Снимаем шапку-невидимку

Наступил жаркий январь 1955 года, прошло два года с того момента, как две русские девушки, покрытые красно-кирпичной пылью, в прожженных от искр паровоза платьях, выпрыгнули из кузова старого грузовика в Асунсьоне. Ритке в ноябре 1954 года исполнилось двадцать два, и она чувствовала себя совсем взрослой. Молодой организм адаптировался к местному климату, и девушка уже не выглядела такой изможденной, как раньше.

Густые светлые волосы обрамляли милое личико с правильными, тонкими чертами, выразительные серые глаза, окаймленные пушистыми ресницами, смотрели строго и внимательно. Длинные стройные ноги, изящные ступни и маленькие крепкие ладошки, тонкий стан, нежная лебединая шея и неожиданно низкий, чуть хрипловатый голос делали девушку неотразимой для мужчин, а сильный независимый характер и оригинальный проницательный ум очаровывали собеседников много старше ее.

Ритку перевели в медсестры, и на первую зарплату, гораздо более высокую по сравнению с зарплатой санитарки, она купила себе, по настоянию Микаэлы, туфельки, нежно-голубую блузку, длинную юбку и удобную серую кофточку – под цвет глаз. Она никогда раньше не наряжалась и вообще не обращала внимания на одежду, но вещи, которые выбрала сейчас, шли ей необыкновенно: сказался прекрасный вкус мамочки, Веры Константиновны, дочери потомственного дворянина.

Хозяйка потребовала, чтобы девушка надела обновки, и, вынув пахитоску, цокала языком:

– Guapa… Beldad…

Еще Микаэла заговорила с Риткой о поисках хорошего жениха и даже вызвалась познакомить ее со своим двоюродным племянником. Достойная профессия у парня – водитель автобуса!

Но девушка ответила, что замуж не собирается. Креолка не отставала:

– Может, кто на примете есть?

– Был раньше один человек… Он говорил, что любит меня и собирался на мне жениться…

– Да ты что?! Что же ты молчала, niña?!

– Не знаю. Я ему ничего не обещала… И это было давно…

– Когда? Год назад?

Ритка печально помотала головой.

– Два?!

Девушка опустила голову.

– Так когда же это было, mi tesoro?!

– В 1945 году, в Шанхае. Нам было по тринадцать лет… А когда нам было по шестнадцать, родители Мишки увезли его в Европу…

– Рида (так Микаэла переделала имя Ритки на парагвайский манер)! Рида, niña, ты дура, да?! Idiota?

Хозяйка глянула на грустное личико русской и смягчилась:

– Прости, прости! Просто это так… странно… А с тех пор вы встречались? Нет?! Может быть, переписывались?

– Я отправила письма по всем адресам, которые смогла найти… Но никто не ответил: ни Мишка, ни моя сестра Лидочка, ни Мишкины родители – никто.

– А ты любила этого мальчика, mi niña?

– Не знаю… Ничего не знаю! Вообще не хочу выходить замуж, но если бы решила выйти, то за Мишку. Всегда помню о нем – он был самым верным моим другом. Таким же, как Рукия. Но Рукия умерла.

– Mi tesoro… Бедная моя… А как вы расстались с сестрой?

– Ее удочерили родители Мишки. Увезли в Швейцарию.

– Какое сложное название! Я ведь наукам не обучена, mi niña, что это за страна? Богатая или бедная?

– О, донья Микаэла, это очень богатая страна!

– Как же так, mi tesoro?! Помню, как ты явилась ко мне, вся искусанная москитами, худая и больная… Я не хотела сдавать тебе комнату, но потом подумала: ай, бедная niña, нужно помочь! А потом, когда ты чуть живая приходила с работы, я говорила себе: «Вставай, Микаэла, вставай, нечего разлеживаться! Конечно, ты немолода, и пары вчерашних лепешек тебе хватит на ужин, но девочке нужна горячая каша!»

– Донья Микаэла, я вам так благодарна за все!

– Так я это к чему… Твоя сестра и твой лучший друг живут в очень богатой стране, а ты чуть не умерла в джунглях?!

– Но это моя младшая сестра! Она еще совсем молоденькая, ей только девятнадцать…

– Молоденькая… Девятнадцать… Если она живет в богатой стране, то даже несколько ее карманных монет стали бы для тебя настоящим сокровищем! А твой лучший друг?

– Мишка… Мишка-Малек… Я даже не знаю, где он и что с ним… И почему он не отвечает на мои письма…

– Mi tesoro! Бедная моя Рида… Этот мальчик давно уже идет своим путем – и у него своя жизнь… Храни в памяти счастливые минуты вашей детской дружбы, но не надейся на ее возвращение! Сейчас я принесу калебас и гитару. Спою тебе одну грустную песню…

– Донья Микаэла, дорогая, у вас все песни грустные…

– Да, mi tesoro, они похожи на мою жизнь… Но с тех пор, как ты появилась у меня, Рида, словно луч солнца засиял в моем доме! Что ж, хоть я и люблю племянника, но ты права: он тебе не пара! Тебе нужно выйти замуж за врача! О! Это будет прекрасный союз!

Микаэла, пыхнув пахитоской, отправилась за гитарой и калебасом.

Отношение к Ритке в госпитале сильно изменилось. Когда она в рваных тапках, исхудавшая, с изможденным лицом мыла полы и носилась с полным пахучего содержимого судном, никто из старшего медперсонала не замечал ее. Почти два года с ней общались только короткими отрывистыми приказами: подай, принеси, убери, вымой, «Где Рида?», «Больной просит судно!»

Казалось, на ней раньше была шапка-невидимка, а когда она стала медсестрой, шапку сняли, и Рида оказалась в центре внимания. В России, возможно, ее карьеру никто бы не заметил и не оценил: ведь девушка не являлась ни профессором, ни даже просто врачом, а на многочисленных медсестер в огромных русских больницах и внимания никто не обращает. Но в малограмотном Парагвае квалифицированных медиков было так мало, что переход в статус дипломированной медсестры автоматически делал человека избранным. Врачи здесь почитались наравне с небожителями, а медсестры хоть и рангом ниже, но тоже где-то на подступах к небесам.

Старшая и единственная медсестра инфекционного отделения сначала не очень доверяла бывшей санитарке, но увидев, как ловко русская делает уколы и ставит капельницы, как четко и быстро выполняет все медицинские назначения врача, расслабилась и, после пары месяцев совместной работы, полностью доверилась новой медсестре.

Врачи других отделений тоже заметили Ритку, стали переманивать к себе, убеждая в том, что инфекционное отделение не самый лучший выбор для молодой девушки.

Вообще жители Асунсьона очень ценили русских: действительно, русское образование было на голову выше местного, а сами русские привлекали честностью и принципиальностью.

Дружелюбные и общительные парагвайцы, попадая в ситуацию, когда они чего-то не знали, старались этого не показывать и делали вид, что всё знают. То ли достоинство испанских грандов, то ли дипломатичность гуарани не позволяли им откровенно и честно признаться в том, что они понятия не имеют о каком-то предмете. В связи с этим приезжие в столице, спросив у местных дорогу, рисковали быть любезно отправленными в противоположном направлении. Это свойство характера местных в сочетании с профессией медика могло иметь самые непредсказуемые последствия. Русские же не считали зазорным переспросить, объявить о непонимании и тому подобное. Это высоко ценилось среди образованных парагвайцев.

Теперь Ритка могла найти комнату получше прежней, но предпочла остаться в старой, рядом с Микаэлой, и наконец начала копить деньги на желанное путешествие в Европу.