Янки в Шанхае

В шанхайском порту пришвартовался американский тяжелый крейсер «Сент-Пол» с другими кораблями седьмого американского флота, и город наводнили янки: моряки, пехотинцы, американская военная полиция в белых касках. Поскольку все аэропорты пострадали от бомбежки, американские самолеты садились прямо на шоссе от Шанхая к Ханчжоу.

Вместе с американцами в городе появилась еда. Вместо бомб американские бомбардировщики начали доставлять в Шанхай продовольствие: американские военные рационы, упакованные в картонные коробки величиной с обувные, залитые воском. Радостный Мишка приволок Дубровиным две из принесенных домой родителями коробки, и все вместе они устроили настоящий пир, разложив на столе пару шоколадных батончиков, галеты, ананасовый концентрат, консервированную ветчину и бобы, сгущенку и даже растворимый кофе.

Лидочка ошеломленно таращилась на продуктовое изобилие и блаженно смаковала сгущенку, закрывая глаза от удовольствия, Ритка облизывалась на ветчину и старалась удержаться от лишнего куска, чтобы оставить побольше бабушке, и даже разволновавшаяся бабушка с давно забытым удовольствием выпила пару чашек кофе.

Мишка только делал вид, что принимает участие в трапезе: он был счастлив уже тем, что доставил Ритке и любимым ею людям радость. Этот белобрысый Малек каким-то чудесным образом понял то, что некоторые понимают только к концу жизни, если понимают вообще: когда ты заботишься о ком-то – это как если бы кто-то заботился о тебе.

Двери лагерей для интернированных распахнулись, и освобожденные разошлись по городу; только от содержимого их особняков и апартаментов ничего не осталось: все было растащено, разграблено, распродано. И этим людям еще повезло: у них остались хоть и опустошенные, но квартиры. Меньше повезло тем, чье жилье перешло из жилого фонда Международного сеттльмента к китайцам.

Этим совсем некуда было возвращаться из лагерей, и они продолжали жить там месяцами. Им также было очень трудно обеспечить свое существование, поскольку даже просто добраться из лагеря до Шанхая было проблематично: например, из Лунгхуа до города не ходил никакой транспорт. Никто больше не удивлялся, увидев полураздетого и босого европейца с узелком за плечами, бредущего по дороге в Шанхай или по одной из центральных городских улиц.

По городу вовсю разъезжали на джипах и студебеккерах американские военные – веселые, общительные, щедрые. Они легко останавливались и подвозили желающих – стоило только поднять руку, и мальчишки из Мишкиного колледжа уже спорили на то, кто больше раз прокатится на американской машине.

Мишкины одноклассники также забавлялись оружием: в послевоенном Шанхае на улицах вместе с мусором и окурками валялись снаряды, осколки бомб, использованные пулеметные ленты. Одноклассник Малька решил добыть свинец из авиационного снаряда и, недолго думая, положил его на плиту в кухне колледжа.

Случилось то, чего и следовало ожидать: снаряд взорвался, разворотил плиту, а здоровенный бак с кашей для пансионеров разнесло по всей кухне. К счастью, любитель экспериментов действовал тайком, когда на кухне никого не было, поэтому обошлось без человеческих жертв. Остался жить и он сам, правда, с сильно опаленными лицом и грудью.

Другие Мишкины одноклассники коллекционировали патроны, кто-то хвастался даже находками реального оружия: японской пехотной винтовки Арисака Тип 38 или пистолета Хамада Тип 1. Ритка слушала рассказы друга о таких находках с живым интересом, но догадливый Малек быстро просек опасность и рассказывать перестал. Сам он в этом отношении оказался достаточно благоразумным, чтобы не поощрять Риткино желание заиметь реальное боевое оружие.

Человеческая жизнь слишком коротка

Снова пришел сезон fu-tien, а за ним проливные дожди – началась вторая осень Дубровиных в Шанхае. Однако эта осень оказалась для них тяжелее прошлогодней: с началом тропических ливней у бабушки резко ухудшилось здоровье – она начала кашлять кровью.

