Последние русские беженцы из Шанхая

Ритка наотрез отказалась покидать Шанхай без владыки, – и он, глянув в ее серо-стальные глаза, только улыбнулся и разрешил остаться с ним – помогать в сборах приютского и церковного имущества и документации. Сам владыка не мог уехать, пока последние из русских беженцев не окажутся вне опасности.

Особенно трудной оказалась эвакуация приюта святителя Тихона Задонского: китайские власти не хотели выпускать детей из Шанхая. Только благодаря молитвам и хлопотам владыки Иоанна им разрешили уехать. На Тубабао выехали тридцать семь приютян: двадцать один мальчик, десять девочек и шесть педагогов во главе с Марией Александровной Шахматовой, верной духовной дочерью владыки.

Мария Александровна уезжала с дочерью, но без мужа. Ее муж, штабс-капитан Самсон Григорьевич, участник Первой мировой войны и офицер Белой армии, поверил коммунистической пропаганде о прощении всех белоэмигрантов и решил принять советское гражданство. В тот момент, когда Мария Александровна с дочерью уезжали из Шанхая на Тубабао, ее муж, осужденный в Советском Союзе по 58-й статье на двадцать пять лет исправительно-трудовых лагерей, как раз отправлялся по этапу отбывать наказание в спецлагере «Степном» для особо опасных преступников.

Воспитанники приюта с воспитателями – Мария Александровна Шахматова (в центре) обнимает мальчика

Отсидел он, однако, только десять лет из двадцати пяти, поскольку в лагере стал полным инвалидом и не мог работать. Оказавшись ненужным в качестве бесплатной рабочей силы, Самсон Григорьевич был освобожден и отправлен в ссылку – на вольные хлеба. Зачем кормить того, кто не может работать?!

Владыка Иоанн покинул Шанхай только четвертого мая 1949 года, в числе последних русских белоэмигрантов, на борту корабля «Капитан Гордон». Ему открыли визу в США, но он не мог отправиться туда в одиночку – считал своим долгом разделить опасную участь своих духовных чад и поехать с ними на необитаемый остров Тубабао, где стояла тропическая жара и свирепствовали страшные тайфуны.

Рядом с ним на палубе стояла светловолосая девушка, высокая, сильная, смелая, готовая уберечь владыку от любой опасности и даже отдать жизнь за своего драгоценного духовного отца. И конечно, это была Ритка!

Пристань кишела беженцами: все кто мог уплывали, улетали, уезжали из Шанхая. Русский поэт Николай Туроверов, офицер Белой армии, написал о подобном путешествии строки, полные тоски и боли изгнанников:

 
Помню горечь соленого ветра,
Перегруженный крен корабля;
Полосою синего фетра
Уходила в тумане земля;
 

 
Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
Ни протянутых к берегу рук —
Тишина переполненных палуб
Напряглась, как натянутый лук,
 

 
Напряглась и такою осталась
Тетива наших душ навсегда.
Черной пропастью мне показалась
За бортом голубая вода.
 

Ритка ступила на трап, зная, что покидает Китай навсегда. Вдали исчезали огромные здания колониальных времен, сотни лайб и грязных джонок, оставался в прошлом большой туманный город, где Ритка похоронила любимую бабушку, нашла и потеряла верного друга Мишку, проводила в далекую неизвестную Швейцарию сестренку и обрела духовного отца.

Печальные думы одолевали девушку – она знала: отсюда уедет только часть ее души. Другая часть останется здесь навсегда – рядом с мамочкой и бабушкой, отцом и дедом, рядом с Рукией и Апой. Эта часть ее души будет возвращаться в Китай по ночам, заново переживая каждый миг странной жизни в странной чужой стране, – как возвращаются с приливом гробы, опущенные в воды Хуанпу с погребального пирса в Наньдао.

Ритка сильно волновалась, в груди у нее все замирало: они плывут на необитаемый остров! Это было опасным приключением. Но еще более смертельно опасным было то, от чего они уплывали: всего через восемь дней, двенадцатого мая, Народно-освободительная армия Китая начнет наступление на оборонительный периметр вокруг Шанхая, и к концу мая коммунисты захватят город.

Националисты Чан Кайши уйдут в Тайвань, и первого октября 1949 года будет провозглашена Китайская Народная Республика во главе с Мао Цзэдуном. Повсюду появятся плакаты: «Вон из Китая, заморские дьяволы!» Иностранцев начнут унижать и оскорблять на улицах, все иностранные предприятия перейдут в собственность китайцев, а противники коммунистического режима окажутся в тюрьмах или могилах.

