Корнелис застыл в неподвижности на том месте, где простился с Розой. Он старался – почти безуспешно – найти в себе силы, чтобы вынести двойное бремя своего счастья.

Минуло полчаса.

Первые лучи зари, свежие, отливающие голубизной, уже проникли в камеру сквозь оконную решетку, когда он внезапно вздрогнул, услышав шаги на лестнице и крик.

Эти звуки стремительно приближались, и почти в тот же миг он увидел перед собой, совсем близко, бледное, искаженное лицо Розы.

Он отшатнулся, мгновенно и сам побледнев от ужаса.

– Корнелис! Корнелис! – выкрикнула она, задыхаясь.

– Да что такое? Боже мой! Что? – пролепетал узник.

– Корнелис, тюльпан…

– Ну?

– Как же мне сказать вам это?

– Говорите, Роза! Говорите!

– Его забрали у нас. Его украли.

– Украли? Забрали? – вскричал Корнелис.

– Да, – выговорила Роза, прислоняясь к двери, чтобы не упасть. – Да, он исчез!

Несмотря на все усилия ноги у нее подкосились, она не удержалась, упала на колени.

– Как же так? – спрашивал Корнелис. – Скажите, объясните мне…

– О мой друг, я не виновата!

Бедная Роза, она больше не смела назвать его своим возлюбленным другом.

– Вы оставили его одного! – простонал Корнелис жалобным голосом.

– Всего на минуту, чтобы сбегать предупредить посланца, он живет всего в полусотне шагов отсюда, на берегу Вааля.

– И на это время вы, несчастное дитя, наперекор моим советам оставили ключ в двери!

– Да нет же, нет, нет! Ключ был у меня, я его из рук не выпускала, все время сжимала в кулаке, словно боялась, что он убежит.

– Но тогда как это могло случиться?

– Мне-то откуда знать? Я отдала посланцу письмо, он при мне отправился в путь, я вернулась, дверь была на запоре, в комнате все вещи остались на прежних местах, кроме тюльпана. Он пропал! Должно быть, кто-то раздобыл ключ от моей комнаты… или подделал…

Рыдания душили ее, голос прерывался от слез.

Корнелис, окаменевший, с искаженным лицом слушал ее лепет, почти не понимая, и только бормотал:

– Украден! Его украли, украли!

– О, господин Корнелис, пощадите! – воскликнула Роза. – Сжальтесь! Мне этого не вынести, я умру.

Услышав из ее уст такую угрозу, Корнелис яростно вцепился в решетку оконца и закричал:

– Роза, нас обокрали, это правда, но разве можно допустить, чтобы это нас сломило? Нет, беда хоть и велика, но, может быть, еще поправима. Роза, ведь мы знаем, кто вор!

– Увы! Как я могу решиться определенно утверждать это?

– О, зато я решусь! Это мерзавец Якоб! Неужели мы позволим ему увезти в Харлем плод наших трудов, наших бдений, дитя нашей любви, Роза? Нужно мчаться следом, догнать его!

– Но как же это сделать, мой друг, не признаваясь моему отцу в нашем сговоре? И разве смогу я, женщина, которой так не хватает ловкости, опыта, независимости, добиться того, чего, может статься, даже вы бы не добились?

– Роза, Роза, откройте мне только эту дверь, тогда увидите, добьюсь ли я! Увидите, я разоблачу вора, я заставлю его признаться в своем преступлении! Он запросит пощады, я вам ручаюсь!

При этих его словах девушка разразилась рыданиями:

– Как я могу вам открыть? Разве ключи от тюрьмы у меня? Да если бы я их имела, вы бы уже давно были на свободе, неужели не понятно?

– Они есть у вашего отца, у вашего мерзкого отца! У этого палача, который уже растоптал первую луковичку моего тюльпана! О, негодяй, негодяй! Он сообщник Якоба!

– Тише, тише, во имя Неба!

– О, если вы меня не выпустите, Роза, – заорал Корнелис в порыве бешенства, – я выломаю эту решетку! Я истреблю в этой тюрьме всех, кто встанет на моем пути!

– Мой друг, ради всего святого, тише…

– Говорю вам, Роза, я тут камня на камне не оставлю!

И несчастный обеими руками, сила которых была удесятерена гневом, затряс дверь, нимало не беспокоясь о том, что производит страшный грохот и эхо его криков гулко разносится на винтовой лестнице.

