12. Тьма

Степан Петрович был доволен своей работой, он успел всё сделать до темноты: открыл все световоды, сложил костёр на жертвенном алтаре, приготовил канистру с бензином. Когда они в спешке покидали деревню, то совсем забыли о горючем, необходимым для большого погребального костра. Раньше люди использовали для этих целей масло или смолу, сейчас же, с появлением горючего, всё упростилось, главное, чтобы дрова были сухими. За канистрой пришлось вернуться. Степан Петрович, как только попрощался с Матвеичем и Вадимом там, на озере, сразу же вернулся домой и забрал канистру. Ещё он прихватил с собой старенькую двустволку, заряженную дробью на крупную птицу. С ружьём ему было гораздо спокойнее, приклад время от времени стучал по ноге, а ремень, оттягивающий плечо, придавал уверенности, особенно, когда Степан Петрович приблизился к лесу. То место, куда он направлялся, пугало не только его, но и других жителей деревни, знающих о древнем капище. Люди обходили капище стороной, но нужно сказать, что знали о нём совсем не многие, иначе уже давным-давно бы разобрали святилище, растащили по частям, камня на камне бы не оставили. К тому же церковь не приветствовала такие места, и православные сделали бы всё, что в их силах для того, чтобы сравнять с землёй древнюю святыню. А узнай об этом старом месте власти, то на месте деревни давно бы уже располагался целый город из различной техники, привезённой археологами и историками. Нет! Об этом месте никто не должен был знать. Ему самому о древнем капище рассказал Матвеич, который был тогда буквально помешан на старине, в частности на веровании древних. Фёдору всегда было свойственно увлекаться чем-нибудь необычным, он по натуре был исследователем, его любознательный, пытливый ум постоянно рыскал в поисках чего-либо необычного, выходящего за рамки понимания. С Матвеичем всегда было интересно общаться, Степан Петрович постоянно узнавал от него что-то новое, необычное, слушал его рассуждения и уважал его мировоззрение, которое радикально отличалось от остальной массы людей, его современников. Степан Петрович с Фёдором Матвеевичем были хорошими соседями: часто они ходили друг к другу в гости, на посиделки, которые, в большинстве своём, заканчивались глубоко за полночь, а их жёны, которые так же хорошо ладили между собой, разгоняли их под утро по домам. Однажды, во время одной из таких посиделок, пригубив своей знаменитой рябиновой настойки, Матвеич поведал Степану Петровичу о древнем святилище, расположенном в лесу, оставшееся от прежних поселенцев – изгоев-язычников, нашедших в этих дремучих лесах своё последнее пристанище. Останки древнего поселения до сих пор можно найти в лесу, но от них мало что осталось – всё было разрушено ещё в гражданскую войну. Но место, куда съезжались люди со всей округи, чтобы воздать почести великим светлым духам, было надёжно укрыто, даже от самых пытливых глаз. О местоположении капища знали лишь избранные, которые передавали эту тайну из поколения в поколение. Тогда-то Матвеич и показал Степану Петровичу заветное место, что оставило неизгладимое впечатление от увиденного, от грандиозности творения человеческих рук. Атмосфера, царившая в святилище, поражала и одновременно приводила в трепет. Вообще, ему не нравилось это место – слишком жуткое, чтобы спокойно находиться здесь одному. Пока солнце не село, свет ещё проникал сюда, но сейчас уже начинало темнеть. Контуры углов и предметов сливались со стенами, чернели размытыми провалами световоды. По спине Степана Петровича непроизвольно пробежал холод, внутри раненой птицей забилась, заметалась тревога. Он трясущимися руками зажёг один из факелов, закреплённый на стене у входа, и помещение осветилось тусклым, но ровным светом. Стало немного спокойнее. Он не был уверен в том, что его товарищи найдут тело Тамары, по крайней мере, сегодня, но в том, что они придут сюда до захода солнца – Степан Петрович не сомневался.

Снаружи послышались чьи-то шаги, треск сухих веток под ногами, кряхтение, свойственное старику, и в то же время его кто-то позвал по имени: «Степан! Степан, ты здесь?» – голос был приглушённый и походил на голос Матвеича. «Наконец-то! Пришли!» – обрадовался Степан Петрович и, закинув стоявшую у входа двустволку на плечо, стал подниматься к выходу. Солнце уже село, сумерки окутали лес, и на небо взбиралась бледная луна. Выйдя из святилища, Степан Петрович оказался на небольшой поляне, окружённой высокими соснами с густым подлеском из более мелких елей и кустами можжевельника. У кромки деревьев стоял человек, разглядеть его было невозможно, но судя по фигуре – это был Матвеич.

– Матвеич! – окликнул Степан Петрович, обрадовавшись появлению старика.

Фигура продолжала стоять на месте и с ней начинали происходить какие-то изменения. Только сейчас Степан Петрович обратил внимание на то, что старик был один. Да и вёл он себя как-то странно: Матвеич давно бы уже направился в его сторону или подозвал бы его к себе, но этот человек оставался стоять на месте, в тени, у кромки леса.

