Японская оккупация Шанхая

Положение русских усложнилось с началом оккупации Шанхая японцами – в июле 1937 года, после жестокой артиллерийской подготовки и авиабомбежки Япония, давно положившая глаз на сырьевые богатства Китая, высадила в окрестностях города свой десант. Китайская армия не смогла противостоять японцам, и Шанхай был захвачен.

Вообще японцы считали китайцев «выродками» азиатской расы и обращались с ними крайне жестоко. Заняв Шанхай, японцы сначала не трогали иностранные концессии, не желая осложнять отношения с Англией и Францией. От белых требовалась только почтительность к японцам. Однако постепенно отношение оккупантов к европейцам становилось все хуже и хуже.

В 1938–1939 годах в Шанхай приехало около двадцати тысяч евреев-беженцев из нацистской Германии и Австрии. Шанхай они выбрали просто методом исключения – им не давали визы в «цивилизованные» страны: Великобританию, Испанию, США и прочие. Японцы согнали беженцев в самый разрушенный бомбежками район города – Хонгкью, решив, по всей видимости, что евреи достаточно богаты, чтобы отстроить эти руины. И действительно, скоро в Хонгкью появились и синагоги, и магазины кошерных продуктов, и рестораны.

Воскресным утром седьмого декабря 1941 года японцы атаковали Пёрл-Харбор на острове Оаху Гавайского архипелага, но из-за разницы во временных поясах в Шанхае в это время уже наступило утро понедельника, восьмое декабря.

Атака японцев была совершенно неожиданной и грянула как гром среди ясного неба: в самом скором времени ожидалось подписание пакта о ненападении между США и Японией. Японцы вывели из строя множество американских линейных кораблей, крейсеров, эсминцев, минный заградитель, множество самолетов и пустили на дно линкор «Аризону» – символ военно-морской мощи США. Невероятный успех нападения на Пёрл-Харбор превзошел все ожидания японских военных.

Разбив американский флот, уже на следующий день после Пёрл-Харбора японцы с легкостью захватили Малайю, затем Филиппины. Британские колонии Сингапур и Виктория выбросили белый флаг одна за другой, за ними последовали Бирма, Новая Гвинея, Голландская Индия (Индонезия). Под угрозой вторжения оказались далекие Новая Зеландия и Австралия. Победная экспансия японцев по своим масштабам была сравнима с мощным продвижением германских армий в Европе и Северной Африке и даже во многом превосходила его.

Японская атака на Пёрл-Харбор

Теперь Великая Японская империя владела огромной территорией: вместе с оккупированными районами Китая она составляла почти семь миллионов квадратных километров с населением около пятисот миллионов человек. Японцы не собирались отказываться и от вторжения на советскую территорию: Квантунская армия стояла наготове в Маньчжурии, с нетерпением ожидая «решающей победы» Германии над Советским Союзом и «падения Сталинграда».

Седьмое декабря положило конец американскому изоляционизму – США вступили во Вторую мировую войну.

Маршал Победы Георгий Жуков, не склонный к преувеличению роли Америки во Второй мировой войне, тем не менее писал: «Американцы нам гнали столько материалов, без которых мы бы не могли формировать свои резервы и не могли бы продолжать войну… Получили 350 тысяч автомашин, да каких машин!.. У нас не было взрывчатки, пороха. Не было чем снаряжать винтовочные патроны. Американцы по-настоящему выручили нас с порохом, взрывчаткой. А сколько они нам гнали листовой стали. Разве мы могли быстро наладить производство танков, если бы не американская помощь сталью?»

Через несколько часов после атаки на Пёрл-Харбор японские войска, стоявшие вокруг Шанхая, вошли в Международный сеттльмент. Очень скоро они интернировали европейцев тех стран, с которыми Япония оказалась в состоянии войны.

Известная писательница русской эмиграции Антонина Федоровна Рязановская (Нина Федорова), проживавшая в эти годы в Тянцзине, вспоминала: «Давление японской воли усиливалось. Когда уже на самой британской концессии японский офицер ударил полицейского-англичанина хлыстом по лицу, а полицейский был на посту, – тут уж все поняли, что дело серьезно, что Япония не просто разбойник, а сильная держава. Этот ударенный по лицу англичанин для Европы значил больше, чем тысячи квадратных миль опустошенных китайских полей и полмиллиона убитых китайцев. И те, кто имели средства и возможность, заторопились в свои консульства, чтобы взять визы для возвращения на родину».

