Желтый Вавилон, или Париж Дальнего Востока

Пытаясь вспомнить о ночном перелете позднее, Ритка поняла, что в памяти почти ничего не удержалось от переживаемого шока. Она пришла в себя, пожалуй, только в самом Шанхае, когда бабушка, пустив в ход деньги Лилии Александровны, сняла в недорогой гостинице маленький номер, представлявший собой чердак со скошенным потолком.

Однако даже такой номер они не смогли бы долго снимать, и бабушка, озабоченная, суровая, бродила кругами по чердаку, вынашивая планы дальнейшей жизни. В Шанхае Елизавета Павловна почувствовала себя гораздо лучше: туберкулез затаился, отступил, дав своей жертве небольшую передышку.

Лидочка лежала на кровати, бледная, тихая. Ритка не отходила от окна – с высоты их чердачной комнаты открывался захватывающий вид на огромный город. Шанхай просто поразил девочку, показался ей необыкновенным и полным тайн. Он действительно был таким, этот странный и загадочный город, почти полностью возведенный на сваях: чтобы построить здесь обычные здания, в болотистую почву забивали шестиметровые стволы – по пять-шесть стволов, один на другой.

Как только ни называли Шанхай: «Париж Востока» и «Желтый Вавилон», «самый крупный порт на Дальнем Востоке» и «город небоскребов». Портовый Шанхай с его иностранными концессиями и филиалами всемирно известных фирм казался многим землей обетованной. Здесь мгновенно появлялись новейшие мировые изобретения: электричество, трамвай, автомобиль и современная система канализации. Тут осуществлялась половина импорта и экспорта всей страны. А еще в Шанхае процветали курение опиума, проституция и азартные игры.

Деловой центр старого Шанхая

Называли Шанхай также «раем для авантюристов»: в этом городе не существовало ни паспортного режима, ни официальных строгостей. Ты мог, подобно Дубровиным, приехать и поселиться в гостинице, назвав себя каким угодно именем, хоть графом Монте-Кристо, – и это никого не волновало, по крайней мере, пока ты платил деньги за свой номер.

Эрнест фон Гессе-Вартег, австрийский писатель и путешественник, писал в своей книге «Китай и китайцы», переведенной на русский язык и изданной в Санкт-Петербурге в 1900 году: «Шанхай называют Парижем Дальнего Востока, и он действительно таков. В сравнении с Шанхаем все остальные оевропеившиеся города Восточной Азии: Сингапур, Гонконг… – отступают на задний план. Многие из них красивее, обширнее, приятнее, но ни один из них не ведет такой огромной сухопутной и морской торговли, не отличается таким развитым, свободолюбивым и добродушно-веселым населением… люди, переселившиеся в эту болотистую нездоровую низменность при устье Янцзы, сумели устроиться в этом европейско-китайском Вавилоне поразительно хорошо – приятно и целесообразно».

Несколько миллионов человек искали в Шанхае свое счастье: работали, любили, спали в небоскребах и роскошных отелях, в лодках и лачугах. Рано утром множество джонок разворачивали паруса, банковские служащие торопились на работу, миссионеры шли на проповедь, а в ночных клубах в это время только опускали жалюзи.

Как превратился рыбацкий поселок Шанхай в международный город? Истоки этого превращения крылись в двух так называемых Опиумных войнах в девятнадцатом веке. Китайцы, как представители единственного государства древности, дожившего до наших дней, столетиями были уверены в своем превосходстве над всеми остальными нациями. Еще бы, ведь именно в Китае изобрели бумагу и книгопечатанье, компас и порох, фарфор и шелк. Китайцы считали свою страну центром мира и не интересовались ни европейской наукой, ни искусством, ни техникой, другими словами, никакими достижениями белых.

В 1793 году они решительно отклонили настойчивые просьбы английского посланника разрешить ему проживать в Пекине и впустить в Китай европейских христиан-миссионеров. Император Цяньлун ответил англичанину довольно надменно: «Великая слава нашей династии проникла во все страны Поднебесной, и повелители всех стран свидетельствуют почтение нам. У нас есть все, что нам надо. Для нас нет ценности в вещах странных и премудрых, и нет нам пользы в промыслах вашей страны. Наши же изделия весьма необходимы европейским странам. Различие между китайцами и иноземными варварами существенно, и прошение о допуске миссионеров для распространения своего учения является безрассудным».

Уверенность в незыблемости своего превосходства в конце концов привела Китай к огромному отставанию во всем, начиная от устройства быта и заканчивая армией. Так постаревший и погрузневший ветеран, одержавший ранее многочисленные победы, продолжает уповать на собственную былую мощь и давно затупившийся меч и, к своему удивлению, оказывается сражен молниеносным нападением молодого воина, владеющего новым смертоносным оружием.

