Когда Роза покинула Корнелиса, она уже приняла решение. Или она вернет ему украденный Якобом тюльпан, или никогда больше с ним не встретится.

Она видела отчаяние несчастного узника, неизлечимое, вызванное сразу двумя причинами. В самом деле, ведь с одной стороны их разлука стала неотвратимой, поскольку Грифиус узнал тайну их любви и встреч, с другой – погибли все честолюбивые надежды, которые Корнелис ван Берле питал в течение последних семи лет.

Роза была из тех женщин, что, впадая в уныние по пустякам, способны противостоять величайшим бедствиям, черпая в самих несчастьях силу духа для победы над ними.

Девушка вернулась к себе, обвела прощальным взглядом свою комнату, еще раз проверяя, не ошиблась ли: вдруг горшок с тюльпаном, скрытый от ее взгляда, задвинут в какой-нибудь укромный уголок? Но Роза искала напрасно: тюльпан по-прежнему отсутствовал, он был несомненно украден.

Затем она уложила в маленький узелок кое-какие необходимые пожитки, прихватила три сотни флоринов, которые успела скопить, – все свое состояние, нащупала в груде кружев зарытую там третью луковицу, бережно спрятала ее у себя на груди, потом вышла и заперла дверь на два оборота ключа с целью отсрочить момент, когда ее бегство будет обнаружено, и спустилась по лестнице. Роза вышла из крепости через те же ворота, которыми воспользовался Бокстель, и направилась в контору по найму лошадей и экипажей. Она потребовала экипаж, но у владельца конторы был всего один – именно тот, который накануне нанял Бокстель, ехавший в нем теперь в Дельфт.

Мы говорим «в Дельфт», так как для того, чтобы попасть из Левештейна в Харлем, требовалось сделать огромный крюк: будь там прямая дорога, она оказалась бы в два с лишним раза короче. Делать нечего: одним лишь птицам дано выбирать прямые дороги, путешествуя по Голландии, как ни одна страна мира, изрезанной во всех направлениях ручьями, реками, каналами и озерами.

Итак, Розе волей-неволей пришлось взять верховую лошадь, которую ей доверили, поскольку владелец знал, что она – дочь тюремщика из крепости.

Роза надеялась догнать своего посланца, доброго и храброго малого, которого она сможет взять с собой, чтобы он послужил ей одновременно проводником и опорой. Действительно, она не проскакала и одного лье, как увидела его, быстро шагавшего по обочине очаровательной дороги, тянувшейся вдоль берега.

Пустив свою лошадь рысью, она быстро догнала его.

Славный парень, понятия не имея о том, насколько важно его поручение, тем не менее шел очень быстро. Меньше чем за час он прошагал полтора лье.

Роза забрала у него ставшее бесполезным письмо и объяснила, чем он может ей помочь. Лодочник предоставил себя в ее распоряжение и пообещал, что сумеет бежать быстрее лошади, если девушка разрешит ему держаться за холку животного или цепляться за круп. Она позволила ему держаться за что угодно, лишь бы он не задерживал бег лошади.

Эти двое уже пять часов как покинули Левештейн, успели проделать восемь с лишним лье, а папаше Грифиусу все еще было невдомек, что его дочери в крепости больше нет. Тюремщик, будучи по существу очень злобным субъектом, упивался мыслью о том, какого страха он нагнал на свою дочь, и с удовольствием предвкушал, какую славную историю он расскажет своему приятелю Якобу, который уже был на пути к Дельфту. Благодаря своему экипажу он опережал Розу и лодочника на четыре лье.

Таким образом, никто, кроме запертого в камере узника, не находился там, где, как полагал Грифиус, должен был пребывать каждый из действующих лиц нашего повествования.

С тех пор как взялась выращивать тюльпан, Роза так редко проводила время в обществе своего отца, что ее отсутствие тюремщик заметил лишь тогда, когда настало обеденное время, то есть около полудня: почуяв, что у него разыгрался аппетит, старик решил, что девчонка слишком долго дуется. И велел одному из своих подручных сбегать за ней.

