«Мы должны спасти ей жизнь!»
Прошли еще пять месяцев тропической жары на острове Тубабао, и в июне 1951 года последняя группа в несколько сотен русских прибыла в Сан-Франциско на третьем американском судне «Генерал Блэк». Взволнованная Мария Александровна стояла на пристани: она встречала Ритку, но девушки среди прибывших не оказалось.
Владыка с детьми из приюта в Сан-Франциско
Человек предполагает, а Бог располагает, и не зря сказано: Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом; Сердце человека обдумывает свой путь, но Господь управляет шествием его.
А в это время главный врач госпиталя Тубабао Смирнов сокрушался и делился со своим помощником и заместителем, доктором Алексеенко:
– Вот, как чувствовал: хотел девочку отправить с ее наставницей…
– Николай Александрович, на Первой мировой войне такие девочки сестрами Красного Креста работали и из-под пуль раненых вытаскивали!
– Да так оно… Но тогда война была… Маргарите нужно продолжить курс антибиотиков. Стрептомицин скоро привезут?
– Правление ИРО обещали… Вы же знаете, с тех пор, как запретили стрептомицин вывозить из США, трудно доставать стало…
– У меня остался в сейфе небольшой запас для тяжелых больных, проследите, пожалуйста, лично, чтобы девочка получала необходимое лечение! Она оказала нам такую неоценимую помощь – мы должны спасти ей жизнь!
– Да-да, конечно!
А Ритка пылала жаром на госпитальной койке: тяжелая пневмония, осложненная плевритом. Случись с ней такая болезнь лет пять назад – она бы не выжила, но антибиотики уже широко использовались после войны и давали больным хороший шанс. Девушка была права, когда говорила Марии Александровне Шахматовой о своем крепком здоровье, силе и молодости, вот только не учла она, что тяжелый труд и ночные смены в госпитале сильно ослабят ее организм.
Весь июнь и даже июль проболела Ритка и только к августу стала потихоньку приходить в себя. Медицинская комиссия подозревала у нее туберкулез, что, к счастью, не подтвердилось, но дорога в Америку закрылась для нее. Да и владыки уже не было в США – зачем теперь ей туда ехать?! Ей нужно в Европу, где живут три дорогих для нее человека! Только как же ей получить визу в какую-нибудь из европейских стран?
Все время болезни Ритка утешалась мыслью о том, что Лидочка живет в Швейцарии и не подвергается всем опасностям тропического Тубабао. Что если бы хрупкая сестренка заболела лихорадкой Денге или такой тяжелой пневмонией, какую только что перенесла она сама? Но Лидочка, слава Богу, в спокойной Европе, где не летают москиты и летучие мыши, где не бывает ни лихорадки, ни малярии, ни удушающей жары! Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!
Осенью сильно похудевшая Ритка снова работала в госпитале, теперь уже исполняя обязанности медсестры, – и делала это нисколько не хуже тех, кто закончил медицинский колледж. В ноябре 1951 года сильно поредевший медперсонал поздравил ее с днем рождения – девушке исполнилось девятнадцать.
Русских на Тубабао осталось совсем мало – двести пятьдесят человек: административные работники лагеря, медики, а также те, кто не имел возможности получить визу ни в одну страну, в основном хронически больные. Теперь эти двести пятьдесят человек один за другим уезжали уже в индивидуальном порядке. Группу из шестидесяти восьми человек – хронически больных туберкулезом и членов их семей – согласилась принять Франция для продолжения лечения. Таким образом, обитателей острова с каждым днем становилось все меньше и меньше.
Одна из бывших пациенток госпиталя, двадцатипятилетняя Зоя Афанасьева, переболевшая тяжелой формой лихорадки Денге, предложила Ритке ехать вместе с ней в Парагвай, где жила ее тетка со своей семьей:
– Риточка, мы с тобой получим визы, сначала присоединимся к группе наших русских тубабаовцев, которые раньше уехали в Парагвай, а потом рванем к моей тетке, Полине Сергеевне. Она поможет нам получить гражданство, у нее связи, знакомства, а уж с гражданством – это тебе не то что stateless русские, которых никто нигде не ждет! С гражданством можно отправиться в любую страну мира: сел на пароход, куда хочешь, туда и плывешь… Тетка нам и с деньгами поможет, и на работу устроит…
– Зоя, тебе она будет рада, а мне?
– Риточка, ты за мной так ухаживала самоотверженно! Ты мне теперь как сестра родная! Я тетке все расскажу – и она оценит твои труды по достоинству!
Визы в Парагвай Зоя и Ритка действительно получили быстро и в начале декабря 1951 года в составе небольшой группы уже готовились к отплытию с Тубабао, когда случилось непредвиденное.
Новая подруга
Седьмого декабря Ритка прощалась с островом, который стал для нее почти родным. Она уезжала в числе последних: на острове после того, как его покинули «французы» и отъехавшие в индивидуальном порядке, оставалось всего сто восемнадцать русских.
Сердце щемило: опять все меняется в жизни – в ней больше не будет самоотверженных и внимательных докторов, заботливо обучавших ее медицинским премудростям, не будет доброй и одновременно строгой старшей медсестры, не будет ставшей уже привычной палатки и раскладушки с москитной сеткой, горячего белого песка и теплых волн океана, так здорово подлечивших ее больные ноги, что они приобрели почти нормальный цвет.