В результате Опиумных войн одержавшие победу англичане заставили китайцев выращивать на своих полях индийский опиум (китайцы называли его «заморская грязь»), а сами стали ввозить из Ланкашира хлопчатобумажные и шерстяные ткани. Для этих целей англичанам был нужен открытый порт: они и другие иностранцы превратили китайский рыбацкий поселок в крупнейший международный порт на глубокой и широкой реке Хуанпу, южном притоке Великой реки Янцзы, третьей по протяженности и полноводности реки в мире. В Шанхайский порт могли заходить и двигаться вдоль его низких берегов суда глубокой осадки со всего мира, что они и стали делать.

Англия, Франция, США, Россия получили в этом городе право экстерриториальности, то есть хотя их граждане и жили в Китае, но не подчинялись китайским властям и китайским законам. У них была своя администрация, налоги и гарнизоны для охраны. Шанхай успешно поделили на три части: Шанхайский международный сеттльмент, состоящий из английской и американской концессий, Французскую концессию и Старый город, где жили большей частью китайцы.

Иностранцы обосновались в Шанхае очень даже комфортно, имели многочисленные привилегии и получали повышенную зарплату от своих банков и фирм: как же, ведь живут на краю света, а за это полагается надбавка. Англичане в Шанхае получали в два раза больше, чем на родине, а расходовали в два раза меньше, к тому же они не платили налоги в китайскую казну. Иностранцы имели здесь многочисленную дешевую китайскую прислугу, которая работала за гроши, иногда просто за еду, большие квартиры, а некоторые – и дома с садом. Они являлись членами аристократических клубов, занимались гольфом, теннисом и верховой ездой. В общем, с этого «края света» их было калачом не выманить.

Шанхайское кафе

Обычаи в иностранных концессиях напоминали обычаи родных стран. Так, в Международном сеттльменте встречались публичные дома, но не было стриптиза, поскольку это американское изобретение не коснулось англичан, а Международный сеттльмент был преимущественно английской колонией.

В последние годы китайцы стали протестовать против засилья иностранцев и даже требовать изгнания белых из Китая. Но пока было непонятно, как решить сей вопрос кардинально: без иностранных банков не будет кредитов, без инженеров, технических специалистов, бухгалтеров, юристов и управляющих остановятся китайские фабрики и заводы, без иностранцев не будет и экспорта.

Так что пока альтернативы «большеносым» и «мохнатым» белым варварам в Китае не предвиделось. Вообще по поводу внешности следует заметить, что европейцы, с точки зрения китайцев, крайне некрасивы: уродливы их крупные носы и большие глаза – красивы едва выделяющиеся азиатские носы и узкие глаза.

Китайцы особенно не различали национальностей европейцев: просто не любили всех белых. Да и было за что. Город представлял из себя полуколонию: многие годы коренному населению Шанхая запрещено было посещать европейские парки, ходить в клубы, рестораны и кафе. Часовые на границах концессий беспрепятственно пропускали белых, но задерживали желтых: искали хунхузов. У входа в парк на набережной реки Хуанпу висело объявление: «Вход с собаками и китайцам воспрещен, кроме нянек с детьми». Отдельный вход для европейцев и отдельный для китайцев был и в общественном транспорте.

Михаил Николаев, живший в Шанхае в тридцатые годы двадцатого века, свидетельствовал: «Китайский народ тогда был придавлен иностранщиной, чувствовал себя некомфортно и даже бесправно в своей собственной стране. Китайцы не могли обратиться в суд с жалобой на иностранца – последнего судили по законам того иностранного государства, гражданином которого он был. Так, дело англичанина рассматривалось в Британском суде, немца – в немецком, француза – во французском»; «Бесправность китайцев можно проиллюстрировать одним примером. В 1930-е годы в Шанхае существовало множество стадионов и спортивных площадок. Китайская футбольная команда могла играть на поле “Це-цяо” и на “Каннидроме”, но никогда – на “Рэйс-корте”. На самом деле китайские футболисты были прекрасными игроками, имели две большие известные команды. Так, на “Каннидроме” они зачастую брали чемпионат Шанхая и всего Китая. Было такое правило: “Рэйс-корт” – только для иностранцев. А когда они выезжали за рубеж – играли в Европе, в Америке – показывали блестящие результаты, их ценили, но, возвратившись на родину, они вновь превращались в “людей второго сорта”».

Неприхотливые, трудолюбивые, дружелюбные китайцы многое вытерпели со стороны иностранцев безропотно, но гнев зрел в народе.

Александр Вертинский писал о том, как в китайских городах:

 
…Терпеливо торгуют евреи, снуют англичане спеша,
Итальянцы и немцы и разные белые люди —
Покорители мира, купцы и ловцы барыша.
Но в расщелинах глаз, но в покорной улыбке Китая
Дремлют тихие змеи и молнии дальних зарниц,
И когда-нибудь грянет гроза, и застонет земля, сотрясая
Вековое безмолвье забытых ненужных гробниц.
 

Никому из живущих в Шанхае белых не приходило в голову учить китайский язык. Исключениями были, пожалуй, несколько английских специалистов высшего звена и дипломатов, успешно владевших китайским, но они были слишком малочисленны, чтобы делать погоду, а все остальные, даже прожив много лет в Китае, совершенно не владели языком этой страны.