Когда тот вернулся и доложил, что искал и звал ее тщетно, Грифиус решил сам отправиться на поиски. С самого начала он двинулся к ее комнате, но сколько ни колотил в дверь, никто не отозвался. Тогда он призвал слесаря, состоявшего при крепости. Тот открыл дверь, но Грифиус не нашел там Розы, как она ранее не нашла тюльпана.

Роза в этот момент подъезжала к Роттердаму. Поэтому Грифиус не обнаружил ее не только в комнате, но и на кухне, и не только на кухне, но и в саду.

Нетрудно вообразить, какой гнев обуял тюремщика, когда он, обыскав окрестности, выяснил, что его дочь наняла лошадь и, подобно какой-нибудь искательнице приключений, скрылась, никому не сказав, куда направляется.

В бешенстве Грифиус поднялся к ван Берле, осыпал его бранью, угрожал, перетряхнул весь его жалкий скарб, сулил ему карцер, розги, обещал сгноить его в подземелье, заморить голодом… Корнелис даже не слушал. Глухой к ругани тюремщика, его проклятьям и угрозам, мрачный, неподвижный, сраженный отчаянием, узник был бесчувствен, словно мертвец, которого ничто уже не взволнует, не испугает.

Нигде не найдя Розы, Грифиус принялся искать повсюду Якоба. Когда же убедился, что последний исчез одновременно с его дочерью, тотчас заподозрил, что он ее похитил.

Тем временем девушка, сделав двухчасовую остановку в Роттердаме, снова отправилась в путь. Переночевав в Дельфте, на следующий день уже прибыла в Харлем, на четыре часа позже Бокстеля.

Прежде всего Роза попросила, чтобы ее провели к председателю Общества садоводов господину ван Херисену.

Она застала его в ситуации, которую мы не преминем описать, чтобы не изменить нашему долгу художника и историка.

Председатель составлял доклад для комитета Общества садоводов. Он писал его с величайшим старанием на большом листе бумаги каллиграфическим почерком.

Посетительница просила доложить о ней, но простонародное, хотя и звучное имя Розы Грифиус председателю ничего не говорило, и в приеме ей было отказано. В Голландии, стране плотин и шлюзов, трудно одолевать барьеры.

Однако Роза не спасовала. По собственной воле взяв на себя эту миссию, она дала себе слово не отступать ни перед чем, будь то грубые отказы, жестокость, оскорбления.

– Доложите господину председателю, – сказала она, – что я пришла поговорить с ним о черном тюльпане.

Эти слова, не менее волшебные, чем пресловутое «Сезам, откройся!» из «Тысячи и одной ночи», послужили ей пропуском. Благодаря им она проникла в контору председателя ван Херисена, причем он галантно поспешил ей навстречу.

Он оказался маленьким благодушным человечком хрупкого телосложения, чья фигура смахивала на стебелек тюльпана, голова – на чашечку цветка, а руки бессильно болтались, напоминая два продолговатых поникших листа. Сходство господина председателя с этим растением довершала его привычка легонько покачиваться, будто тюльпан, колеблемый ветром.

Как мы уже говорили, он носил имя ван Херисен.

– Мадемуазель, – воскликнул он, – скажите, это верно, что вы пришли сюда от имени черного тюльпана?

Для председателя Общества садоводов «tulipa nigra» являлся авторитетом высочайшего ранга, в своем качестве короля тюльпанов он был наделен властью слать послов.

– Да, сударь, – отвечала Роза. – По крайней мере я пришла, чтобы говорить о нем.

– Он хорошо себя чувствует? – осведомился Херисен с улыбкой, исполненной нежности и благоговения.

– Увы, сударь, этого я не знаю, – вздохнула Роза.

– Как, неужели с ним случилось какое-нибудь несчастье?

– Да, и большое, сударь, но не с ним, а со мной.

– Какое же?

– У меня его украли.

– У вас похитили черный тюльпан?

– Да, сударь.

– Вам известно, кто это сделал?

– О, полагаю, что да, но я еще не смею выдвигать обвинение.

– Но это же легко проверить.

– Каким образом?

– С тех пор, как его украли, вор не мог уйти далеко.

– Почему не мог?

