Из джунглей в столицу

К счастью, до Полины Сергеевны, тетушки Зои, наконец дошли известия о местонахождении племянницы, и она каким-то образом смогла договориться с властями и получить разрешение забрать родственницу с ее подругой к себе. На переговоры и бюрократическую возню понадобилось много времени, и только через год после приезда в Парагвай, в январе 1953 года, Зое и Ритке удалось перебраться в Асунсьон. Время, проведенное в тропических джунглях, показалось им целой вечностью.

Девушкам пришлось испытать «прелесть» путешествия на парагвайском поезде-узкоколейке – он представлял собой маленький паровозик-«кукушку», издававший слабые гудки-кукование, и открытые, без стенок, вагоны.

Пускаясь в дорогу, подруги долго решали, что надеть. Собственной одежды после тайфуна на Тубабао у них почти не осталось, но кое-какие вещи им достались в виде пожертвований от ИРО, а кое-что подарили те, кто уехал с острова раньше и счастливо избежал филиппинского циклона.

Чтобы встретиться с тетушкой в наиболее приличном виде, Ритка с Зоей выбрали самое лучшее из того, что у них имелось. Дальнейшее развитие событий показало, как жестоко они ошиблись. Когда девушки устроились в середине вагончика и огляделись, то были шокированы: их окружала толпа настоящего сброда в невообразимых лохмотьях.

Поезд тащился медленно, останавливался каждые четверть часа. Заинька пристроила белокурую голову на коленях у подруги, а вот Ритке не спалось. Сонная Зоя вопрошала:

– Рит, мы опять остановились?

– Да тут, оказывается, принято голосовать поездам, любой желающий может просто поднять руку – и поезд остановится…

– Риточка, что – снова остановка?

– На рельсах спит корова.

– Мы опять стоим?

– На пути лежит дерево. Мужчины пошли его оттаскивать.

Зоя сладко засыпала, а поезд все не двигался.

– Риточка, мы что – до сих пор стоим?!

– Дерево оказалось очень тяжелым, неподъемным, и кондуктор раздал пилы и топоры. Они собираются разделать ствол и перетаскать по частям. Приподнимись, пожалуйста, Зоя, у меня ноги затекли, мне нужно подвигаться.

– Ой, я только хорошо задремала… Рит, а мы с тобой такие грязные! И все вокруг в нашем вагоне очень грязные… И еще, смотри: искры от паровоза прожгли мое платье – вот здесь и здесь, ой, еще и здесь! Это было мое самое лучшее платье! И твое тоже в дырках от искр!

Действительно, одежда пассажиров этого поезда покрылась красно-кирпичной пылью от местной почвы, а искры, летящие от паровозика, который топили дровами, прожгли платья девушек в нескольких местах.

Когда в конце концов поезд преодолел все семьдесят километров своего нелегкого пути, парагвайцы дружно стащили лохмотья и достали из котомок и чемоданов хорошую одежду, превратившись во вполне цивильных граждан. Ритка с Зоей, испачкав свои лучшие платья, остались с носом и вообще не стали переодеваться, только кое-как стряхнули пыль.

На станции девушкам удалось договориться с водителем старого грузовика, и, как когда-то в детстве, Ритка ехала теперь в кузове грузовика в чужой город и надеялась обрести там хоть какое-то пристанище. Горячий ветер обжигал лицо, светлые волосы развевались по плечам, а серые глаза смотрели с тревогой на дорогу.

Жизнь делала такие крутые виражи, что дух захватывало. Давно ли шла она по Шанхаю рядом с верным Мальком? Давно ли хоронила любимую бабушку и расставалась с Лидочкой? Давно ли штопала ночами в шанхайском приюте облачение дорогого духовного отца, владыки Иоанна? А вот за плечами остался уже остров Тубабао, работа в госпитале, тяжелая болезнь, страшный тайфун «Ами», опаснейшие парагвайские джунгли и красные поля с усеченными конусами термитников. Что-то ждало Ритку впереди? Одиночество и опасные приключения в чужой стране?

Сердце замирало в тревоге, а между тем грузовик уже подъезжал к странному и таинственному городу, который заложил храбрый путешественник испанский конкистадор Хуан де Саласар в далеком 1537 году, пятнадцатого августа, в праздник Успения.

Испанец посвятил сей город Владычице нашей Пресвятой Богородице и назвал его почтительно «Сьюдад де Нуэстра Сеньора Санта Мария де ла Асунсьон». Конечно, такое длинное название скоро сократили до Асунсьона, а столицей город стал в 1811 году, когда Парагвай, самый первый в Южной Америке, обрел независимость от Испании.