Бабушка напряженно думала: что ожидает Ритку и Лидочку после ее смерти? Когда-то Родина отправила ее мужа служить в Синьцзян, а она, жена военного врача, разделила с ним его судьбу. Но вот эти русские девочки – что они будут делать в Китае? Что станет с ними, если они решат добраться до Советской России? Бабушка горько вздыхала об участи бедных внучек: изгнанницы, без Родины, без защиты, без помощи.

Елизавета Павловна стала часто говорить со старшей внучкой как со взрослой – и Риткина интуиция подсказывала ей, что это неспроста: бабушка торопилась сказать ей то, что уже никогда не скажет взрослой Ритке, потому что не доживет до ее взрослости.

– Риточка, милая, ты старшая. Ты сильная. Понимаешь?

– Да, бабушка. Я понимаю тебя – ты не беспокойся, я позабочусь о Лиде. Только ты живи, пожалуйста, подольше!

– Конечно, детка! Пообещай мне, что никогда не бросишь Лидочку!

– Никогда!

– Вот и хорошо.

– Бабушка, я просила у Мишкиных родителей достать для тебя лекарства – они обещали!

– Это хорошо, может, и помогут…

Но лекарства не помогали. Всегда неунывающая и жизнестойкая бабушка сильно исхудала и ослабла, ее мучили постоянная одышка и кашель, нарастала легочно-сердечная недостаточность. Тонкие черты лица заострились, голубые глаза поблекли, словно подернулись дымкой. Как-то утром она не смогла встать с постели: болезнь вступила в свою терминальную стадию.

Эх, если бы милая бабушка могла протянуть хотя бы полтора года, ведь Зельман Ваксман и Альберт Шац уже изобрели чудесный стрептомицин, и в 1946 году его начнут широко использовать для борьбы с туберкулезом и проказой.

Те самые лютые к больным палочки Коха, что выдерживают замораживание до минус 269°C, спокойно живут годами на одежде, книгах, в пыли и остаются жизнеспособными в воде при ее кипячении в пределах пяти минут, – так вот, те самые зловредные палочки Коха поначалу жутко боялись стрептомицина! В течение десяти лет с момента широкого использования этот препарат обладал неимоверно высокой противотуберкулезной эффективностью: клинический эффект давал даже простой смыв с флакона стрептомицина!

Правда, через десять лет хитрые микобактерии группы Mycobacterium tuberculosis приспособятся к стрептомицину – и лекарство потеряет свои чудесные свойства, но это уже совсем другая история… Вот бы бабушке продержаться чуть-чуть – она была бы спасена!

Хозяйка пансиона Екатерина Васильевна находилась в смятении: с одной стороны, ей очень нравилась Елизавета Павловна и ее внучки, с другой – она не могла себе позволить держать постояльцев без квартплаты, к тому же бабушкин туберкулез был явно опасен. Екатерина Васильевна колебалась: она не смела выгнать смертельно больную соотечественницу с беззащитными сиротками на улицу и не знала, что делать.

Ритка, быстро смекнув о колебаниях хозяйки, взяла на себя полную уборку двухэтажного деревянного пансиона: мыла полы, выносила мусор, поливала цветы, подметала вокруг. Екатерина Васильевна, по недостатку средств, не держала обслуги и кое-как следила за чистотой сама. В ее возрасте и с ее природной неторопливостью мытье окна являлось для нее настоящим подвигом, к которому она готовилась и собиралась духом неделями. И теперь она с плохо скрываемым изумлением следила за стремительными движениями Ритки, которая как ракета, носилась по дому: окна сияли, пол блестел, вокруг пансиона стало идеально чисто.

Приехали родители Мишки и даже привезли врача, но он, осмотрев больную, только пожал плечами: процесс был слишком запущенным, и последние годы бабушка жила просто потому, что ей нельзя было умирать. Дух поддерживал немощное тело, но износившаяся телесная оболочка уже не могла больше служить пристанищем для души, и дух понимающе давал передышку изнемогавшей плоти: Елизавета Павловна стала часто впадать в забытье. То она оказывалась в тюрьме и ее снова избивали палками, отбивая легкие, то она находила лежащую в крови с перерезанным горлом Верочку, то становилась свидетельницей гибели сына Сережи – и бабушка металась по кровати и стонала. Тогда Лидочка доставала потрепанную бабушкину Псалтирь – маленькую книжицу, пронесенную через все годы испытаний, бережно хранимую в тюрьме и лагере, – и начинала читать дрожащим голосом:

– Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе, но в законе Господни воля его и в законе Его поучится день и нощь…

Ритка обтирала лицо больной влажным полотенцем, брала бабушку за слабую прозрачную руку – и изо всех сил старалась передать ей свое здоровье, свою крепость.