Первая встреча Хрущёва и Мао Цзэдуна. 21 декабря 1949 года

Хорошо, что Мишка и Лидочка уже год, как жили в Женеве! Да, Ритка правильно поступила, послушавшись совета владыки: в Швейцарии сестренке было намного лучше и безопасней, чем ей самой на Тубабао!

«Капитан Гордон» напрягал все свои усилия, и воды Хуанпу постепенно и плавно перетекали в волны Восточно-Китайского моря с его тропическим дыханием, множеством морских змей, дельфинов и вездесущих серых акул.

Это море намного глубже и опасней соседнего, Желтого, и с мая по октябрь здесь рождаются тайфуны, что вызывают жестокие бури. Силу бурных вод Восточно-Китайского моря Ритка испытала на себе – она не могла и думать о еде от сильной качки. Шли дни, качка утихла, и пассажиры «Капитана Гордона» увидели наконец спокойную гладь темно-синего Тихого океана.

Горькие тропики

Выйдя на берег острова, Ритка сначала поразилась его красоте: по сравнению с каторжником здесь был просто рай. Кристально чистые изумрудные волны, чистейший белый песок. Лазурное небо, чудесное солнце после холодных зим и ледяных дождей. Воздух, наполненный ароматом ярких тропических цветов. Безмятежная тишина и буйство зелени: кокосовые пальмы с длинными листьями на кронах, банановые деревья, каучуконосы, баньян, бамбук.

Здесь жили обезьянки, множество птиц и рептилий: вокруг лагеря бегали смешные ящерицы-гекконы с большими глазами без век и встречались даже огромные полутораметровые игуаны, пугавшие по ночам русских, вышедших по нужде из палаток. С наступлением темноты зрение бедных игуан резко ухудшается, прямо как у людей, и они тоже совсем не радовались внезапным встречам.

В темноте начиналась ночная жизнь летучих мышей, которые прекрасно ориентировались и без света, но все равно пугали обитателей лагеря, скользя прямо над их головами.

Уже через несколько часов Ритка поняла, что «безмятежность» – неподходящее слово для тропиков. Окунувшись в красивое изумрудное море, она тут же до крови порезала ногу об острые кораллы, и порез потом долго не затягивался: в сыром тропическом климате любые порезы и ранки начинали гноиться и долго не заживали.

Самой серьезной проблемой тубабаовцев оказалась нехватка питьевой воды. Мужчины набирали воду в маленьком источнике рядом с лагерем и привозили в металлических контейнерах, причем она подлежала обязательному кипячению. Когда вода закипала, подавали сигнал, и люди выстраивались в очередь: всем была нужна кипяченая вода. Вначале выдавали по три кружки на человека в день, в жару этого не хватало.

Изнуряющая жара – около сорока пяти градусов – стояла на Тубабао круглый год. Эта жара вкупе с горячим, обжигающим воздухом оказалась тяжела даже для Ритки – молодой и сильной, пережившей пять сезонов «низкого неба» в Шанхае. Еще более тяжелым такой климат был для слабых, больных и пожилых людей. Пот лил градом так, что разъедало глаза, поэтому приходилось носить налобную повязку.

Полчища кровососов, ядовитых сороконожек, комаров и москитов наполняли пространство. Бегало множество мелких ящериц, развлекавших детей. Здесь водились также скорпионы, змеи, сколопендры, ночами по москитным сеткам над раскладушками прогуливались крысы.

Кто-то из женщин привез с собой из Шанхая любимого кота – бедное животное пребывало в шоке от здешних крыс и прочих не знакомых ему обитателей острова.

Одна молодая женщина понравилась филиппинцу, и когда он спросил у нее, что он может ей подарить, она попросила ручную игуану. Ну а что она могла попросить у бедного филиппинца?! Получив подарок, красавица сделала поводок и гуляла с игуаной по лагерю. Кот при виде этой парочки тихо сходил с ума.

Владимир Краковцев, один из беженцев, ночью во сне случайно высунул руку из-под москитной сетки, и его ужалила сколопендра. Он пролежал несколько дней в больнице, а после выписки его ослабленное сердце не выдержало жары. Он умер внезапно, солнечным утром, и его сосед по палатке увидел только, как Владимир приподнялся, глубоко вздохнул, дернулся, стал бледно-лиловым и с омертвевшими глазами повалился навзничь. Инфаркт. Да, для людей с белой кожей этот остров был не самым подходящим местом!

Сами местные жители не спешили поселиться здесь: частые тайфуны представляли серьезную опасность. Правда, по молитвам владыки Иоанна, тайфуны и цунами пока обходили остров стороной, но, видимо, для того, чтобы русские осознали свое опасное положение, два небольших циклона все же потрепали палаточный лагерь: кокосовые орехи сыпались с пальм, палатки разрывало по швам.