Роза, насмерть перепуганная, тщетно пыталась утихомирить этот ураган ярости.

– Говорю вам, я прикончу этого подлого Грифиуса, – вопил ван Берле, – я пролью его кровь так же, как он пролил кровь моего черного тюльпана!

Бедняга, похоже, начал сходить с ума.

– Хорошо, да, да, – дрожа, забормотала Роза, – да, только успокойтесь, да, я возьму у него ключи, я вам открою, да, но успокойтесь же, мой Корнелис…

Девушка не договорила – ее прервал на полуслове грозный рык, раздавшийся у нее за спиной.

– Отец! – вскрикнула Роза.

– Грифиус! – проревел ван Берле. – Ах, негодяй!

Среди всего этого шума старый тюремщик поднялся по лестнице незамеченным: никто не услышал его шагов. Он грубо схватил дочь за локоть.

– Ага! Так вы, значит, возьмете у меня мои ключи! – его голос прерывался от злобы. – Этот паршивец, это чудовище, этот заговорщик, по которому виселица плачет, – он «ваш Корнелис»? Вы якшаетесь с государственными преступниками, вы вступили в сговор! Хорошее дело!

Роза в отчаянии всплеснула руками.

– А вы-то, – продолжал Грифиус, переходя от неистовой ярости к холодному торжеству победителя, – вы, господин невинный любитель тюльпанов, такой кроткий, такой ученый, вы, стало быть, меня прикончите? Ни много ни мало! Вам не терпится испить моей кровушки? Прекрасно! Да еще при содействии моей дочери! Иисусе праведный, куда я попал? В разбойничье логово? В воровской притон? Ну, погодите! Господин губернатор узнает обо всем нынче же утром, а его высочество штатгальтер – завтра. Мы законы знаем: «Бунт в тюрьме, статья 6»! Вам устроят второе издание замка Бюйтенхофа, господин ученый, и уж на сей раз без послаблений! Да-да, грызите себе кулаки, как медведь в клетке, а вы, моя красавица, полюбуйтесь напоследок на вашего Корнелиса, ешьте его глазами! Предупреждаю вас, мои ягнятки, больше вам не представится такого приятного развлечения, как вместе плести заговоры! Ну, ступайте-ка вниз, вы, негодная дочь. А вам до свидания, господин ученый, будьте покойны, до скорого свидания!

Роза, теряя рассудок от ужаса и горя, послала своему другу воздушный поцелуй, но тотчас, озаренная, судя по всему, какой-то внезапной мыслью, кинулась к лестнице, бросив через плечо:

– Еще не все потеряно! Положитесь на меня, мой Корнелис!

Ее родитель ворча потопал вслед за ней.

Что до злосчастного тюльпановода, его пальцы, судорожно сжимавшие прутья решетки, мало-помалу слабели, в голове помутилось, глаза стали блуждать, и он тяжело рухнул на каменные плиты, бормоча:

– Украли! У меня его украли!

Между тем Бокстель, пряча под широким плащом черный тюльпан, вышел из крепости через ворота, которые сама же Роза оставила открытыми, вскочил в экипаж, ждавший его в Горкуме, и исчез, разумеется, не предупредив закадычного друга Грифиуса о столь поспешном отъезде.

А теперь, когда мы видели, как он уселся в экипаж, давайте, если читатель не против, последуем за ним до конца его путешествия.

Ехал он не спеша: мчаться сломя голову опасно для сохранности черного тюльпана.

Но Бокстель, заботясь о том, чтобы поспеть на место как можно скорее, заказал в Дельфте специальный ящик, выстеленный прекрасным свежим мхом: предохраняемый его мягкостью со всех сторон, а сверху обдуваемый воздухом, цветок теперь не мог потерпеть ущерба при любой скорости экипажа, и лошади понеслись галопом.

На следующее утро вор достиг Харлема, измученный, но торжествующий. Чтобы уничтожить все следы похищения, он пересадил тюльпан, поменяв горшок: фаянсовый разбил, осколки выбросил в канал, а затем отправил председателю Общества садоводов письмо, в котором извещал, что прибыл в город с безупречно черным тюльпаном.

Он остановился со своим цветком, целым и невредимым, на уютном постоялом дворе.

И стал ждать.