Я еще не вышел из того возраста, когда нами владеют иллюзии, обладал суммой в четыре тысячи франков, которая казалась мне несметным богатством. До меня дошли слухи, будто Россия является истинным Эльдорадо для людей искусства, мало-мальски преуспевших в своем ремесле. И поскольку уверенности в себе мне было не занимать, я решил отправиться в Санкт-Петербург.

Исполнения своего решения я не откладывал. Я был мальчишкой, без семьи, не оставлял у себя за плечами ничего, даже долгов. Следовательно, мне оставалось лишь обзавестись паспортом да несколькими рекомендательными письмами. Это не заняло много времени, и уже через неделю я ехал в Брюссель.

Добираться я предпочел по суше, так как рассчитывал проводить фехтовальные состязания в городах, которые встретятся по дороге, дабы путешествие окупило путевые расходы. Кроме того, будучи неравнодушен к славе отечества, я желал посетить кое-какие поля крупных сражений, где, как мне представлялось, лавры должны произрастать сами собой.

В бельгийской столице я задержался на два дня: первый был потрачен на состязание, во второй у меня случилась дуэль. Поскольку в обоих случаях я продержался довольно удачно, мне было предложено остаться в городе на весьма приемлемых условиях, которых я, однако, не принял – меня тянуло ехать дальше.

Тем не менее я еще на сутки остановился в Льеже. Там, в городском архиве, служил мой старинный школьный товарищ. Проехать мимо, не навестив его, я не захотел. Он жил на улице Пьерез, с террасы его дома я, попивая рейнское вино, созерцал город, раскинувшийся у моих ног – от селения Геристаль, где родился Пепин II, до того самого замка, откуда Годфрид Бульонский отправился в Святую Землю. Этот осмотр сопровождался комментариями моего приятеля: он мне рассказал, что с каждым из этих старинных зданий связано пять-шесть легенд одна другой любопытнее, а одна из самых трагических, «Пир Варфузия», посвящена убийству бургомистра Себастьена Ларюэля, чье имя по сей день носит одна из улиц города.

Уже садясь в дилижанс, идущий в Экс-ла-Шапель, я поделился со школьным товарищем своими планами посетить знаменитые города и поля славных битв, однако он только посмеялся, сообщив мне, что в Пруссии путник останавливается не там, где хочет, а там, где пожелает кучер, в полном распоряжении которого вы оказываетесь. И действительно, на всем пути от Кельна до Дрездена, где я намеревался провести три дня, нас выпускали из этого ящика только поесть и на срок, которого в обрез хватало лишь на то, чтобы перекусить ровно столько, сколько необходимо для поддержания жизни. После трех суток такого заточения, против которого ни одна душа не возражала, – настолько это было обычно в государстве его величества Фридриха-Вильгельма – мы прибыли в Дрезден.

Именно здесь, в Дрездене, Наполеон в 1812 году перед походом на Россию сделал большой привал, пригласив в гости одного императора, трех королей и одного вице-короля, а властители второго разбора так толпились у входа в императорский шатер, что их принимали за адъютантов различного ранга; нынешний прусский король ждал приема трое суток.

Ревностный паломник нашей славы, равно как и наших поражений, начиная с Вильно, я проделал верхом тот же путь, что и Наполеон двенадцать лет назад, перебравшись через Неман, сделав остановки в Позене, Вильно, Островно и Витебске, записав все предания, которые славные литовцы сохранили о его мимолетном здесь появлении. Я хотел увидеть еще Смоленск и Москву, но для этого пришлось бы сделать крюк в двести лье, а такой возможности у меня не было. Побыв день в Витебске и посетив дворец, где Наполеон провел пятнадцать дней, я нанял лошадей и один из тех маленьких экипажей, которыми пользуются русские нарочные. Их там зовут «перекладными», поскольку лошадей меняют (перекладывают) на каждой почтовой станции.

Я забросил туда свой багаж, и вот уже Витебск остался позади, моя тройка уносит меня вдаль, причем лошадь посредине скачет с высоко поднятой головой, а две другие ржут и так низко опустили головы, будто пытаются на бегу проглотить дорогу.

В целом я только и делал, что переходил от одного исторического воспоминания к другому. На этот раз я ехал той же дорогой, по которой Екатерина некогда проследовала в Тавриду.