И это были слабые тайфуны: более сильные просто снесли бы людей и их убогие жилища с поверхности острова, а тропическая зелень быстро скрыла бы следы человеческого присутствия.

Ритка приехала на Тубабао в мае, а с мая по ноябрь здесь как раз длится сезон дождей, так что она в полной мере могла оценить климат Филиппинских островов. Частые дожди чередовались с палящими лучами тропического солнца, а ночью на палаточный городок спускалась сырая прохлада. В таком климате мгновенно развивались кожные заболевания: людей одолевали прыщи, гнойники, фурункулы. Привязывалось и кое-что посерьезнее: тропическая лихорадка Денге, гастроэнтерит, дизентерия и туберкулез. Портилась и покрывалась плесенью одежда.

Американцы присылали благотворительную помощь, правда, иногда очень низкого качества. Как-то привезли поношенную одежду и обувь, и Ритка вместе со всеми встала в очередь. Прямо перед ней стояла молодая женщина с маленькой дочкой, у которой совсем развалились башмачки. Выдавали туфли, и женщине протянули пару детских туфелек, но она со слезами воскликнула:

– Что же это вы даете – обе туфли на левую ногу, одна лакированная, а другая со шнурками!

– Других нет… Не нравятся – не берите…

Ее дочка начала плакать: мама отказалась от туфелек, и теперь у нее не будет новой обуви.

Ритка тут же вспомнила о сестренке. Да, Лидочке пришлось бы здесь слишком тяжело! Девушка в очередной раз порадовалась, что отпустила сестру в Швейцарию. Как-то она там сейчас? Подлечили ли швейцарские врачи ее больной желудок? Как поживает голубоглазый Малек? Помнит ли он еще о Ритке, или среди бойкой студенческой молодежи и думать забыл о подруге детства? Древние китайцы говорили: «Дикий гусь не имеет намерения оставить след на воде. Вода не имеет желания удержать отражение гуся». Может, и в памяти Мишки давно стерся ее образ, как стирается след дикого гуся на безмолвном озере?

Несколько дней девушка терпеливо провела в очередях: заполняла анкеты для филиппинской таможни, иммиграционных властей, разведки и контрразведки. С нее требовали сведения о ней самой, о всех ее родственниках, об оставшихся родных в СССР. Кроме того, ее вместе с остальными прибывшими взвесили, измерили рост, сфотографировали, сняли отпечатки пальцев. Ритка ворчала про себя: «Как в тюрьме! В каторжнике и то этого не делали!» Новоприбывших сразу предупредили, что в лагере действует комендантский час: в будние дни отбой в десять вечера, в субботу – в одиннадцать.

Ритка быстро осмотрела и облазила все окрестности на случай, если появится опасность и придется срочно покидать остров. Уж она не допустит никакой угрозы владыке! Впрочем, пока никакой угрозы Ритка не чувствовала.

Лагерь оказался разбит на пятнадцать районов численностью около трехсот человек каждый. Многие районы имели собственные названия: одиннадцатый назывался «Музыкантский», были еще «Скаутский», «Президентский»… Из почти шести тысяч ДиПи около двух тысяч составляли дети, подростки, юноши.

Десятый район принадлежал воспитанникам приюта святителя Тихона Задонского. Заведующая приютом Мария Александровна Шахматова, верное духовное чадо владыки, дочь камчатского священника, с детства воспитанная в твердой вере и заботе о ближних, и здесь все силы отдавала своему послушанию. Она вставала первая и на примусе готовила завтрак для воспитанников, обычно жарила лепешки.

Для малышей была организована приютская школа, для старших – семинария святого Иоанна Предтечи. В ней особое внимание уделяли языкам, и Ритка, и так отлично владевшая французским и китайским, могла совершенствовать свой вполне сносный английский.

В лагере были устроены две палаточные церкви, в честь Архангела Михаила и преподобного Серафима Саровского. Кроме них, на самом высоком месте был устроен Свято-Богородицкий собор – с этой высоты открывался очень красивый вид на море. Рядом с собором разместились палатки монахинь Богородице-Владимирского женского монастыря из Харбина.

Работы в лагере хватало. Русские – мастера на все руки, и даже те, кто никогда не занимался физическим трудом, выказывали ловкость и сноровку во всех необходимых работах. Мужчины расчищали джунгли, рыли канавы, возили на старом армейском грузовике гальку, мостили «улицы и бульвары» палаточного городка, устраивали водопровод и электрическую станцию.

