Заглянем в прошлое, чтобы понять настоящее

Что же представлял собой Парагвай в январе 1952 года? Для того чтобы понять это, нужно заглянуть в прошлое.

До появления европейцев в здешних краях жили мирные и трудолюбивые индейцы-гуарани. Они занимались земледелием, охотились, ловили рыбу, строили большие деревянные дома, знали гончарное и ткацкое ремесло. По сравнению с полудикими охотниками и собирателями аргентинских низменностей, гуарани находились на гораздо более высоком уровне развития.

Они практиковали многоженство – лишь бы мужчина отлично владел копьем и мог прокормить своих жен, поэтому их старейшины совсем не возражали, когда отличные испанские воины, со смертельным громом в руках вместо копья, брали в жены сразу несколько красавиц-индианок. Кстати, у всех гуарани идеальные белоснежные зубы, которые они чистили особыми палочками с соком полезных растений (в наши дни изготовители зубных паст так и не смогли узнать секрет зубной пасты индейцев).

Христианские миссионеры-иезуиты, которые основали здесь свои миссии, не пытались мгновенно переделать индейцев гуарани в европейцев, но защищали их от португальских работорговцев. Миссионеры изучили быт и язык индейцев, составили первые карты страны, создали на основе латинского алфавита письменность гуарани, открыли школы и стали учить детей. Постепенно они завоевали доверие местных жителей и обратили их в христианство.

Миссионерство иезуитов было поставлено на столь серьезную основу, что историки говорят даже о «республике иезуитов» в Парагвае (примерно 1610–1768 годы), которая состояла из тридцати городов, именно городов, а не маленьких деревенских поселений. В этих городах были выстроены одноэтажные каменные дома, церкви, улицы вымощены, а сами гуарани крестились, посещали литургии, а также овладели множеством ремесел и работали плотниками, каменщиками, скульпторами, ткачами, оружейниками…

Союзы дружелюбных гуарани и энергичных, храбрых испанцев-первопроходцев создали новую прекрасную нацию – народ, который объединил в себе завоевателей и завоеванных, этим объединением угасив вражду и ненависть между белыми и индейцами.

В 1768 году испанский король Карл III обрушил на иезуитов гонения и приказал им покинуть все построенные города – так рухнул мир, который миссионеры возводили в течение полутора веков. Но этот мир не исчез бесследно, он сохранился в памяти народа и его духовном облике.

Поэтому совсем не удивительно, что в девятнадцатом веке Парагвай входил в тройку самых передовых латиноамериканских стран: здесь в 1842 году отменили рабство (на двадцать три года раньше, чем в США), а индейцы уже в 1848 году имели равные права с креолами. Железная дорога, телеграф, лучшая армия в Латинской Америке – всем этим Парагвай мог по праву гордиться.

Но шестилетняя война (1864–1870) с «Тройственным альянсом» (Бразилия, Аргентина, Уругвай) стала для Парагвая национальной катастрофой: погибли четыре пятых населения и почти все мужчины, включая стариков и мальчишек. Эту войну парагвайцы до сих пор именуют Guerra Grande – Великой войной.

Даже враждебный Парагваю бразильский историк и филолог Роша Помбу Франсиску (1853–1933) восхищался мужеством парагвайцев в этой войне: «Множество женщин, одни с пиками и кольями, другие с малыми детьми на руках, яростно швыряли в атакующих песок, камни и бутылки… Мальчики восьми – десяти лет лежали мертвые, и рядом с ними валялось их оружие, другие раненые проявляли стоическое спокойствие, не издавая ни единого стона».

Битва при Авай. Худ. Педру Америку. 1872–1877 годы

Пренебрежение к человеческой жизни в этой войне ужасало. Хорхе Луис Борхес в своей новелле «Другой поединок» рассказал, словно о чем-то обыденном, об устроенном для пленных Сильвейре и Кардосо соревновании – беге наперегонки с перерезанными глотками: «Сержант провел саблей черту поперек дороги. Сильвейру и Кардосо развязали, чтоб свободней было бежать… Сильвейре выпало иметь дело с цветным по имени Нолан… Кардосо достался профессионал, старик из Коррьентес… Подавшись вперед, двое измученных ожиданием не смотрели друг на друга. Нолан дал знак начинать. Гордясь порученной ролью, цветной с маху развалил горло от уха до уха; коррентинец обошелся узким надрезом. Из глоток хлынула кровь. Соперники сделали несколько шагов и рухнули ничком. Падая, Кардосо простер руки. Так, вероятно и не узнав об этом, он выиграл».