– Потому что двух часов не прошло с тех пор, как я его видел.

– Вы видели черный тюльпан? – воскликнула Роза, бросаясь к господину ван Херисену.

– Так же, как вижу вас, мадемуазель.

– Но где?

– У вашего хозяина, судя по всему.

– Моего хозяина?

– Да. Разве вы не служите у господина Исаака Бокстеля?

– Я?

– Ну, разумеется, вы.

– За кого вы меня принимаете, сударь?

– А вы-то меня за кого принимаете?

– Сударь, я принимаю вас и надеюсь, что не ошибаюсь, за достопочтенного господина ван Херисена, бургомистра Харлема и председателя Общества садоводов.

– Так с чем же вы ко мне пришли?

– Я пришла сказать вам, сударь, что у меня похитили мой тюльпан.

– Значит, ваш тюльпан – это и есть тюльпан господина Бокстеля. В таком случае вы плохо объясняетесь, дитя мое, и тюльпан украли не у вас, а у него.

– Повторяю вам, сударь: я понятия не имею, кто такой господин Бокстель, сейчас, когда вы произнесли это имя, я его услышала впервые в жизни.

– Вы не знаете, кто такой господин Бокстель, но у вас тоже есть черный тюльпан?

– Значит, существует второй такой? – спросила Роза, чувствуя, что ее бьет дрожь.

– Ну да, у господина Бокстеля.

– Какой он?

– Да черный же, дьявольщина!

– Безупречно черный?

– Ни малейшего пятнышка, ни точки.

– И он у вас, этот тюльпан? Его доставили сюда?

– Нет, но доставят, ведь я должен продемонстрировать его комитету, прежде чем награда будет присуждена.

– Сударь, – вскричала Роза, – этот Бокстель, этот Исаак Бокстель, который выдает себя за владельца черного тюльпана…

– И является таковым в действительности.

– Сударь, этот человек, он очень худой, костлявый, не правда ли?

– Да.

– Лысый?

– Да.

– С блуждающим взглядом?

– Пожалуй, да.

– Сутулый, весь какой-то издерганный, с кривыми ногами?

– Сказать по чести, вы черта за чертой рисуете портрет Бокстеля.

– А этот тюльпан, сударь, он в бело-голубом фаянсовом горшке, на котором с трех сторон изображена клумба с желтоватыми цветами?

– Ну, в этом я не столь уверен, я больше на цветок смотрел, чем на горшок.

– Сударь, это мой тюльпан, тот самый, который у меня украли, он моя собственность, сударь, я пришла, чтобы потребовать ее обратно, и объявляю вам об этом.

– Ого-го! – протянул господин ван Херисен, разглядывая Розу. – Вон оно что! Вы явились сюда, чтобы прибрать к рукам тюльпан господина Бокстеля? Черт возьми, до чего дерзкая бабенка!

– Сударь, – сказала Роза, несколько задетая подобной репликой, – я не говорила, что посягаю на тюльпан господина Бокстеля. Я сказала, что хочу получить обратно мой!

– Ваш?

– Да, тот, который я сама посадила, своими руками вырастила.

– Что ж, ступайте к господину Бокстелю на постоялый двор «Белый лебедь», объясняйтесь с ним сами. Мне эта ваша тяжба представляется такой же сложной, как та, что некогда разрешил покойный царь Соломон, я же, не имея претензии равняться с ним мудростью, ограничусь тем, что составлю свой доклад, констатирую существование черного тюльпана и назначу его создателю сто тысяч флоринов награды.

– О сударь! Сударь! – взмолилась Роза.

– Однако, дитя мое, – продолжал ван Херисен, – так как вы красивы, молоды и еще не до конца испорчены, примите мой совет. Будьте осторожны в этом деле, ведь у нас в Харлеме есть суд и тюрьма, к тому же мы чрезвычайно щепетильны в том, что касается доброго имени тюльпанов. Ступайте же, дитя мое, ступайте. Господин Исаак Бокстель, постоялый двор «Белый лебедь».

И господин ван Херисен, снова вооружившись своим прекрасным пером, продолжил свое прерванное сочинение.