Лагерь на Тубабао

Женщины готовили, прибирали, стирали вручную. Были оборудованы госпиталь и аптека, где работали сами беженцы: среди них оказалось несколько врачей, медсестер и фармацевтов. Открыли даже зубоврачебный кабинет. Девушек Риткиного возраста включали в ежедневные труды: мыть посуду, наводить порядок в палатках, выносить мусор, приглядывать за малышами.

Писательница Ольга Александровна Морозова вспоминала: «Труд, как физический, так и умственный, был даровой – эмигрантский; разное оборудование, например для водопровода, электрической станции, санитарного отдела, – все это большей частью откапывалось в земле среди брошенного американцами изломанного имущества и приводилось в порядок своими силами… Вряд ли какая другая нация могла бы достичь таких удивительных результатов в такое короткое время, кроме русской, да еще при таких тяжелых условиях».

Семейные ДиПи жили в отдельных палатках, одинокие и бездетные – в общих на двенадцать и даже на двадцать человек каждая. На палатку выдавали пару ведер, несколько складных стульев, небольших столиков, раскладушки и противомоскитные сетки для этих раскладушек. Привезли также котлы для кипячения воды и электрогенераторы.

Кормили обитателей лагеря на общей кухне дважды в день: обед и ужин. На завтрак доедали то, что осталось от ужина. Ритка отведала лагерную пищу, и, по ее меркам, еда оказалась гораздо лучше, чем в каторжнике: макароны и хаш, которым во время войны кормили здесь военных.

Все знали забавные стихи, которые поэт-летописец Тубабао Юрий Савицкий посвятил хашу:

 
О сытный спутник наших дней,
Ты снишься нам в тиши ночей,
А дух твой нежного амбре
Щекочет клеточки в ноздре.
 

 
Перед тобой все витамины
Бесплодней самой жалкой хины.
Подобен манне ты небесной
Или амброзии чудесной.
 

 
Твой вкус ласкает наш язык.
О Хаш – нет слов, как ты велик!
Когда, с работы приплетаясь,
Идем к обеду, спотыкаясь,
 

 
Один лишь вид и запах твой
Рождают силы неземной
В нас возрождения прилив
И вновь для подвигов порыв!
 

Однако день за днем, месяц за месяцем хаш надоел островитянам, к тому же некоторые банки были проржавевшими, другие вздутыми: такими консервами легко можно отравиться. Поэтому все очень обрадовались, когда ИРО нашла возможность доставлять беженцам мясо с костями – по пятнадцать килограммов на район в день, это примерно сорок граммов на человека. Для котлеты маловато, да никто и не стал бы делать котлеты, поэтому мясо клали в большую кастрюлю и варили общий суп. Иногда в меню появлялось что-то сладкое, например рис с изюмом.

В жарком климате, когда люди сильно потели, им часто хотелось чего-нибудь соленого или острого, и все завидовали счастливчикам, получавшим в посылках из Америки островато-пряный соус Tabasco.

Первое время вместо тарелок и ложек использовали пустые консервные банки и бамбуковые палочки, но потом ИРО привезла армейские столовые приборы. Для совсем маленьких обитателей лагеря, после нескольких обращений к руководству, открыли «Пункт питания», где давали молоко, масло, пинат баттер – арахисовую пасту и фрукты.

Ритка с девчонками как-то решили подкормить владыку и обменяли у местных, открывших несколько лавок у лагеря, что-то из вещей на курицу. Все с нетерпением ждали, когда курица сварится, чтобы угостить любимого духовного отца.

Когда по расчетам курица сварилась, Ритка на правах зачинщицы попробовала кусочек: курятина отвратительно пахла рыбой и оказалась очень жесткой и совершенно несъедобной. Местные куры клевали рыбью требуху, которую выбрасывали их хозяева-рыбаки, а также выброшенную на берег тухлую рыбу и прочую морскую живность, поэтому даже их яйца пахли рыбой, и без привычки есть такую курятину было просто невозможно.

Те тубабаовцы, у кого еще оставались какие-то деньги или кому их присылали родные, покупали в лавочках рядом с лагерем местное пиво «Сан-Мигель» за двадцать центов и лакомились мороженым за десять центов. Кое-кто из мужчин, оправдываясь необходимостью отвлечься от тяжелых мыслей о будущем, брали джин «Джинебра Сан-Мигель» или дешевый, всего за семьдесят центов, бренди, который представлял собой обычный анисовый самогон. Самогон вызывал тяжелое похмелье, но пьющих это никоим образом не останавливало.

Для наблюдения за порядком сформировали полицию из бывших полицейских и охранников, они носили армейскую форму цвета хаки и красные повязки на левой руке. Организовали даже небольшую тюремную камеру, к счастью, пустовавшую – в лагере практически не случалось ни скандалов, ни драк: эти русские были одними из самых лучших представителей своей Родины.