– А где Вадим, Матвеич? – предпринял ещё одну попытку заговорить со стариком Степан Петрович. – С ним всё в порядке?!

Не дождавшись ответа, Степан Петрович невольно стянул ружьё с плеча и положил палец на курок. Он чувствовал, что здесь что-то не так. Было что-то неправильное, неестественное в поведении пришельца, он уже был уверен – это вовсе не Матвеич, не мог это быть Матвеич. Степан Петрович чувствовал исходящую от человека злобу, негативную энергию, пронизывающую острыми спицами не только его, но и всё вокруг. Стояла гробовая тишина, хотя в лесу никогда не бывает тишины: одни звуки всегда сменяются другими, и так непрерывно; на смену дневным обитателям приходят ночные; птицы, насекомые – даже деревья шумят, раскачиваясь под лёгкими порывами ветра. Сейчас же стояла абсолютная тишина, словно природа замерла в ожидании чего-то. Чего-то страшного, чего-то неотвратимого, как сама смерть. Степан Петрович вскинул ружьё и сделал шаг назад, опять же не услышав звука собственного движения, словно его нога в тяжёлом ботинке не коснулась земли, словно его шаг завис в воздухе.

– Кто ты?! Тварь! Что тебе нужно?! Убирайся прочь, или я разнесу тебе башку! – нервы Степана Петровича сдали, и он перешёл на крик.

Между тем, стало совсем темно, даже бледная луна не исправила положения, лишь ещё больше сгустив краски, добавив уродливых теней туда, где их раньше не было, да и не должно было быть вовсе. Всё вокруг было пугающе неправильно, неестественно, нереально. Существо ответило хрипловатым, старческим голосом:

– Кого-то ждёшь, Степан? Что тебя занесло в такую глушь? В такое время? Может, я смогу чем-нибудь тебе помочь? – фигура теперь даже отдалённо не напоминала старика. Это была женщина, а вернее старуха, в черном бесформенном балахоне, одной рукой она опиралась на длинный посох с кривой рукояткой на конце. Лица не было видно, его скрывал капюшон, да и не хотелось Степану Петровичу видеть то, что скрывала плотная ткань балахона. Где-то, в глубине капюшона, плавно зажглись раскалённые угольки глаз, существо принимало своё истинное обличие, оно становилось тем, кем являлось на самом деле. Было и без того темно, но позади существа продолжала сгущаться тьма, она концентрировалась за её спиной, и ночь, окутавшая угрюмый лес, казалась на фоне этой тьмы ясным, солнечным днём. Фигура сделала шаг в направлении Степана Петровича, её движение было плавным, словно она не шла, а парила, будто она не касалась ногами земли. Да и были ли вообще ноги под полами балахона?.. Степан Петрович поднял ружьё выше, направив дуло в голову приближающемуся к нему существу.

– Стоять! – крикнул он, руки не слушались его, ружьё ходило ходуном, и он взял прицел немного ниже, опасаясь промахнуться. – Не подходи! Я отстрелю тебе голову, если ты ещё хоть на шаг приблизишься ко мне!

– Ну, так стреляй! – старуха громко засмеялась. – Стреляй, Степан, если ты думаешь, что меня можно убить из этого куска железа. Вы уже как-то пытались убить меня однажды, вернее не меня, а мою внучку – Тамару. Меня же невозможно убить, я не являюсь обитателем вашего мира, но существую в нём, благодаря вашим стараниям, благодаря вашим страхам. Я бессмертный дух, потому как не имею телесной оболочки, но могу использовать вас, людей, для этого. Я могу сделать и тебя бессмертным. Избавься от своего тела, освободи свою душу, выпусти свой разум на волю, прими мою веру. Я покажу тебе другой мир, мир более совершенный, свободный от всяких законов и правил. Там ты почувствуешь себя по-настоящему свободным. Только там ты сможешь полностью раскрыть свой потенциал, свои возможности, которые сейчас ограничены твоей жалкой оболочкой, твоим телом.

– Ты хочешь, чтобы я закончил свои дни, как тот несчастный, которого ты превратила в шатуна?! Или как твоя внучка Тамарка, которая лежит на дне озера, кормит рыб? Все твои обещания это боль и страдания, я не отдам тебе свою душу, ведьма! – Степан Петрович выстрелил.