Александр Вертинский

Китайских слуг, даже пожилых людей, называли исключительно «боями» и различали по номеру: бой первый, второй, третий… В английских конторах на дверях туалетов красовались надписи: «Только для иностранцев». Китайцев и японцев не принимали в английские клубы.

Французы в этом отношении вели себя не так чопорно: они спокойно женились на китаянках или вьетнамках, и их жен принимали во французских клубах без ограничений. Добросердечные русские также относились к китайцам более дружелюбно, чем англичане.

В каком положении оказались в Шанхае Елизавета Павловна с внучками? Чтобы понять это, нужно немного вспомнить о пути русских в этот огромный международный город.

Вообще, русских здесь было довольно много. Они начали приезжать в Шанхай с момента открытия в 1896 году русского консульства. К началу Первой мировой войны здесь жили уже несколько сотен подданных Российской империи: служащие консульства, Русско-Азиатского банка, пароходной компании Добровольного флота, русских чайных и мехоторговых фирм. Было налажено регулярное пароходное сообщение с Владивостоком. После революции в России к ним прибавились беженцы, те, кого отвергла, кого гнала и преследовала советская власть: казаки, офицеры Белой армии со своими семьями, зажиточные крестьяне из Приморского, Хабаровского краев, Амурской области, бежавшие от коллективизации, – их прозвали «тридцатниками».

После отказа Советской России от права экстерриториальности положение русских эмигрантов в Шанхае оказалось тяжелым: как белые, они пользовались правами свободных людей, но являлись stateless.

Бесправные русские, не имеющие за собой надежного заступника в лице собственного государства, а, наоборот, гонимые им, являли собой странное и непонятное зрелище для китайцев, привыкших к силе белой расы. Русские дискредитировали в глазах китайцев эту силу и превосходство белых: до появления русских беженцев просто невозможно было представить, чтобы белые просили подаяние, нанимались на самые тяжелые и низкие работы, умирали на улицах, работали телохранителями у китайских бандитов.

Китайцы относились к русским по-разному: добросердечные сочувствовали и удивлялись их положению, низкие духом старались унизить и пнуть побольнее. На вокзальной площади местные мальчишки караулили беженцев и за небольшую плату показывали, где в Шанхае расположена православная церковь, где можно снять жилье подешевле и где находятся ломбарды: их содержатели скупали по дешевке все ценное, что оставалось у русских эмигрантов (фамильные драгоценности, старинные кольца, перстни, серьги) и что они продавали, чтобы не умереть с голоду.

Китайцы попытались отправить русских в Австралию, как пытаются сбыть ненужные вещи, но австралийцы держали ухо востро и быстро ответили, что не принимают лиц, лишенных средств к существованию.

Итак, в начале сороковых в городе насчитывалось огромное количество русских, по разным источникам, шестьдесят-семьдесят тысяч. Англичане и американцы относились к ним свысока, и русские традиционно жили на территории Французской концессии.

Саму Французскую концессию часто называли Русской, так как русских там проживало в четыре раза больше, чем французов. А одну из главных улиц концессии и всего Шанхая, Avenue Joffre (сейчас Huai Hai Zhong Road), даже прозвали Русской улицей: здесь находилось большинство русских ресторанов, кафе, магазинов, ателье и прочих заведений, больших и маленьких. Один из знаменитых русских ресторанов назывался «Ренессанс», и в нем выступал Александр Николаевич Вертинский. В Шанхай приезжали Федор Шаляпин и Артур Рубинштейн.

Avenue Joffre в Шанхае

Русские брались за любую работу: они трудились врачами и преподавателями, журналистами и таксистами, гувернантками, официантами, прислугой, продавцами. Никто не удивлялся, если сторожем какой-нибудь английской фирмы работал русский полковник. А чего было удивляться, если, например, князь Ухтомский благодаря прекрасному знанию французского устроился швейцаром в шанхайское отделение французского банка?

Русские легко обходили конкурентов в качестве полицейских: их явно предпочитали китайцам и даже ирландцам. Около девятисот человек насчитывал Русский полк волонтерского корпуса в Шанхае, имевший превосходную репутацию. Богатые китайцы не доверяли своим соотечественникам и предпочитали нанимать русских, которые ценились как храбрые воины, надежные охранники и телохранители.

Федор Шаляпин

Русским не было конкурентов в организации ночных увеселений Шанхая: отдельные музыканты, целые оркестры, играющие джаз, партнерши по танцам – дансинг-герлс. Эти девушки-танцовщицы должны были привлечь в ресторан как можно больше посетителей и кружиться в танцах весь вечер, побуждая богатых клиентов покупать «дринки» – напитки, за продажу которых девушки получали свой процент. Сами дансинг-герлс спиртное не пили, поскольку должны были весело танцевать весь вечер. Они также не позволяли своим партнерам ничего лишнего – с этим было строго: рестораны очень заботились о своей репутации и репутации своего персонала.

Иногда случались стычки между русскими и китайскими таксистами или русскими и китайскими лавочниками – конкуренция, что поделаешь.