Еще одно нападение
В этом же году Ритка пережила еще одно нападение. Как-то Апа послала ее за хлебом, и за девочкой увязался какой-то военный. Она ускорила шаг – и он ускорил. Побежала – и он побежал за ней.
Ритка уже знала, что такое насилие, и всеми силами старалась его избежать. Животным страхом чувствовала приближение насильника. Она забежала под мостик и спряталась в речке, которая оказалась неглубокой. Уже начиналась зима, вода покрылась тонким ледком, и девочка сразу провалилась по колено.
Она стояла в этой ледяной воде в рваных сапогах и рваных чулках, но от шока не чувствовала холода. Простояла там минут двадцать-тридцать. Военный потерял ее и ушел, а Ритка выбралась из речки и побежала к Апе.
Так она застудила ноги: они стали синие – абсолютно синие и опухшие. Апа добилась, чтобы вызвали лагерного врача, и пришедший доктор, молодой, но самоуверенный татарин, осмотрев больную, заявил о необходимости ампутировать Риткины ноги до колен. Девочке было уже все равно: ноги так болели, что она предпочла бы даже отрезать их, лишь бы избавиться от этой изнурительной ноющей боли.
Апа спасла любимую воспитанницу: тайком привела еще одного лекаря – маленького пожилого китайца с добрым морщинистым лицом, и он взялся лечить Ритку. Китаец мазал ее ноги какими-то жгуче пахнущими мазями, делал ванночки с загадочными китайскими настойками – и смог спасти девочку от ампутации.
Ледяная вода под мостом для Ритки имела два последствия. Первое: до конца жизни кровообращение в ее стройных длинных ножках оставалось нарушенным, вечно ледяные ступни были обречены постоянно мерзнуть, и она часто мучилась от ноющей боли ниже колен, которая усиливалась в сырую, дождливую погоду. Ритка была терпеливая – она все терпела.
Второе последствие оказалось необычным и странным: Ритка приобрела способность чувствовать любую угрозу – всей кожей, всем своим существом. В минуты опасности воздух наливался тяжестью, становился упругим, словно натянутым в струну, начинал тяжело вибрировать и даже чуть слышно гудеть, как гудят высоковольтные провода, – и тогда нужно было уходить, бежать, спасаться. Было совершенно очевидно, куда именно бежать: по мере удаления от угрозы воздух терял упругость, мягчал, становился спокойным и легким. Этот дар позднее спасет ей жизнь.
«Я заплатил за свои дела разбитым сердцем»
Как-то за Риткой пришла бабушка, и девочку отпустили с ней. Ритка с трудом узнала родного человека: Елизавета Павловна сильно постарела. Страшным ударом для нее стала утрата любимого мужа – с ним словно ушла часть ее души. Вторым ударом оказалось расставание с единственной оставшейся в живых дочерью, Верой Константиновной. Хорошо, что Елизавета Павловна не знала всей правды: Верочки давно не было среди живых, ее расстреляли темной синьцзянской ночью, и тело ее покоилось в безымянной, вырытой наспех яме.
Разлука с дочерью, отсутствие известий о ее судьбе, горькие ночные думы о внучках вкупе с суровым лагерным режимом и голодом сильно сказались на здоровье Елизаветы Павловны: постоянный кашель, озноб и потливость по ночам, сильная слабость и одышка – все свидетельствовало об остром туберкулезном процессе.
Бабушка с внучкой пришли на кладбище, и там было очень красиво, все в цветах, – Ритка никогда не видела такой красоты. Она спросила, уже с трудом вспоминая русские слова:
– Бабушка, кого хоронят?
– Твою сводную старшую сестру Калерию.
Калерия никогда не была ни в тюрьме, ни в каторжнике, жила в прекрасных условиях – и умерла в восемнадцать лет от тифа. А Ритка жила в аду кромешном – и выжила.
Предатель Полтавский позднее написал бабушке письмо. В нем было только несколько слов: «Я очень любил вашу дочь и заплатил за свои дела разбитым сердцем».
Что сказать на это? В 1908 году Николай Гумилев писал:
Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит,
И, всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит…
И вот мы снова в Урумчи у Родионовых
В лагере, как и в тюрьме, и в Кульдже, нашлись те, кто помнили дедушку Дубровина и ради его памяти решили спасти жену и внучек известного в этих краях доктора, более тридцати лет вызволявшего больных из цепких объятий смерти.
В один из теплых майских дней 1944 года бабушка снова выпросила у охранника Ритку, привела в маленькую комнатку в лагерном бараке и сказала ей и Лидочке:
– Сидите тише воды ниже травы!
Ритка спросила бабушку:
– Ты отведешь меня назад или мне можно будет побыть с вами?
– Потом все узнаешь, пока молчи, спать сегодня будешь здесь, с Лидочкой.
Девочки крепко уснули на низкой железной кровати. В три часа ночи бабушка разбудила их. Ритка проснулась быстро, завертела головой, как галчонок, стараясь понять, что происходит. Лидочка клевала носом, и бабушка обняла ее, крепко прижала к себе. Они медленно вышли из барака, тихо прошли мимо подкупленного охранника, который мельком глянул на беглянок – и отвернулся в сторону.
Недалеко от лагеря их ждал американский грузовик. Из грузовика выпрыгнул водитель, протянул бабушке хиджаб, спрятал девочек среди мешков с картошкой – и они поехали в Урумчи.
Женщины в хиджабах
Вот мы и вернулись к началу истории и выяснили, как оказалась в далеком Синьцзяне сероглазая, русоволосая русская девочка.
Мы оставили Ритку в семье Родионовых, где она как раз задумала побег, дабы не мешать спокойной жизни бабушки и Лидочки среди родственников.