Сьюдад де Нуэстра Сеньора Санта Мария де ла Асунсьон

Асунсьон поразил девушек диковинной тропической красотой. С высокого левого берега открывался чудный вид на полноводную реку Парагвай, которая серебрилась на ярком южном солнце. Белели паруса, гудели пароходы, а дальше, за изгибами реки, тянулся необозримый изумрудный бархат тропических лесов. Низменный правый берег отличался богатством заливных лугов, где паслись коровы, – почти русский пейзаж, если бы только вместо берез здесь не росли высокие пальмы.

Вокруг летало множество разноцветных попугаев – так же, как в России летают голуби и воробьи. Их было так много, что Парагвай часто именовали «Рекой попугаев». Ритка с Зоей смогли издалека разглядеть голенастых красных ибисов, важно разгуливающих по мелководью. В лучах заходящего солнца их алое оперенье почти светилось, а громкие хриплые крики далеко разносились над вечерней речной гладью. Ибисы часто опускали длинный, изогнутый клюв в воду и водили им из стороны в сторону: зачерпывали улиток, рыбок, рачков, зазевавшихся лягушек и прочую живность в мутной и глинистой «Реке попугаев».

Несколько тенистых зеленых парков украшали столицу, а самый живописный из них, Хардин Ботанико – ботанический сад, основанный по указу Карла III в 1788 году, поражал удивительными и причудливыми растениями со всех концов страны, за что его часто называли мини-Парагваем.

В садах и скверах Асунсьона можно было отдохнуть в тени на удобных скамейках. Здесь цвели сливочно-ванильные магнолии, пряно-фруктовые орхидеи и медовые мимозы, благоухал мексиканский жасмин. Веранды столичных особняков и стены бедных хижин одинаково цепко увивали вечнозеленые лианы голубой пассифлоры, и тысячи блестящих колибри неутомимо трудились, собирая нектар, а их маленькое золотисто-зеленое тельце еле просвечивало сквозь жужжание удивительно быстрых трепещущих крыльев.

В городе обитали также стаи туканов с несоразмерно огромными оранжево-желтыми клювами. Они выглядели очень общительными, резко и пронзительно толковали о чем-то между собой, их птичий разговор показался Ритке похожим на звонкое тявканье щенков.

Кроме своей богатой и разнообразной природы, город мог гордиться прекрасным кафедральным собором в честь Успения Пресвятой Девы Марии – с белоснежным фасадом, высокими башнями и миниатюрными куполами. Его строительство по приказу испанского короля начали в шестнадцатом веке и вели без малого два столетия. Заправляли строительством, естественно, разные архитекторы, которые смешали в архитектуре собора готику и барокко, а неоклассический стиль с мавританским.

Кафедральный собор Асунсьона

Узкие улочки Асунсьона не знали, что такое асфальт и тротуар, но главные площади и авениды были вымощены горячими от зноя булыжниками величиной с футбольный мяч. По ним, подпрыгивая, тряслись старые автобусы, автомобили и конные ломовики. Здесь не было никаких изгибающихся улиц и переулков, сходящихся под разными углами, таких привычных для старой Европы, – только сплошная шахматная доска четко спланированных улиц, пересекавшихся под прямым углом.

На главной авениде креолки в черных платьях, с длинными сигарами-пахитосками во рту, продавали кокосы и бананы, помело и ананасы, бананы и бататы. Товар лежал на самодельных прилавках, а чаще всего прямо на земле – на циновках, сплетенных из пальмовых листьев или кукурузной соломы.

Здесь же красовались необычайно прочные кружевные салфетки и скатерти «ньяндути», искусно связанные из цветных нитей-паутинок, а также гамаки, пончо, яркие веера из перьев, соломенные сомбреро, тщательно обожженная глиняная посуда, в том числе изящные глиняные курочки на удачу, и бутылочки с канья – мутной желтой водкой, которую гнали из сахарного тростника. Полуголые, коричневые от солнца мальчишки старались всучить иностранцам втридорога золотисто-бурых карликовых обезьянок – мармозеток.

Национальный пантеон героев Парагвая, Национальный университет, основанный в 1889 году и стяжавший звание одного из лучших университетов всей Латинской Америки, старинные особняки колониальной архитектуры, украшенные коваными решетками балконов и прелестными маленькими садами, особое очарование старины – все это поразило воображение русских девушек.