В горной долине Серро-Кора первого марта 1870 года был уничтожен последний отряд свободного Парагвая и убит его президент Франсиско Солано Лопес. Перед смертью он воскликнул: “Muero con la Patria!” («Я умираю вместе с Родиной!»). Вместе с ним погиб его пятнадцатилетний сын. Историки по-разному оценивали личность президента, но все сходились в одном: в ходе войны Парагвай оказался искалечен и отброшен на сто лет назад и даже в середине двадцатого века все еще переживал последствия этой страшной катастрофы.

Аргентина и Бразилия заняли часть земель побежденной страны. Они вообще могли беспрепятственно поделить Парагвай между собой, но не стали этого делать: Бразилия предпочла иметь некую буферную зону между собой и Аргентиной – давним соперником в региональном лидерстве.

Интересно, что русские уже пытались заниматься в здешних краях сельским хозяйством: белые эмигранты начали искать в Парагвае пристанище в 1924 году, когда большинство стран признали Советскую Россию. Тогда на русских эмигрантов начались гонения в Болгарии и Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев, русских лишали работы в Турции, к ним стали хуже относиться даже во Франции, Германии, Бельгии, Люксембурге. И вот тогда генерал-майор белой гвардии Иван Тимофеевич Беляев (1875–1957) выступил инициатором кампании по переселению белоэмигрантов в Парагвай.

Не только военный, но и ученый, географ, этнограф, друг индейцев и составитель испано-индейских словарей, Беляев был еще и романтиком. Он мечтал: «В то время как Россия и русский народ погибают в большевистском разложении, в Парагвае может создаться новое ядро. Сюда можно перенести всю русскую культуру, литературу, музыку, науку, и они взойдут здесь пышным цветом».

Беляев признавался: «Я мечтал об одном: в море продажного разврата и растления я надеялся найти горсть героев, способных сохранить и взрастить те качества, которыми создавалась и стояла Россия. Я верил, что эта закваска, когда свершится полнота времен, когда успокоится взбаламученное море революции, сохранит в себе здоровые начала для будущего. Если нельзя было спасти Россию, можно было спасти ее честь».

Спасти честь Родины Беляев предлагал в стране, «где ни истрепанная одежда, ни изможденное лицо не лишают права на уважение, где люди знают на опыте, что Феникс возрождается из пепла».

Сам генерал приехал в столицу Парагвая, Асунсьон, одним из первых. Он радостно делился своими впечатлениями: «Общий уклад жизни напоминал Россию до 1900 года. Та же патриархальность, радушие к иностранцам, жизнь без претензий на европейские достижения, но полная своеобразных прелестей и вполне сочная; достаточно сказать, что все необходимое – мясо, хлеб, молоко – стоило пять песо, при стоимости трамвайного билета – семь-восемь, газеты – два песо. На вымощенных камнем улицах стояло всего три такси, прочие обслуживали президента и военного министра, но город утопал в садах… на всех улицах сияли улыбки…»

Иван Тимофеевич писал еще об Асунсьоне: «Солдаты и полиция обычно носили ботинки в руках, а барышни близ моего дома надевали чулки и ботинки, чтобы появиться в центре обутыми. Трамваи и свет уже существовали, в центре города был огромный базар, заваленный пататой, маниокой и фруктами, а на улице Пальмас было несколько хороших магазинов. Жизнь была удивительно дешева и спокойна».

Таким образом, известный русский генерал Иван Тимофеевич Беляев начал всеми силами способствовать переселению русских белоэмигрантов в парагвайские джунгли и созданию там русских сельскохозяйственных колоний.