Девушку страшила неизвестность, да и кто бы в девятнадцать лет не переживал, если бы предстояло ему оставить позади привычный мир и перенестись в далекую чужую страну? Среди сестер и врачей госпиталя она не чувствовала себя одинокой, и вот теперь ей предстояло остаться одной.
Правда, она, кажется, подружилась с Зоей. Новая подруга выросла в Харбине, ее отец работал на КВЖД и рано умер – сердце не выдержало напряжения и опасных перемен вокруг. Оставшись вдовой, мать Зои, Анна Ивановна, всю себя посвятила дочери: наряжала как куколку, звала Заинькой, не позволяла помогать по дому, водила во всевозможные детские кружки, которых в тридцатые годы в Харбине насчитывалось огромное количество. Но девочка оказалась несобранной и ленивой. Для балетной школы она слишком много весила, к рисованию способностей не проявляла, учебой не вдохновлялась.
Наконец Зоя заинтересовалась музыкой, и обрадованная Анна Ивановна отвела дочь в музыкальную школу. Заинька начала карьеру пианистки и обнаружила необыкновенный слух и музыкальность, которые привели в полный восторг педагогов. Мать ликовала, но восторги преподавателей постепенно умалялись и в конце концов сошли на нет: девочка не желала прилагать никаких трудов, дремала на уроках, и уже видно было, что ее талант, не подкрепленный трудолюбием, не принесет плодов.
Тем не менее мать по-прежнему оберегала дочку от любой домашней работы (музыкант должен беречь руки) и от всех жизненных трудностей. Голодна ли мама или сыта, Заинька не интересовалась: главное, что у нее самой при любых обстоятельствах были вкусный обед и красивые наряды. Девочка мало ценила материнские заботы и росла не то чтобы злой или бесчувственной, а просто наивно-эгоистичной.
Кое-как Заинька окончила музыкальную школу и считала себя пианисткой, поскольку больше ничего делать не умела. Она уже собиралась поступать в музыкальное училище и, скорее всего, поступила бы благодаря исключительным природным задаткам, но тут грянули еще более суровые перемены, и мать с дочерью, спасаясь от коммунистов, были вынуждены бежать в Шанхай.
Здесь здоровье Анны Ивановны, столько лет приносившей себя в жертву своей любимой Заиньке, окончательно подкосилось, и она отправилась догонять почившего супруга, что стало для двадцатитрехлетней Зои страшным ударом. Внезапно выяснилось, что вкусный обед не появляется на плите сам, а наряды стоят дорого.
Заинька с трудом устроилась в ресторан, где подыгрывала местным певичкам. Нездоровая полнота оберегала ее от блудных искушений, и в двадцать пять, с группой русских беженцев, она приехала на Тубабао – одинокая, не приспособленная к жизни, тоскующая по материнской заботе.
Ищущий находит – и в госпитале, во время болезни, Зоя обрела покровительницу. Ритка ухаживала за больной сначала как медсестра, а потом пожалела беспомощную девушку – они сблизились, стали почти подругами и теперь вместе собирались в Парагвай.
С утра, перед сменой в госпитале, Ритка собрала свои нехитрые пожитки: все они уместились в небольшом чемодане. Больше всего места занимало пальто, подаренное когда-то мамой Мишки. Оно совсем не пригодилось ей на Тубабао, но кто знает, может, понадобится в дальнейшей жизни. Правда, пальто несколько пострадало от плесени, но это ничего…
Ритка бережно подержала в руках бабушкину Псалтирь, погладила старую кожаную обложку. Как ты там, милая бабушка? Молишься ли за внучек? Помнишь ли обо мне?
Уложила тяжелый «Справочник медицинской сестры» в чемодан, сверху устроила Псалтирь, кое-что из одежды – вот и все сборы. Как ноет, как щемит сердце…
Она отправилась в госпиталь, но и там не находила себе места. В конце концов поняла: дело не в ее переживаниях по поводу предстоящего отъезда – дело совсем в другом. Приближалось что-то очень страшное, и скоро оно будет в лагере. Ритка закрыла глаза, вся превратилась в слух и услышала: да, это со всех сторон на остров надвигался тяжелый вибрирующий шум, словно вокруг Тубабао загудели невидимые провода.
Девушка продолжала работать, не зная, что предпринять, и выполняла обычные процедуры рассеянно и невнимательно. Это было совсем не похоже на нее, всегда собранную и точную, так что старшая медсестра даже сделала ей замечание и сильно удивилась странному, отсутствующему выражению лица своей любимицы.
Ритка едва дотянула до конца смены и рванула на берег: она пыталась понять, в чем дело, и найти безопасное место, где натянутый в струну воздух начнет терять упругость, станет спокойным и легким. Но на берегу ей стало еще страшнее – ужас наползал со стороны океана. И тогда она догадалась: со стороны океана мог прийти только тайфун.
Филиппинцы поражались тому, что ежегодные тайфуны, бушевавшие над островами, три года не тревожили покой Тубабао, но русские знали: их защищали молитвы святителя Иоанна Шанхайского. И вот теперь, когда на острове осталась только горстка беженцев, стихия собиралась наверстать упущенное и проявить свой характер.