На прибрежной площади Пласа-эль-Парагуайо-Индепенденса располагался Дворец правительства – Паласио-де-Гобиерно, построенный в форме подковы, с ажурными верандами и широкими лестницами, несколько похожий на французский Версаль. Совсем скоро, через полтора года, к власти в Парагвае придет диктатор Альфредо Стресснер, и дворец не только закроют для посещения – на него нельзя будет даже просто смотреть. Согласно правилу «Эль-Супремо», охрана Паласио-де-Гобиерно получит право застрелить любого, кто решится вдруг пристально рассматривать здание. Но пока Ритка с Зоей могут разглядывать дворец сколь угодно долго, ведь на дворе 1953 год…

Асунсьон. Дворец Паласио-де-Гобиерно

Кроме дворцов и старинных колониальных зданий, русских девушек поразила нищета, царившая вокруг: большей своей частью Асунсьон середины двадцатого века походил на российский уездный городок, только гораздо беднее. Многоэтажных зданий здесь практически не было, а рядом с президентским дворцом располагались трущобы – баррио, полные грязных детей, облезлых псов, тощих куриц и мусора. Кислый запах помоек и туалетов смешивался с дымком чего-то вполне съедобного – здесь жарили, варили, ели и пили, в общем, жили обычной человеческой жизнью.

Умереть с голоду в Асунсьоне было проблематично: достаточно протянуть руку и сорвать банан с дерева. Ананасы высаживали вдоль заборов, а плоды манго, упавшие на землю, быстро начинали бродить на жаре и распространяли вокруг сладковатый запах фруктовой браги.

Еще, в отличие от русского города, по парагвайской столице бродили индейцы с кольцами в носу и водили за собой осликов, а также множество прокаженных разгуливали абсолютно открыто и выпрашивали подаяние (лепрозории построят гораздо позднее). Также на столичных дорогах можно было спокойно наткнуться на огромного удава.

Районы города, прилегающие к реке, регулярно затоплялись, а улицы после тропических дождей превращались в такие бурные потоки, что в их водоворотах тонули прохожие. Движение тогда полностью останавливалось, площади превращались в маленькие озера, а о том, чтобы пройти пешком, нечего было и думать.

Девяносто процентов жителей столицы, как и всей страны, составляли креолы – метисы испано-индейского происхождения. Парагвай – единственное государство, в котором гуарани, язык индейцев, превосходил язык колонизаторов по числу его носителей и являлся вторым государственным языком. Ну, гуарани Ритка учить точно не собиралась, а вот срочно выучить испанский она решила еще в лагере – иначе вряд ли она сможет найти работу и накопить деньги на билет в Европу.

Парагвайцы в большинстве своем были смуглыми, с приятными, скорее европейскими чертами лица. Мужчины – среднего роста, худощавые, мускулистые, женщины – с идеальными фигурами, не испорченными жировыми складками: в таком жарком климате лишний вес становился катастрофой, и природа, видимо, держала этот процесс под контролем. Ритке первое время трудно было различать парагваек из-за несколько однообразного типа красоты: все одинаково черноволосые, черноглазые, стройные. И мужчины, и женщины много курили, причем в сельской местности собственные сигары из собственного табака.

После краха сельскохозяйственных коммун первой волны русской эмиграции в столице образовалась русская община. В середине пятидесятых она насчитывала примерно три тысячи человек: множество чиновников разных министерств, офицеры армии, служащие, врачи, художники, музыканты, преподаватели и даже двенадцать профессоров Национального университета.

Парагвайцы добросердечно относились к русским, ценили их помощь в войне с Боливией, охотно принимали на службу и быстро продвигали по карьерной лестнице (нужно отметить, что русские эмигранты, в большинстве своем высокообразованные профессионалы, имели для этого все основания). Офицерам присваивали чины выше, чем они имели в русской армии, да и военный опыт этих бывалых вояк говорил сам за себя.

Одним из видных деятелей русской общины был Николай Францевич Эрн – генерал-майор Генштаба Русской армии, участник Первой мировой войны и Добровольческой Белой армии, с 1924 года – преподаватель Парагвайской военной академии, участник Чакской войны с Боливией.

В противоположность другому знаменитому генералу, Ивану Тимофеевичу Беляеву, который призывал русских переселенцев создать сельские коммуны в джунглях Парагвая и туда «перенести всю русскую культуру, литературу, музыку, науку», Николай Францевич Эрн никаких грандиозных планов не строил и переносить русскую культуру на парагвайскую землю не собирался. Высокий, под два метра ростом, Эрн предпочитал заниматься, по его собственным словам, «политикой малых дел».