Выстрел прозвучал как гром, эхо раскатами пронеслось над лесом в ночной тишине. Старуха исчезла. Там, где ранее находилась фигура, теперь клубились чёрные сгустки, напоминающие копоть костра. Они очень быстро развеялись, хотя и не ощущалось ни малейшего дуновения ветра. Но тьма никуда не исчезла, поляну продолжала сковывать непроглядная чёрная мгла. Степан Петрович чувствовал чьё-то присутствие, оно было повсюду: в каждом тёмном уголке этого леса, этих мрачных еловых зарослях – повсюду одновременно. В следующий момент старуха появилась в другом месте, справа от Степана Петровича. На этот раз она оказалась намного ближе, и теперь можно было разглядеть её, хотя ничего нового не открылось: всё те же огненно-красные глаза под капюшоном, всё та же ссутулившаяся фигура, разве что стали видны костлявые, ссохшиеся руки, сжимавшие посох, длинные скрюченные ногти буквально впивались в рукоятку посоха. Старуха вновь рассмеялась хриплым, мёртвым смехом. Степан Петрович спустил второй курок, целясь старухе в грудь. Снова грохот, снова фигура разлетелась в разные стороны чёрными клубами, не то дыма, не то тумана. Степан Петрович переломил ствол, трясущимися руками вытащил стреляные гильзы и, держа ружьё одной рукой, другой полез в карман за новыми патронами. Пальцы нащупали патроны, с силой сжали несколько штук и вытащили их наружу. Степан Петрович попытался вставить их в ствол, но это было не просто: первый патрон каким-то чудом попал в казённик, но второй выпал из руки и, ударившись о ботинок, отлетел в сторону. Степан Петрович не бросился его поднимать, не полез в карман за новым патроном, он защёлкнул ствол и стал нервно оглядываться по сторонам в поисках старухи, держа ружьё наготове. Старуха словно играла с ним, пряталась во тьме, да, собственно, она сама и была той тьмой, что окутывала поляну.

– Ну что, Степан, ты ещё не передумал? Я оставляю тебе выбор: гнить в твоём жалком теле, в этой мёртвой деревне, и молить своего бога о том, чтобы после смерти он смилостивился над твоей жалкой, тщедушной душонкой и забрал бы её к себе, на небо, или куда вы там отправляетесь после своей смерти; или ты можешь уже сейчас обрести покой, я покажу тебе другую сторону мироздания, настоящую, где время не властно над теми, кто осмелился ступить на этот путь, кто выбрал дорогу силы, кто выбрал бессмертие. Идём со мной, Степан, и ты узнаешь, что такое вечность, что такое власть над таким жалким ничтожеством, как человек. Ты будешь смеяться над людскими проблемами, над людскими страданиями, ты увидишь, как они ничтожны, по сравнению с той силой, с тем могуществом, которое я могу тебе дать. Я могу просто убить тебя, но это не принесёт мне удовольствия. Мне не интересно возиться с такими ничтожествами, как ты, но для тебя я сделаю исключение, и ты сможешь стать частью огромной силы, частью чего-то необъятного, могущественного, древнего, как само мироздание. Ты не понимаешь, от чего отказываешься, от чего пытаешься убежать. Я делаю тебе одолжение, даю тебе шанс стать частью вечности, ты сможешь наблюдать, как сменяются поколения, как целые государства тонут в кровавых войнах, как континенты накрывают полярные льды, процветающие цивилизации разваливаются на отдельные города и деревни, увязающие в крайней нищете и смертельных болезнях. Я видела своими глазами, как уходила под воду великая Атлантида, как вулкан Везувий накрывал раскалённой лавой великий город Помпеи. Я существую вечно, для меня нет времени и пространства, для меня не существует такого понятия, как жизнь. Это вы, смертные, грезите загробным миром, надеетесь, что после смерти отправитесь в место, где ваша душа будет существовать, пока снова не обретёт плоть. Вы, смертные, придумали себе мораль и прикрываетесь благими делами, одновременно творя зло. Вспомни крестовые походы, вспомни инквизицию. Но и зло и добро – это всего лишь ваше представление о мире, ваше ничтожное предположение, что свет есть добро, а тьма есть зло. Но свет неотделим от тьмы и является такой же неотъемлемой частью мира, такой же частью великой силы, которая породила мир и всё сущее в нём, – существа нигде не было видно, но голос звучал отовсюду, сама тьма говорила со Степаном Петровичем, глухое эхо перекатывалось над верхушками деревьев, нарушая неестественную тишину леса.

– Убирайся, тварь! У нас с тобой никогда не будет ничего общего! Ты будешь гнить в своём мире, твоё место в аду! – крикнул Степан Петрович.

Он беспомощно озирался по сторонам, трясущимися руками продолжая сжимать ружьё, его не покидало чувство обречённости, он чувствовал, что жить осталось немного. И в какой-то момент страх сменился полным безразличием, покорностью перед собственной судьбой. Он не видел свою жизнь дальше этого момента, дальше этой ночи. Дрожь постепенно отступала, разум прояснялся.

– Ты сделал свой выбор, глупец! – голос прозвучал где-то за спиной.

Степан Петрович обернулся и успел направить ружьё в летящую на него огромную тень, сорвавшуюся с ветки высокой сосны, мрачной громадой нависающей над поляной, у самой кромки леса. Тень имела форму огромной птицы, расправившей крылья, словно коршун, падающий с неба на свою жертву. Степан Петрович прицелился и выстрелил в летящую на него тень…