Антонина Федоровна вспоминала еще: «Тут выступили наружу национальные характеристики. Англичанки, большей частью из хороших фамилий, спокойно-бесстрашные в нужный момент, но избегающие инцидентов и зрелищ, сидели по домам, не показываясь почти совсем на улицах. Француженки, чьи бабушки и матери видывали зрелища революций, наоборот, выходили поглядеть, не будет ли какого события и на их концессии. Но когда японский солдат намеренно толкнул французскую даму, она с криком “Vive la France!” накинулась на него как тигрица…

Окровавленный солдат и леди в синяках и в лохмотьях вместо былого платья были наконец разведены волонтерами из толпы. Но надо сказать, китайские зеваки не очень поторопились вмешаться. Им любо было поглядеть и позлорадствовать: не могло быть зрелища слаще для китайских очей, как избиваемый японский солдат, и, отрывая его от леди, они жали его и толкали куда больше, чем требовалось».

Вспоминала также: «Итальянцев опасно было затронуть. Интернациональный ли закон или никакого закона – они подходили к делу не с этой стороны. Один из них вдруг выхватывал из-за голенища кинжал, всегда хорошо отточенный; другой бежал и звонил – но не в свое консульство, а в бараки. Вмиг летели грузовики, не соблюдая правил уличного движения, к месту, где их друг-соотечественник был в опасности…

И создалось такое положение: на французской и итальянской концессиях инцидентов с японцами не происходило, и цены на квартиры повысились неимоверно. На других инциденты продолжались. Что бы ни произошло, дело оканчивалось пустыми извинениями японцев: они сожалеют, что все так вышло».

Первого августа 1943 года японская администрация передала подконтрольную ей китайскую территорию под власть марионеточного китайского правительства. Японские газеты писали торжественные слова: «Азия для азиатов! Мы освобождаем дорогой нам Китай от европейского ига!» Но китайцы в эти лозунги почему-то отказывались верить.

Рядом с набережной кофейно-молочной Хуанпу открыли отделение японской жандармерии для иностранцев, в холле повесили огромный плакат с надписью на английском языке: «Будьте вежливы и добры!» Но европейцы, как и китайцы, отчего-то не желали верить в лозунги японцев и их доброту.

Китайский солдат с гранатой на улице Шанхая

За время оккупации японцы выстроили в Шанхае пять лагерей для интернированных: четыре для гражданских лиц и один для военнопленных. Делали японцы это следующим образом: присваивали себе комплекс зданий, окружали его колючей проволокой и называли «центром гражданского сбора». Лагеря для гражданских назывались Ю-Юень, Лунгхуа, Путунг и Коломбия Кантри Клуб. Самый комфортабельный из них «центр гражданского сбора», с бассейном и садом, Коломбия Кантри Клуб, ранее принадлежавший американцам, для них же и предназначался. Лагерь для военнопленных располагался в китайской части Шанхая. Интернированием в лагеря занималось японское генеральное консульство.

В лагеря иностранцев отправляли поэтапно, по неведомому для них плану, заранее выдавали список того, что можно взять с собой. В списке значились: походная кровать (раскладушка), одеяла, простыни, сетка от москитов, два костюма, три пары ботинок, пять пар туфель, посуда и термос, книги, консервы, спортинвентарь и вещи для развлечения. Все это упаковывалось в тюки, не более четырех тюков на человека. Остальное имущество закрывалось в квартире, ключ от которой передавался японским властям. Драгоценности можно было передать на хранение в нейтральное швейцарское консульство.

Из русских в лагеря попадали в основном жены американцев, англичан, бельгийцев и голландцев, русские жены французов не попадали, так как Япония не воевала с Францией Петэна, а французы в Шанхае, дабы не попасть в лагеря, объявляли себя петэновцами.

К счастью, в «центры гражданского сбора» не попадали и русские эмигранты, не имевшие советского гражданства, потому-то и приехала сюда Елизавета Павловна с внучками. Всем русским было велено называть Японию «Ниппон».