Первым из таких дел стала небольшая церковь Покрова Пресвятой Богородицы, белая, с голубыми куполами звонницы, построенная и освященная в Асунсьоне в 1928 году по чертежам талантливого военного инженера Георгия Леонидовича Шмагайлова, вдохновленного архитектурой старинных псковских храмов.

Деньги на строительство по инициативе Эрна собирали всем миром. Очень помог протопресвитер, отец Константин Изразцов, управляющий приходами Русской Православной Зарубежной Церкви в Южной Америке (сам он служил в Буэнос-Айресе).

Глубоко верующий Николай Францевич Эрн ревностно подвизался в возведенной церкви старостой, псаломщиком и певчим, первое время сам подметал и убирал храм. Сюда привозили главную святыню русского рассеяния – Курскую Коренную икону Божией Матери. Икона побывала даже в доме Эрна, а его дочь Наталья, по-домашнему Тала, молилась перед ней на коленях.

Эрн основал также общество “Union Rusa” со своим зданием, где могли встречаться потерявшие родину люди. Деятельное участие в строительстве храма и учреждении русской библиотеки принял князь Язон Константинович Туманов.

Что касается генерала Беляева – пусть и не сложились русские сельские коммуны в дебрях Парагвая, зато все, кто приехал в эту страну по его призыву, благодарили впоследствии Ивана Тимофеевича за то, что оказались во время Второй мировой войны далеко от захваченной страшным военным пламенем Европы.

После Второй мировой войны Асунсьон стал прибежищем для нацистов, которые скрывались здесь от Нюрнбергского процесса, – и жилось им в Парагвае совсем неплохо. В книжных палатках можно было свободно купить книгу с портретом Адольфа Гитлера на обложке и надписью “MI LUCHA” и другие подобные книги, запрещенные во всем остальном мире.

В отеле «Дель Лаго», в сорока километрах от столицы, проживали несколько известных нацистов, в том числе Йозеф Менгеле, руководитель медицинских экспериментов над узниками Освенцима, включая анатомирование живых младенцев. Человек, жертвами которого стали десятки тысяч заключенных, чувствовал себя в Парагвае вполне комфортно, занимался нелегальной медицинской практикой и имел репутацию прекрасного специалиста по абортам. Раскаивался ли он в содеянном, неизвестно, но уверял своего сына Рольфа, разыскавшего Менгеле спустя тридцать лет после войны, что «за всю свою жизнь никогда никому лично не навредил».

Вот таким был город, в который приехали две русские девушки. Старый грузовик затормозил, поднимая красную пыль, и водитель (с ним была договоренность довезти только до города) жестами показал Ритке и Зое, как нужно махать рукой, чтобы остановить городской автобус: официальных остановок здесь фактически не существовало. Девушки дружно махали руками при виде каждого поднимающегося облачка красной пыли, но автобуса все не было.

Когда они попытались спросить о нем у одного из редких прохожих, высокого мужчины в серой накидке, тот с готовностью обернулся, приподнял низко опущенную, грязную накидку – и подруги с ужасом попятились: характерные белые пятна и безобразные гнойные струпья покрывали плешивую голову и обезображенное лицо. На беду прокаженный оказался словоохотливым и, брызгая слюной, быстро-быстро заговорил на испанском. Заинька спряталась за подружку, а та прилагала все усилия, чтобы устоять на месте и не отвернуться от любезного собеседника. Она развела руками:

– No entiendo!

Прокаженный, разочарованно вздохнув, отправился дальше по своим делам. Зоя вышла из укрытия, губы ее дрожали:

– Ри-ри-т-точка, что это было?!

Ритка молчала. Показалось очередное красное облачко – и рядом с девушками остановился не менее дряхлый, чем грузовик, автобус. Подружки взобрались по кривоватым ступенькам, показали водителю бумажку с адресом, написанным на испанском, и Ритка выдала выученное заранее:

– Necesitamos esta parada!

Молодой метис важно тряхнул шикарной кудрявой шевелюрой и резко тронул с места – так, что его новые пассажирки чуть не упали на железный, слегка присыпанный песком пол, грозивший провалиться прямо под колеса. Тормозил водитель так же резко, и старичок-автобус дребезжал и дрожал, словно страдал болезнью Паркинсона, но, скрепившись из последних сил, все же довез девушек до места в целости и сохранности.