой дед. Может, смогу найти родные могилки. Мы оба хотим также поехать в Шанхай, вспомнить город нашего отрочества и юности, помолиться у бабушкиной могилы.
Еще мечтаем побывать в России, ведь там живут наши родственники Дубровины и Суворовы, дети и внуки дедушкиного брата, бабушкиных сестер, – наверное, там у меня много родни! Очень хочу увидеть родные места бабушки! Помню, как она рассказывала нам с Лидочкой о своем детстве в родовом дворянском имении Голицыных, окруженном цветущими садами, где весной благоухали черемуха и сирень, и яблони, подобно невестам, надевали белоснежный наряд, а зимой все катались на санях и наряжали пушистую елку.
Мой муж – второй пилот дальнемагистрального авиалайнера Lockheed Constellation, работает в авиакомпании Air France, а я теперь знаю многое о самолетах и пилотах. Так как аэропорт Париж-Орли находится в четырнадцати километрах к югу от Парижа, мы снимаем небольшую мансардную квартиру в южной части столицы. Мишка планирует к весне снять квартиру поудобнее и с балконом, тогда Чико сможет в теплые дни обозревать город сверху. Париж прекрасен и огромен, и я только начинаю с ним знакомиться.
Две недели назад я нашла работу: по совету и рекомендациям моего свекра меня приняли во французское отделение Международного комитета Красного Креста. Как я поняла, их привлек не столько мой парагвайский диплом медсестры (тут хватает своих дипломированных медиков), а мое знание иностранных языков. Французы сами неохотно учат языки, гордясь своим собственным, поэтому, когда они услышали, что я хорошо владею не только французским, но и испанским, русским, китайским и сносно английским, – меня охотно зачислили в штат. Работа очень-очень интересная и полезная людям – я пока в ней только начинаю разбираться.
Мишка внимательно прочитал мои тетради, и я заметила, как мой большой, сильный муж украдкой вытирал слезы. Сказал потом, что у меня незаурядные литературные способности и мои “мемуары” должны превратиться в книгу. Ну что ж, поживем – увидим».