Обе, и Лидочка и Ритка, молились – каждая на свой лад. И кошмары, мучившие бабушку, отступали, разглаживались морщины на лице, бескровные губы расплывались в слабой улыбке. Дочка Верочка, счастливая, юная, кружилась в вальсе с женихом; сынок Сережа бежал к молодой и сильной Елизавете Павловне, смешно перебирая маленькими босыми ножками; молодой, красивый, стройный Костя в военной форме держал крепко за руку свою любимую жену Лизоньку, и они шли по пламенеющему дикими пионами лугу, возвращались с китайского званого обеда и несли в глиняном домике певчего сверчка по прозвищу Большой Зуб.

А еще дальше, в глубине памяти, серьезная маленькая Лиза смешно надувала пухлые щечки и пила с маменькой горячий сладкий чай из тончайших фарфоровых чашечек, серебряные приборы блестели на ярком солнце, прекрасные цветы благоухали в высоких вазах, горничные в белоснежных передниках суетились у огромного стола и нарядная маменька ласково смотрела на любимую дочку, а впереди было только счастье, только радость.

Бабушка поднимала тяжелую голову, с трудом переводя дыхание, послушно глотала травяной отвар из надколотой старой чашки и не могла понять, где прошлое, где настоящее и что из них реальней.

Судьба Дубровиных была уникальна. Когда-то, много лет назад, Константин Петрович и Елизавета Павловна стали посланниками России в чужой стране. Тела их успешно переместились за тысячи километров от родного дома, но их души не успевали за перемещением их тел, и часть их души навсегда осталась на Родине – там, где они появились на свет.

Бабушка могла бы повторить вслед за русской поэтессой Ольгой Скопиченко проникновенные строки:

 
И будет час, когда вернемся мы,
Пусть старые, усталые, больные,
Из дальних стран, из жизненной тюрьмы
К твоим полям, любимая Россия.
А если не придет и не свершится час,
И жизнь окончится на этой тропке узкой,
Пока последний луч для смерти не погас,
Гордиться буду тем, что умирала русской.
 

Дубровины стали также очевидцами огромных исторических перемен. Рушилась Российская империя, жизнь в России полностью менялась, все это происходило на их глазах. Но они не в силах были полностью осмыслить и объективно оценить происходящие перемены, не могли стать над временем: они жили в нем, были его частью.

Человеческая жизнь слишком коротка.

Память бабушки постепенно угасала – и угасала она по закону Рено. Есть такой закон в психологии, который гласит, что человеческая память освобождается с конца: когда человек уже не помнит, что происходило три дня назад, но все еще очень хорошо помнит свое детство и то, что дороже ему всего на свете.

Елизавета Павловна уже не помнила, какой сегодня день недели и что она ела на завтрак, зато хорошо помнила, что среди страстей и бурь мира лишь один Господь – убежище и пристанище измученной душе, тихая гавань для сокрушенных сердцем.

Бабушка слушала, как читает Лидочка Псалтирь, как дрожит и прерывается тонкий голосок, и сама начинала молиться:

– Господи, смилуйся! Очисти мою душу, Господи, верни ей первозданный облик, – да станет она на излете жизни моей такой, как была задумана Тобой в ее начале! Окропиши мя иссопом и очищуся; омыеши мя, и паче снега убелюся!

Сохрани, Господи, сироток – отроковиц Маргариту и Лидию, проведи их Сам по сей временной земной жизни, убереги от злых людей, врагов видимых и невидимых, не дай озлобиться, приведи к Себе ими же веси судьбами!

Умягчи, Господи, душу отроковицы Маргариты, смягчи ее сердце, исцели мою бедную девочку, милосердный Господи!

И Господь внимал этой сердечной молитве.