Японский император Хирохито объезжает войска

Японцы относились к белым интернированным довольно лояльно, не в пример их отношению к китайцам, которое отличалось крайней жестокостью.

Размещали белых в бараках: одиноких – в помещениях на десять – тридцать человек, семейных – в отдельных клетушках размером три на четыре. Отдельно селили итальянцев, которых японцы после свержения Муссолини считали предателями, – с ними обращались с большей жестокостью по сравнению с другими европейцами.

Туалеты в лагерях, конечно, находились на улице, и в этих общих туалетах, естественно, не имелось никакой туалетной бумаги, так что заключенным приходилось брать с собой банки с водой из колодцев. Поскольку колодцев обычно не хватало, туалет превращался в непростую процедуру.

Кормили лагерников очень плохо: испорченными овощами, протухшим мясом, причем к концу войны отвратительное качество продуктов еще более ухудшилось. На все протесты европейцев японцы отвечали, что кормят белых лучше, чем питаются сами жители Японии.

К счастью для тех, кто оказался в лагерях, – здесь практически не случалось эпидемий: ужасной угрозой являлась холера, но в Шанхае всегда была хорошо поставлена вакцинация против холеры. Дизентерия тоже встречалась не так часто, поскольку из овощей давали в основном картошку и капусту, а их подвергали тепловой обработке, попросту говоря, варили.

Правда, в туберкулезные отделения поступало много больных, и они чаще всего умирали, так как туберкулез было нечем лечить: хотя в 1926 году был создан тубазид, но клинически широко он стал применяться только через два года после окончания Второй мировой войны.

Еще заключенные в лагерях часто страдали от малярии и легочно-сердечной недостаточности, связанной с плохим питанием и отсутствием витаминов.

Тяжело умирали больные бери-бери: одышка, отеки, сердечные боли сильно мучили их перед смертью. В предсмертном бреду, перед тем как впасть в кому, многие больные бери-бери англичане считали, что они оказались на родине – в старой доброй Англии. Может, они и правда там оказывались?

В разных лагерях условия содержания пленников различались, во многом эти условия зависели от личности японских комендантов. В некоторых лагерях разрешали посылки, и они даже часто доставлялись их адресатам невскрытыми: японцы не любили европейскую пищу и не очень покушались на нее.

Одним из самых тяжелых по условиям содержания оказался шанхайский лагерь в Путунге, организованный на территории заброшенной табачной фабрики: японский комендант, заведовавший этим лагерем, слыл крайне жестоким и деспотичным человеком.

Но еще хуже было тем иностранцам, кто оказывался в шанхайских тюрьмах, – казалось, это для них написал Данте заключительную фразу своей «Божественной комедии»: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Грязные и сырые каменные мешки – летом душные, зимой холодные – как хищники ждали очередного узника, чтобы навсегда похоронить слабую, теплую человеческую плоть в своих недрах. Вталкиваемый в камеру заключенный находил там только ветхую соломенную циновку и лохань с тухлой водой.

Зато здесь обитали тысячи насекомых, от которых не было ни спасения, ни передышки – эти лучшие помощники палачей без пыток доводили своих жертв до исступления и помешательства. Кроме насекомых, заключенных мучили аммиачные пары от параши и бочек с нечистотами, специально размещенных прямо под окнами камер. Этот отравленный воздух становился причиной страшных головокружений и многократной упорной рвоты. Другим мучителем был голод: пища заключенных состояла только из гнилых овощей и прокисшей зеленой ботвы.

Но этого казалось мало тюремщикам – в шанхайских тюрьмах практиковались самые изощренные пытки: заключенным вгоняли иглы под ногти, били тяжелыми мешками с песком, отбивая почки и легкие. При таком избиении видимых повреждений на жертве вроде и не имелось, но человек не мог говорить и нормально дышать – внутри у него все клокотало и хрипело, и был он уже не жилец, хотя какое-то время еще существовал в страшных мучениях.

Интересно, что после того, как европейцев начали отправлять в тюрьмы и лагеря, они перестали относиться к русским снисходительно и заговорили о надежде на победу Советского Союза во Второй мировой войне.